Седьмой Лорд / Lord Seventh перевод.

У Си сжал руки в кулаки под рукавами, глубоко вонзив ногти в ладони. От расслабленной улыбки этого могущественного властителя, взиравшего на него сверху вниз, подпирая подбородок об руку, он чувствовал себя неуютно. Снисходительный взгляд Императора был точь-в-точь как у богатея, рассматривающего щенков или котят со скуки. Высота потолка главного зала напоминала частичку неба. Драконы, вырезанные на центральных колоннах, выглядели как живые и, казалось, были готовы взмыть прямо в небеса. Взгляды всех присутствующих обратились к мальчику. У Си всегда считал себя невозмутимым, что он уже многому научился у Великого Шамана и знал, что умеет отличать правильное от неправильного, но никогда ранее он не был так близок к потере контроля над собой. В Южном Синьцзяне Великие Шаманы почитались и превозносились наравне с Великим Богом Цзя Си. Их наследники, которые в будущем должны будут занять этот пост, считались юными посланниками небес. Их отбирали среди тысяч кандидатов, после чего они с раннего возраста воспитывались Великим Шаманом и перенимали его знания. В глазах своих соплеменников он был столь же почитаем, как и его наставник, несмотря на юный возраст. Ци и кровь забурлили в его сердце, словно стремясь высвободиться из его тела и наброситься на того, кто позволил себе такое непочтительное отношение. Он чуть склонил голову, но краем глаза уловил выражение лиц А Синьлая и остальных соплеменников. Все эти храбрые воители его народа смиренно стояли, не позволяя себе даже взглядом выдать обуревающие их ярость и горечь. Эти люди не боялись ни свирепого зверя, ни ядовитой змеи, но сейчас им надо было стоять с открытыми лицами и смотреть снизу вверх на высокомерных иноземцев. Словно стайка жуков, отданных на растерзание детям. У Си глубоко вздохнул и с трудом произнес на традиционном китайском языке: — То, о чём говорил Его Величество, вероятно, связано с методами совершенствования Центральных Равнин. В моей стране нет ничего подобного. — Ох, я ошибся? И что же тогда вы там совершенствуете? У Си пристально уставился на Хэ Ляньпэя. Не только сам Император, но даже сидящий рядом Цзин Ци почувствовал, что этот взгляд был весьма пугающим и вовсе не напоминал взгляды его ровесников, от которых умилялись взрослые. — Изволит ли Его Величество Император лицезреть самолично? — встал с колен У Си. — Конечно, конечно, — с готовностью закивал Хэ Ляньпэй. — Понадобятся ли какие-то подручные средства? Ответа не последовало, однако в глазах Юного Шамана появился намек на улыбку. Цзин Ци не переставал хмуриться. У Си повернулся, сделал два шага вперёд и остановился перед чиновником министерства дворцовых порядков — Цзянь Сызуном, который совсем недавно спорил с А Синьлаем. По пути Юный Шаман успел заметить неприметную хрупкую детскую фигуру подле Императора. Встав напротив министра, ребенок приложил руку к груди для приветствия, буравя его взором угольно-чёрных глаз. Цзянь Сызун не сразу понял замысел Юного Шамана, поэтому нахмурился, смерив его оценивающим взглядом. Внезапно он почувствовал, что происходит что-то неладное. Очертания вещей стали размытыми, будто взгляд застилала какая-то пелена. Поспешно отступив, ощущая звон в ушах, он растерянно озирался по сторонам, не в силах рассмотреть даже тех, кто стоял в шаге от него. Объятый ужасом и гневом, он указал пальцем на У Си, инстинктивно почувствовав, что все это делает с ним этот ребенок: — Ты! Когда министр снова смог сфокусировать взгляд, на месте укутанного в черные одежды и плотную вуаль ребёнка стояла нежная девушка в откровенном наряде. Весь ее облик был полон негой цветущей юности: на лице сияла улыбка, щёки были подернуты румянцем, а кончики изящных бровей слегка приспускались вниз, придавая лицу девы невыразимое очарование. У девушки была редкая форма глаз — ближе к концам был виден выраженный изгиб, отчего она напоминала известную красавицу Сяо Хэюэ со старого ивового переулка. Лицо министра покраснело, а сердце громко стукнуло. Красивая незнакомка шагнула к нему навстречу и потянула за края одежд, готовясь полностью обнажиться, и в голову мужчины закрались смутные сомнения: как могла эта грязная распутница вести себя столь бесстыдно на глазах у стольких людей, позабыв о