Мы следуем за стадом и заканчиваем дни в диком отчаянии. Дарья Моргендорффер
9 июня 1997 года. Косой переулок, Лондон, Великобритания. Рынок Цукидзи — подлинный исполин в мире морепродуктов: весь он от хвоста своего до головы переполнен всевозможными моллюсками, раками, лососевыми и прочими съестными водоплавающими; одна из туристических Мекк Турции — Гранд Базар, пожалуй, мог бы потягаться со своим токийским сородичем в количественном соотношении приобретений на минуту, ибо он — настоящий искуситель тугих и не очень кошельков, готовых вывернуть свое нутро пред по-настоящему царским ассортиментом товаров со всех концов мира. Есть еще рынок Спиталфилдс — царь текстиля, облаченный в самые роскошные ткани Великобритании и украшенный всяческими ремесленными изделиями: коврами, самодельными безделицами и даже истинными чудесами из старинного мира антиквариата. Словом, выбирай все, что твоей душе угодно, любезный маггл, только бы желаемое было соизмеримо с финансовыми возможностями. А что до магической прослойки общества? Есть ли у них свой Чорсу или, быть может, прекрасный Сан-Лазаро? Нет. Спроси у любого волшебника, где бы тебе разжиться новеньким котлом, белоснежной крысой или леонтоподиумом, и любой тебя направит в Косой переулок. И пусть наименование «переулок» не смущает тебя, любезный читатель, возникшей в воображении маленькой, сжатой с двух сторон домишками улочкой. Эта «улочка» способна одним своим разнообразием товаров покрыть Цукидзи и Гранд Базар дважды, а то и трижды. Именно сюда стекаются волшебники со всех концов Великобритании, чтобы совершить как рядовые, так и из ряда «редкой удачи» приобретения. Чего таить, местность эта грешит и разного рода темными артефактами и запрещенными веществами, но сия гангрена, к счастью, едва ли выходит за пределы Лютого переулка. Несмотря на календарное начало лета девятого июня над Лондоном и его окрестностями установилась на редкость мрачная погода. Темные, опухшие от скопившихся дождевых вод облака нависли над городом, грозясь вот-вот пролить свое содержимое на пыльные улочки. — Клянусь драконом, я околею скоро, — сдавленно пробормотал Рон, кутаясь в тонкую ветровку. Гарри только хмыкнул. В отличие от друга он был одет в габардиновую мантию, легко предотвращающую любые попытки ветра забраться своими ледяными лапами дальше положенного. Ну и кто этому новоявленному романтику лекарь, что он в утренних потемках наступил миссис Норис на хвост и та взвыла, что стая оборотней на луну? Надо ведь было тихонько отойти под покровом мантии невидимки куда-то в темный закоулок, так нет же, Уизли рванул вперед, сбил с ног Филча и, подвывая акапелла миссис Норис, побежал в центральные коридоры. Там Гарри его нагнал и даже умудрился накинуть кое-как мантию… правда, парочка целующихся слизеринцев изрядно «удивилась», когда мимо них промчалась чертыхающаяся половина туловища Уизли. Вспомнив, как Люциан Боул с визгливым «мамочка» сполз по стенке, Гарри пырснул. — Не смешно, — буркнул Рон, — не твоя задница пересчитала все кочки. Дальше они свернули в галерею. Гарри уже было выдохнул, как позади раздался гневный возглас Филча: — Стоять, драконьи вы фекалии! Не сговариваясь, оба рванули к оконному проему. Прыгать было невысоко, метр от силы, но и там Рон облажался: издав победный клич, он запрыгнул на каменный подоконник, где успешно запутался в складках собственной мантии и кубарем покатился вниз. — Мерлин! — отчаянно заголосило нечто, на всех парах несущееся со склона. В этот момент Гарри был готов поклясться, что впервые услышал, как смеется Филч. Уже у подножия склона Рону преградили путь кустарники шиполиста. Издав последний, самый отчаянный вопль, Уизли со всего маху протаранил живую изгородь и замер. Похолодев от ужаса, Гарри не помнил, как преодолел последние двадцать метров. Он сломал что-то? А что, если шею свернул… Как он будет говорить об этом миссис Уизли? Как донести его до больничного крыла? Трансгрессия? — Гаги, дгужище, ты видгел, как я летел? — вдруг раздался из кустарника надрывный хохот Рона, а следом из него вывалился и сам виновник переполоха. Весь взлохмаченный, кряхтящий, с порванной мантией и парочкой хороших ушибов на лице, но вполне себе живой Рон Уизли. Гарри подбежал и порывисто обнял друга, вызвав у него новую порцию охов. Вслед им донесся полный разочарования крик Филча: — Только попробуйте вернуться в Хогвартс — я с вас всю шкуру сдеру и повешу в назидание таким же, как вы! Рон заулюлюкал и продемонстрировал громаде Хогвартса средний палец. — Жди нас, стагина! Стагина? — Рон, что у тебя с…? На него взглянуло улыбающееся во все тридцать два, нет, тридцать один лицо друга, ибо на месте переднего зуба теперь гордо маячила дыра.***
9 июня 1997 года. Малфой Мэнор, Уилтшир, Великобритания. — Если позволяет помещение, перед обедом гостей собирают в отдельной комнате, где они знакомятся друг с другом и ожидают прибытия остальных приглашенных. При знакомстве должно соблюдаться следующее правило: мужчину представляют женщине, молодого человека — более старшему. В некоторых исключительных случаях мужчина может представиться сам, при этом он должен полностью назвать свои имя и фамилию. Во время приветствия мужчина обязательно должен встать, в то время как женщине по этикету позволяется сидеть. Если молодая девушка приветствует пожилого человека, она должна встать, — читала Нарцисса, водрузив на нос изящные очки. Гермиона закатила глаза. Она уже давно перестала вникать в эту этикетную пытку, длившуюся с самого завтрака. Первый час она, как прилежная ученица еще пыталась запомнить всевозможные столовые приборы и их назначения, всяческие приветствия и обращения, но только окончательно запуталась. Настроя не добавлял и Драко, не сводящий с нее за столом насмешливого взгляда. — Что, Грейнджер, не очень свинье в седле коня? — Могу то же самое спросить у тебя, — с невинной улыбкой парировала она. Зарождающуюся перепалку прервала миссис Малфой, вдруг вспомнившая о срочности снятия мерок для будущего платья. Итак, Гермиона в компании Нарциссы направилась в небольшую гостиную, а Драко, судя по брошенному на ходу матери «мне нужно в Лондон», уже был в доброй сотне миль отсюда. — Повернитесь немного влево, — шепнула ей дородная негритянка и снова запорхала вдоль ее бедра с карманной рулеткой. — Если на стол уже поставлена холодная закуска, нужно подождать до тех пор, пока хозяйка не возьмет вилку или ложку. После этого можно начинать трапезу, внимательно следя за хозяйкой. — Миссис Малфой, — взмолилась Гермиона, — мне кажется, я не смогу. Слишком много всего. Фраза «Драко был прав» повисла на кончике языка чем-то горьковатым, едва не сорвавшись. Ну уж нет. Этого она не признает никогда. Нарцисса сняла очки и устремила на нее внимательный взгляд. На этот раз в льдистых глубинах не оказалось ни презрения, ни отвращения, только поистине аристократическое спокойствие, замершее на кончиках полуулыбки и нашедшее свое отражение в идеально ровной осанке и тонких кистях рук, покоящихся на подлокотниках кресла. Гермиона никогда не могла сказать, что стеснялась своего происхождения, но в тот момент, глядя на величественную Нарциссу, она ощутила укол зависти. Такой ей не быть никогда. Даже облачись она в роскошное платье и увешайся лучшими украшениями, Гермиона Джин Грейнджер останется все той же девчонкой из спального маггловского района, коих тысячи на свете. Дело ведь не в деньгах, а в том аристократизме, что хранится и проникает в организм на уровне крови и материнского молока. Миссис Малфой остановилась рядом с ней, положив руку на плечо. Она оказалась на удивление теплой. — Сможешь. Я знаю, — уверенно произнесла Нарцисса. — Книгу оставлю в кресле, почитай перед сном, — и вышла из гостиной. Стоило шагам хозяйки затихнуть