всяком смущении? Он собирался остановить её, но вдруг заметил, что вокруг совсем не осталось людей. Толпа министров и гостей исчезла, главный зал полностью обезлюдел. Остались лишь он и дева Сяо. Присмотревшись, он понял, что находится вовсе не в тронном зале, а в публичном заведении (1) со стенами, отделанными алым муслином. (1) В оригинале "Smoke Tower" (Дымовая башня/крепость). Это специфичное название иллюзии. В данном случае красный шёлк приобретает ассоциацию публичного дома и секса в принципе. И вот уже она приблизилась к нему вплотную, почти без одежды. Пышные груди почти полностью обнажились, так что он мог разглядеть яркую родинку цвета киновари между ними. Ее глаза были затуманены страстью, сводя с ума и вызывая поочередно смущение, негодование и множество других чувств. Но стоило бы Цзянь Сызуну лишь ненароком отвести взгляд, чтобы иллюзия рассеялась, и он увидел бы перед собой лишь пару прозрачных миндалевидных глаз, будто сотканных из пустоты. Однако он мог лишь стоять и смотреть, ощущая жар, закипающий в нижней части живота. Дух почти покинул его тело вместе с разумом и он уже не мог противиться искушению сжать в объятьях прелестницу перед собой. Ухватив ее, он почувствовал сопротивление, но это лишь сильнее распаляло Цзянь Сызуна. Он уже не мог дождаться, когда они вместе окунутся в страстное тепло алого шёлка, чтобы вместе воспарить на гору Ушань (2). (2) Очень древний горный хребет на юго-западе Китая, который часто встречается в китайском народном фольклоре. Согласно одной легенде, однажды князь Сян-ван (IIIв. до н.э.) встретил фею-небожительницу на склоне гор Ушань и полюбил ее так сильно, что в дальнейшем эта легенда стала одной из ведущих в своей романтической тематике. Влажные грезы седовласого сановника прервал резкий детский смешок. Он был до жути холоден, настолько, что при его звуке дрожь пробирала до самых костей. От страха министра прошиб холодный пот. Он наконец оставил попытки удержать женщину в своих руках и от удивления глаза его округлились: открыв глаза, он не увидел прелестницы, зато увидел морщинистое лицо, дряблые губы и мясистые телеса помощника министра финансов Чжао Минцзи и почувствовал боль в груди от удара. Все в зале замерли от потрясения. Первоначально, когда У Си направился к министру Цзянь Сызуну, только что оскорбившему его, намерения Юного Шамана оставались неясными. Они недолго стояли друг напротив друга и лишь на мгновение соприкоснулись взглядами. А затем все увидели, как Цзянь Сызун внезапно отступил на два шага назад, протянул руку, словно хотел обвинить в чём-то У Си, но тут же опустил её обратно, а затем... глаза министра прищурились и замерли, глядя в пустоту. Никто из зрителей понятия не имел, что тот узрел, но все ясно видели непристойный румянец и вульгарное выражение, появившиеся на его лице, а затем этот рьяный поборник придворных порядков и этикета начал глупо смеяться, брызжа слюной по сторонам. Он являл собой абсолютную противоположность его привычному облику, исполненному сдержанности, чопорности и высокомерия. Все взгляды были прикованы к министру, и даже Хэ Ляньпэй изо всех сил подался вперёд на своём высоком троне, чтобы получше рассмотреть происходящее. И тут Цзянь Сызун совсем обезумел! Он вскинул руки и бросился с объятьями на министра Чжао Минцзи, словно свирепый тигр на добычу! По правде говоря… пусть министр Чжао и не источал свирепость грозного воителя, но все же он мог повергнуть в ужас пару небожителей и демонов, не говоря уж о потерпевших детишках. Но сейчас безумный министр Цзянь вцепился в него с таким пылом, словно он был самой красивой женщиной из тех, что ему доводилось встречать, а выражение его лица сочилось отвратительной животной похотью. И если предыдущие действия Цзянь Сызуна еще можно было бы хоть как-то оправдать, то после того, как он начал стонать и непристойно к нему липнуть, повторяя "Сяо Хэюэ" и "дорогая", он потерял лицо раз и навсегда. Император Хэ Ляньпэй был невероятно шокирован и, казалось, проглотил язык от удивления. Наконец, ему удалось промолвить: — Да что же... что же это такое делается-то? Ах, министр Цзянь, даже если… вы питаете такие чувства к министру Чжао, но на этот раз вам придётся сдержать себя, вспомните о его жене и детях! Цзин Ци был готов