в коридоре, как до этого немая швея подала голос: — Верьте госпоже, мисс. Уж если она сказала, так и будет. Все у вас получится. Гермиона только передернула плечами, оглядывая приложенную к ней ткань. Королевский синий. Невесомый. Полный царской гордости. Фасон платья она не решалась вообразить, но выбранный миссис Малфой материал уже привел ее в искренний восторг. — У нее отличный вкус, — наконец отозвалась она. Швея на мгновение подняла вверх некрасивое лицо и Гермиона успела заметить на нем неподдельное восхищение. — Это мелочь. Вы еще не заметили, что она «mkali». — Не понимаю… Женщина всплеснула руками. Звякнула о пол уроненная игла. — Ну конечно, мисс. Это же суахили, мой родной язык. А «Mkali» с суахили означает «светлая». Гермиона промолчала. Что-что, а вот применить прилагательное «светлая» в отношении кого-либо из семейства Малфоев ей никогда бы не пришло в голову. Ледяная? Да. Снежная? Пожалуйста. Ослепительная? Надо признать, как женщина она ослепительна. Но только не светлая. Видя, что она не спешит соглашаться, швея продолжила: — Когда моя малышка Дэйо болела, хозяйка была единственной, кто помогла: отпускала к ней, даже о лекарствах позаботилась, а когда дело стало совсем плохо — нашла нам хорошего врачевателя. И не абы откуда, а прямиком из Лондона. — Нарцисса Малфой? — удивленно переспросила Гермиона. — Ну а кто же еще? У меня другой хозяйки нет и быть не может. Что-то в ее голосе удивило Гермиону. Казалось бы, это полное, разодетое в пестрые ткани дитя Абиссинии, было обречено на пожизненное служение белым господам, но ни в голосе, ни в степенных, спокойных движениях не было ни толики горечи. Более того, взгляд темно-карих глаз излучал вселенское удовольствие от подобной близости к обожаемой хозяйке. — Что ж… — неуверенно протяну она, — здорово, что миссис Малфой вам помогла. Повисла тишина. — Почти. Дэйо ушла. Ярко-синий фатин коснулся ее плеча. Несколько быстрых пометок мелом. Штрих у предплечья и еще один на уровне запястья. Как ее зовут и как она здесь оказалась, в тысячах миль от родного дома, горячих песков и вечного солнца? Этот дом со дня заложения фундамента принадлежал одной семье, одному роду, но вплел в себя столько судеб, что и вообразить невозможно. Сломленный Волдо, воздушная Айшат, преданная наследница Африки — лишь малая, но неотъемлемая часть Мэнора, его темных коридоров, начищенных до блеска половиц и тяжкого, еще хранящего дыхание предков воздуха. Что скрывал Малфой Мэнор под панцирем черепицы? Гермиона не могла ответить. Пока что…***
9 июня 1997 года. Лондон, Великобритания. Она купила эту квартиру порядка двух месяцев назад. Черт, не зря же говорят, что судьба не лишена отличного чувства юмора: та, что открыто ненавидела магглов приобрела тридцать квадратных метров прямиком в одном из их муравейников. В этих жалких трущобах все пропахло ими, начиная от разившего мочой парадного и заканчивая погаными окурками, имевшими мерзкое свойство обнаруживаться в самых неожиданных уголках ее нового жилища. Убогие. Суетливые. Подобно муравьям они бродили вверх-вниз по гребаной парадной лестнице, сновали туда-сюда за стенами, ругались, строили планы, занимались любовью. И если был на свете ад, то Беллатриса Лестрейндж угодила в самый его кратер. Ровно неделю назад она обнаружила поперек ладони идеально ровную линию. Удивилась, долго разглядывала у окна и только потом поняла, что это след от ее собственной палочки. — Лора, иди есть! — раздалось за левой стенкой. Снизу опять доносились стоны, оповещавшие весь двенадцатый дом по Флит-стрит о том, что очередной молоденький жигало вдалбывал богатую старушку из сорок пятой в скрипящую кушетку. Скрип-скрип. Круцио Аваду через треклятое Империо на их головы. Опять машинально сжала палочку, представляя, как парочкой взмахов лишает любовников конечностей. Ладонь заныла — слишком часто она хваталась за спасительный кусок древесины. И на кой Беллатрисе сдалась эта квартира? Признаться честно, она и сама не знала. Просто незадолго до совершеннолетия Драко почувствовала десятым, а то и двадцатым чувством, что укромное место вполне может скоро пригодиться. А где точно не станут искать одну из самых ярых сторонниц Корбана Яксли? Все верно, среди магглов. Идея эта посетила ее с первыми числами апреля, а уже его конец она встречала с ключами от новой квартиры. Ну как новой… Старая карга отдала ее практически за бесценок, оставив после себя смежный санузел, комнатушку-клетушку и кухню, насквозь пропахшуюся мерзким варевом, в наследство. Ну а «приятным» дополнением были вездесущие и вездеснующие соседи. Себе в успокоение Беллатриса поклялась, что когда надобность в квартире отпадет, она поочередно обойдет все квартиры и перебьет мерзких клопов. Раздалось три размеренных стука в дверь — условный знак что тот, ради кого была затеяна вся эта кутерьма, пришел. Что ж, по крайней мере, звериное чувство опять не подвело ее: квартира действительно пригодилась. Беллатриса соскочила с дивана и трусцой побежала к входной двери. — Драко! — уже спустя мгновения она заключила наследника Малфоев в свои объятия, — Я уже и не ждала, что ты напишешь. Он мягко улыбнулся тете. — Подумал, что ты можешь мне помочь. Уловив стальные нотки в его голосе, она вмиг посерьезнела. — Тогда садись и рассказывай, что ты надумал. Они расположились в маленьких потертых креслах, наверняка еще видавших восхождение на трон Эдуарда восьмого. По окнам размеренно забарабанил дождь, где-то на его фоне раздавались звуки разгорающейся ссоры. Судя по крикам, услуги жигало оплачены не были, о чем он теперь орал во всю глотку. — Почему не используешь Силентиум? — Нельзя. Не хочу оставлять тут следы своей магии. И тебе не советую, — нахмурилась Беллатриса. — Понимаю. Треклятое «понимаю» резануло слух. Как же он все-таки похож на своего отца. То же надменное выражение лица, которое Малфой младший стал надевать по привычке, как идеально выглаженную рубашку или черные брюки, сложенные «домиком» ладони, кончики пальцев, касающиеся слегка грубоватой, горделивой арки губ. Даже правую бровь и ту изгибает, подсознательно пародируя отца. Глядя, как взрослеет обожаемый племянник, Беллатриса все чаще стала задаваться вопросом, а что же в нем от Цисси? Не то чтобы она считала Люциуса плохой партией, наоборот, род Малфоев оказался как раз под стать честолюбивым Блэкам, но его холод… право, ее сестра оказалась слишком нежна. Однажды, через несколько месяцев после их громкой свадьбы она в полушутку поинтересовалась у Нарциссы, не мерзнет ли она в постели своего снежного короля, на что получила такой ледяной взгляд, что впору им жаровни охлаждать. Ее Цисси бы посмеялась от души, да вот только не было уже никакой ее Цисси. Канула в Лету, как говорят магглы. Зато место в их семейном древе заняла вышколенная, как парадная лошадь, Нарцисса Малфой. Беллатриса Лестрейндж никогда не нарушала обещания, данные себе, поэтому зимой тысяча девятьсот восьмидесятого года, с кривой ухмылкой преподнося сестре в подарок роскошную шубу, поклялась про себя, что будущего племянника или племянницу их холоду не отдаст. Чего бы ей это ни стоило. — Мать уже сказала тебе, что они отправляют меня на прием с грязнокровой? — О да, я получила весточку от дорогой сестры. Он замешкался, подбирая слова. — Я подумал, что если все так сложилось, то нужно хотя бы выйти из этой ситуации с минимальным уроном. — Мой милый, если ты подразумеваешь под минимальным уроном смерть своей невестушки, то так и говори, — Беллатриса подмигнула племяннику, подливая себя в кофе огневиски. — А мне не придется ломать голову над подарком тебе к выпуску. Драко натянуто улыбнулся и взял бутылку. Алкоголь обжег горло. — Submission. Всего одно слово и напускное веселье Беллатрисы как рукой сняло. Серьезно? Ее