пасть на землю плашмя после этой выходки. Слова Императора вызывали тревогу, мгновенно приводя в чувство ошалевших от увиденного чиновников. Цзин Ци сделал несколько шагов, глядя на Юного Шамана. Всего несколько мгновений назад он нутром чувствовал, что этот юнец что-то затевает, и оказалось, что тот действительно способен на весьма коварные выходки. Если уже сейчас мстительный дух в этом маленьком ядовитом существе оказался настолько силён, то в будущем он будет поистине устрашающ. В тот момент, когда юный глава Наньнина сделал последний шаг назад, он случайно увидел, как Хэ Ляньи поднял голову и посмотрел в сторону У Си, и, хоть лицо его было спокойным, во взгляде отчетливо читалось убийственное намерение. И сейчас, если никто не выступит примирителем, ситуация грозит страшными последствиями. Впавший в безумие министр Цзянь Сызун был в прямом подчинении первого принца, поэтому, стоило только старшему сыну императора, Хэ Ляньчжао, прийти в себя, как он сразу же вскочил с места и яростно закричал: — Отец-император, только что дворцового министра прилюдно выставили на смех, что за возмутительная выходка?! Этот гневный возглас, заглушающий все звуки в зале, от чего каждый из присутствующих окончательно избавился от чар наваждения. Лицо пострадавшего министра Чжао Минцзи к тому моменту уже посинело от удушья, а одежды были изодраны. Будучи весьма неудобного телосложения, он был не в состоянии отбиться от сановника, у которого откуда-то достало сил обхватить его поистине медвежьей хваткой. Отовсюду послышались возгласы: — Дерзко! — Это бесчестит уважаемых людей, воистину возмутительно! — Неужели этот южный варвар всё ещё во дворце? Нарушителя следует выдворить! Гневные крики один за другим сливались в кипящее варево из проклятий. Однако Хэ Ляньпэй лишь слегка кашлянул и бросил на У Си хмурый взгляд. Конечно, он не мог прогнать этого мальчика. Юный Шаман хоть и был неприемлемо груб, но оставался ребёнком. Как величественный и милостивый властитель, он просто не мог унизиться до уровня неокрепшего юнца. Более того… ведь эта нелепая ситуация была лишь искренним ответом на его каприз. Император не мог допустить критики в свой адрес, поэтому он лишь громко хлопнул по золотому подлокотнику трона и грозно выкрикнул: — Что за шум? Как никак, он все еще остается Сыном Неба. Перед гневом Императора страсть и возбуждение толпы тотчас улеглись, и все в одночасье преклонили колени. У Си ухмыльнулся и тоже опустился на колени, но спину при этом держал идеально ровно, а голову — гордо поднятой. Один лишь первый принц Хэ Ляньчжао, который тоже стоял на коленях, осмелился громко высказаться: — Отец-император! Министр Цзянь многие годы верой и правдой служил Великой Цин, он добродетельный и уважаемый человек, этот несмываемый позор... теперь ему остается лишь размозжить голову об колонну главного зала! Хэ Ляньпэй тихо кашлянул и посмотрел на У Си: — Юный Шаман, это действительно было неприемлемым поведением во дворце. Я уже по достоинству оценил твои чудные умения из Южного Синьцзяна, поэтому не мог бы ты снять заклятие с министра Цзянь? — Ваше Величество, это всего лишь небольшой фокус, любовное заклинание. Там, откуда я родом, оно используется для того, чтобы узнать, о ком человек думает в самых потайных уголках своего сердца. А если ты постоянно думаешь о каком-то человеке, это означает, что ты хотел бы быть рядом с ним, не так ли? Нет ничего дурного в том, чтобы быть с тем, о ком мечтаешь, разве это так постыдно? — серьезным тоном произнес мальчик. — Это... — Император потер переносицу, в попытке найти достойный ответ, — Центральные Равнины — центр развитой цивилизации, разумеется, наша страна будет сильно отличаться от ваших родных краёв. После того, как ты станешь жить во дворце, мы приставим к тебе одного из молодых господ, который научит тебя читать и рассуждать здраво. Когда ты узнаешь, что такое манеры, ты поймёшь, что некоторые вещи... не стоит делать на публике. Цзин Ци отвернулся в сторону и чуть не расхохотался в голос из-за последней фразы Императора. На самом деле, по натуре Хэ Ляньпэй был человеком широких взглядов, довольно милосердным и понимающим. Он и впрямь мог бы стать неплохим человеком, но ничто так не развращает, как чудовищная власть. — Значит, подобное