милый белокурый ангел, которому она втайне проносила конфеты ночами и рассказывала страшные сказки извратился до выворота живого организма в безвольную марионетку? Она бы поняла даже убийство, но не низкие игры в кошки-мышки. Это так… по-малфоевски. — А ты понимаешь, что плюс лишний миллиграмм этого зелья выпрямит все извилины в ее мозгу? Он отвернулся к окну. — Я прекрасно знаю, что такое Submission. Мне нужно только ее полное подчинение на завтрашний вечер. Я знаю… Гермиона Грейнджер обязательно что-нибудь выкинет, чтобы унизить меня еще больше. Бутылка снова вернулась к ней. Нет, тут одного глотка явно мало. — И ты решил, что сможешь точно рассчитать дозу? Да так, чтобы на следующее утром она проснулась не слюнявой амебой. — Да, я уверен, — от выпитого голос сел и стал более жестким, — Так ты поможешь? Она посмотрела в его глаза. На мгновение, где-то на самой границе блестящих зрачков она увидела маленького мальчугана, жадно тянущего руки к новой книге. Как она там ему читала? «Он так долго спал в темном лесу, что кустарники проросли через его сердце»? Мерлиновы панталоны, а ведь как накаркала. — Я же обещала, что всегда буду помогать тебе, маленький Малфой.***
8 июня 1997 года. Окраины Лондона, Великобритания. Он уже и сам не помнил, когда стал отщепенцем. Впрочем, «отщепенец» слишком мягкое слово для него, ведь оно обозначает кого-либо, отколовшегося от «здравой» части общества, но формально еще являющегося его единицей. Нет, Том Марволо Реддл никогда единицей не был, а уж тем более не был чем-то, уходящим в нуль. Черта с два. Томми Реддл — абсолют, бесконечность в своих способностях. Жаль только, что общество тщательно отсеивает и отвергает тех, кто по его определению превосходит рядовой набор обыкновенного волшебника. Исключением стал разве что только его давний знакомый — Альбус Дамблдор, да и тот с приходом первой седины обзавелся ярлыком чудака. По наитию минуя особо скрипучие половицы, он подошел к зеркалу. Пыльное, раздробленное некогда его ударом на множество частиц. Прямиком, как он сам. Провел пальцем по самому крупному островку, облизнул и про себя отметил, что с металлическим привкусом было лучше — его «карманные зверьки», как он их сам когда-то окрестил, давно проголодались и теперь давали о себе знать, разевая рты подобно голодным птенцам под покровом мантии. «Ненавижу! Ненавижу тебя, рыжая шлюха! Зачем я продал себя ради твоей любви? Гнить тебе….» «Да умолкни ты! Как же больно, мне кажется, мои глаза сейчас вытекут!» Им завторил уже женский голос:«Мой Арчибальд, ну почему я тебя не вижу? Где я? Боже, спаси!» Запричитало отвратное, сотнеголосое эхо его прошлых гостей, чьи глотки давно срослись в единый организм и нашли выход на его грудине, животе и даже ногах… Все тело Томми орало, принося ему немыслимые муки. — Ну ничего, скоро обед. Он уже близко, я чувствую. Десятки зеркальных Реддлов ответили ему довольной улыбкой. А ведь давно, кажется, еще в прошлой жизни, он был очень красив. Об этом еще свидетельствовали утонченные черты лица, пухлые губы, волнистые темно-каштановые волосы, падающие на чистый лоб гладкой волной. Во время его учебы в Хогвартсе в него была влюблена каждая третья, а то и вторая студентка. Даже гриффиндорки, и те сходили с ума, желая заполучить внимание загадочного слизеринца. Кажется, они его называли восходящей звездой факультета, а некоторые профессора даже не чурались слова «гений». По крайней мере до тех пор, пока этот самый гений не посягнул на самое святое, по их мнению, а именно на бессмертие тела и души. Его размышления оборвал стук в дверь. Томми последний раз взглянул в зеркало. «Что бы они не говорили, а цели я достиг», — с удовлетворением отметил он. Из зазеркалья на него смотрел очаровательный молодой человек лет двадцати пяти. — Открыто. Прошло порядка минуты, пока в комнату не вошел его новый посетитель. Богатый