не стоит делать на людях. Я запомню, — почтительно ответил У Си. Эта короткая фраза поразила сердце каждого в главном зале. Какие бы разногласия у них ни были, сейчас они были солидарны в одном — этот маленький демон из Южного Синьцзяна в столь юном возрасте уже был своенравным, непокорным и достаточно умным, чтобы строить заговоры и плести паутины интриг. Было очевидно, что его замыслы нечисты. И только в этот момент У Си на глазах у собравшихся произвел несколько хлопков в определенном ритме и холодно рассмеялся. Цзянь Сызун мгновенно встал, как вкопанный, будто был поражен неведомыми боевыми искусствами. Пострадавший Чжао Минцзи воспользовался этим и в очередной раз отшвырнул его подальше, настолько сильно, как будто от этого зависела вся его жизнь. В Цзин Ци проснулся недюжинный интерес. Никто из присутствовавших не мог знать, что Цзянь Сызун был сильнейшей фигурой в партии старшего наследника. Но когда не без его помощи слава и мощь старших братьев канула в лету, он своими глазами видел и своими ушами слышал множество поразительных вещей, поэтому он прекрасно знал, какие черти водились в тихом омуте этого “кладезя добродетели” Цзянь. Какая жалость, что все схватки его прежней жизни были исполнены лицемерия, подхалимства и подлости, и на него не было Юного Шамана, который мог бы в одиночку выкинуть что-то настолько потрясающее и смелое, невзирая на статусы присутствующих. Стоя подле императора и притворяясь пустым местом, Цзин Ци успешно скрывал растущее злорадство. Когда его разум немного прояснился, он рефлекторно начал просчитывать возможные ходы, которые предпримет министр Цзянь в такой ситуации. Юный князь помнил, что борьба за власть между принцами довольно скоро должна была достигнуть наивысшей точки, но прекрасно осознавал, что этот инцидент кардинально изменит ход событий в сравнении с его прошлой жизнью. Чжао Минцзи злобно указывал на Цзянь Сызуна, содрогаясь в конвульсиях, пока его лицо не опухло от злости до такой степени, что, казалось, его бесчисленные морщины скоро могли полностью разгладиться. Но присутствующие уже устали ждать, а он так и не сказал ни слова. В мире всегда существуют люди, о которых не заботятся даже их бабушки и родные дядюшки. Что уж говорить, их не признают даже бродячие собаки, они никому не нравятся, ни на кого не могут положиться, и не без причины министр Чжао был одним из таких людей. Каждый день этот мужчина поглощал других людей, разевая кровавое жерло своего рта. Он чередовал аккуратные расправы со зверскими. Его способ определить священный порядок, в котором он проклинал и смешивал с грязью врагов, был его особенным талантом, но прямо сейчас он был так сконфужен, что не мог произнести ни слова. Всё, что он мог себе позволить — непрестанно дрожать от бессильной злости. Цзин Ци подумал, что человек с подобным взрывным темпераментом неизбежно усугубит всю эту нелепую ситуацию, а затем вместо министра Цзянь убьется о колонну главного зала. И действительно, следом за этой его мыслью последовал яростный крик Чжао Минцзи: — Какой бесстыжий негодяй! Это звериное отродье лишь внешне почитает добродетель, внутри же он полон низких мыслей, и он незаслуженно оказался при дворе и унизил министра, назначенного этой династией в этом зале. Пусть я, Чжао Минцзи, не очень одарён, но все же я читал несколько священных книг и знаю, что такое приличия, справедливость, честь и позор. И мне претит связываться с таким низким человеком, чуждым морали! — И после этой гневной тирады он действительно напролом побежал к огромной колонне. К счастью, хоть дух министра Чжао и был силён, его тело уже было в возрасте, и у него не появилось звериной силы, подобной той, что внезапно пробудилась в министре Цзянь, потому он был вовремя оттянут назад множеством рук. Чжао Минцзи грузно упал на колени, периодически всхлипывая и повторяя фразы в духе "я опозорен перед Императором", "отныне я потеряю лицо в обществе" и подобное. Оказалось, потеряв честь, этот умудренный годами сановник вел себя словно истеричная девица. Голова Императора уже была готова взорваться и он почувствовал себя изможденным. Цзин Ци предположил, что околдованный Цзянь Сызун, скорее всего, скоро придет в себя, и тогда уже ему самому будет впору расшибиться о колонну.