аристократ, баловень жизни, таких сразу видно по холеной мордашке и бегающим глазам. Дерганые движения выдавали настороженность, а то и страх. Молодец, значит знает, к кому пришел. — Добрый день, — он прочистил горло. — Мне сказали, что вы можете помочь мне… в моей деликатной ситуации. Том картинно приподнял брови. Несмотря на голод, сегодня он был настроен поиграть. — Вы же Томас Реддл? Судя по удивленному взгляду мужчина явно ожидал узреть бородатого старца в остроконечной шляпе и мантии с блестящими звездами. Ну или на худой конец остроносую ведьму верхом на котле. — Я? Да. А вот кто вы — для меня загадка. — Люциус Малфой к вашим услугам, — он суетливо захлопал по карманам, извлекая визитку. Бледно-зеленый прямоугольник так и остался в протянутой к нему руке. — Значит тот самый Малфой, чей род начал гнить? — лениво протянул Томас. Мистер Малфой нелепо приоткрыл рот, а затем резко захлопнул его, судя по всему, запоздало вспомнив о золотом правиле аристократии «сожри себя, но эмоции не выдавай». Правило это кривыми прописными сначала проскользило по покрывшему испариной лбу, а затем съехало вниз, округлив глаза. «Бедняга. Подумал наверно, что грязные подробности его семейки дошли до самых низов Лондона. Нужно будет поблагодарить Харона-Петтигрю за своевременную информацию. Хорошая крыса вышла с него», — с удовлетворением подумал Том. Заметив его улыбку, Люциус немного приободрился. — Что ж, по крайней мере, мне не придется тратить время на пересказ всей истории. Просто ответьте, сможете ли помочь. А я деньгами не обижу. — Интересный вы человек, Люциус. Приходите ко мне в дом без приглашения, не представившись, затем суете мне свои деньги, прося помощи в невесть чем. Скажите уже прямо, что вам нужно от меня и начнем конструктивный диалог. — Мне нужно обнулить родовое решение. Отмена, откат, да называйте это, как пожелаете, Том, — пальцы нервно задергали оливковую ленту. Вот указательный скользнул в самодельную петлю, затягивая ее на шее-фаланге. Несколько передних прядей выпало из хвоста и теперь по-женски ухоженными завитками обрамляли бледное лицо. «Какой же смешной этот Малфой, — подумал вдруг Реддл, — так переживает, будто у него есть выбор, идти на эшафот или нет». — Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что это не рядовая магия, а довольно сложный, многоуровневый процесс? — Сколько? — Добровольная капля. На мгновение Люциусу показалось, что из-под распахнувшегося ворота мантии на него взглянуло женское лицо. Искаженные черты его проступили примерно на уровне трахеи, до безобразия натянув молочную кожу с синеватым узором вен. Вот выглянул кончик острого носа, за ним проступил ряд плотно сжатых, будто едва сдерживающих крик зубов, и только потом обнажились очертания лба и впавших глазниц, плотно обтянутых кожным покровом Тома. Поймав его взгляд, Реддл сжал ворот и наградил его обезоруживающей улыбкой. — Извините? — Люциус, мне ваши несметные богатства ни к чему, — мягко, точно разъясняя несмышленому ребенку прописную истину, начал он. — Видите ли, последние годы я сосредоточен на исследовании immortalitas или, говоря простым языком, бессмертия. Для этого я изучаю кровь волшебников и волшебниц разных возрастов, сословий, национальностей и так далее и тому подобное. Научные издержки, не думаю, что они вам будут интересны. В любом случае, всем своим гостям я называю фиксированную цену: я вам помощь, а вы каплю крови для изучения. Согласитесь, я немногое прошу. Их взгляды пересеклись. Зеленые смотрели прямо, не мигая, анализируя, казалось бы, даже самое легкое трепыхание ресниц прозрачно-голубых глаз. Вот Люциус дернулся, сделал шаг к двери, а затем опять замер, удерживаемый некой мыслью. Том молчал. Он ждал. В конце концов, даже самые настороженные зверушки давали положительный ответ. Никто ему не отказывал. — Что ж… — мистер Малфой жадно сглотнул, — я согласен на сделку.