Седьмой Лорд / Lord Seventh перевод.

Пытаясь предугадать реакцию Цзянь Сызуня, Цзин Ци порядком недооценил степень его бесстыдства. Очнувшись, Цзянь Сыцзун вовсе не спешил смыть позор смертью — он не выказывал желания ни расшибить голову о колонну, ни повеситься, ни утопиться, он даже не зарыдал и не разбранился. Он просто-напросто закатил глаза и на прямых ногах грохнулся в обморок прямо там же, где стоял. Так изящно, ни слова не сказав, он сумел избежать всех поджидавших его неурядиц. Тем временем младший принц Хэ Ляньи принялся усиленно тереть лицо, чтобы прийти в себя. Его мозг уже отказывался воспринимать окружавший шум, начиная с истошных воплей оскорбленного в своем достоинстве Чжао Минцзи и кончая пересудами и выкриками окруживших его придворных. Его голова начала раскалываться и он мученически уставился на высокий потолок, невольно подражая У Си. Глаза его начали болеть от наблюдаемой картины, и ему хотелось наорать на собравшихся, шлепнуть ладонью по столу, чтобы привлечь всеобщее внимание и призвать их полюбоваться на себя, учеников Конфуция и марионеток Императора, чтобы понять, из какого дерьма они слеплены. Ему хотелось выставить за двор и приказать прилюдно четвертовать и выпотрошить всех их: как тех, кто осквернил честь двора, так и злокозненное варварское отродье с юга. Однако, он не мог сказать подобного и уж тем более не мог ничего приказать или сделать сам. Сегодня ему едва позволили присутствовать на этой церемонии. Репутации у его дворца не было, не говоря уж о какой-то власти — что бы он ни сказал, люди бы лишь посмеялись над ним. Единственное, что ему оставалось, это не разговаривать вовсе или же очень тщательно выбирать слова. Его старшие братья всё еще находились здесь и только и ждали удачного момента, чтобы выбить его из борьбы за престол. Совершённая сейчас ошибка могла бы стоить младшему принцу очень дорого, лишив его любого шанса на наследование престола; он ходил по крайне тонкому льду — как в таком положении он мог думать о других проблемах? Великий Наставник Чжоу на одной из своих лекций по истории сказал, что при падении династии обязательно восстают злодеи. И пусть главный зал императорского дворца стоял на своем месте, лишь малость отделяла Дацин от катастрофы, сравнимой с падением неба на землю. Если Цзин Ци от всего этого фарса хотелось смеяться, то Хэ Ляньи оставалось только плакать, но мысли их всё же были схожи. У Си же продолжал стоять на коленях, оставаясь совершенно невозмутимым. Он не жалел о содеянном и не считал, что поступил неверно. Прямо сейчас человек, которого называли "Его Величеством Император Дацина", показывал на него пальцем и, хоть он и не мог понять наверняка, Юный Шаман был уверен, что его пространная речь была отнюдь не словами одобрения. — У него есть скрытые мотивы, одно это требует соответствующего наказания! Соответствующим наказанием была казнь. И У Си хорошо понимал это. Мальчик повернулся к старшему наследнику Хэ Ляньчжао — он выглядел неестественно взволнованным, поистине переполненным враждебностью ко всему сущему — и подумал, что, если бы он и раньше знал, что они будут готовы убить его за это, он бы не стал накладывать это заклинание прямо сейчас, но вместо этого заставил бы все цицяо (1) этого старикана кровоточить и отправил бы его к праотцам. (1) Цицяо — семь отверстий в голове: глаза, уши, ноздри и рот. Все представители его родного народа Васса были открытыми и искренними людьми. Они ели, когда были голодны, даже если пищей были сорняки или кора деревьев. Они спали, почувствовав усталость, даже если небо было им крышей, а земля — циновкой. Если им кто-то понравился, они никогда не меняли своего мнения и не оставляли этого человека до самой смерти, а когда их посещали добрые гости, они угощали их выдержанным вином. Все люди в пределах Четырёх Морей (2) могли бы стать им братьями. Встречая врагов, они не вдавались в пространные рассуждения о чинах и званиях и не искали предлога для войны. Если кто-то вызывал ненависть в сердце у человека из его народа, за нее следовало уплатить кровью. И если убить врага не удавалось, а ищущий отмщения погибал, то его родичи и друзья или просто соплеменники брались сделать это за него, поэтому пока последние из Васса не будут истреблены, раз возникшая вражда и дело кровной мести будут передаваться из поколения в поколение. (2) Четыре Моря (四文) — Четыре водоёма, метафорически составляющие границы Древнего Китая. В данном контексте это буквально «Весь Китай». Никто не слыхал о таком, чтобы кто-то из народа Васса понес оскорбление и трусливо затаил обиду, в то время как жители Центральных Равнин в подобных ситуациях зачастую вели себя, словно побитая собака, которая смеет лишь скулить с поджатым хвостом и истекать слюной, и лишь если их обидчика постигала неудача и его положение становилось совсем отчаянным, они набирались смелости сделать свой шаг, чтобы окончательно втоптать его в грязь и плюнуть ему в лицо. Теперь он думал, что наставление Великого Шамана о смирении и принятии на поверку оказалось неправильным и он больше не должен кланяться и преклонять колени. Если даже он, воплощение Верховного божества Цзя Си, унизится до уровня человека, готового вилять хвостом, униженно просить, кивать головой и прогибать спину перед всеми этими прогнившими людишками, что же тогда оставалось делать его народу? То была слишком скорбная эпоха. Период процветания стремительно истекал, а крылья будущих героев ещё не расправились. Детям оставалось лишь наблюдать за бесчинством низких псов у имперского трона, скрывая недовольство и возмущение глубоко в своих сердцах. Однако именно им было суждено прийти к власти на смену этим людишкам, превратив накопленный гнев в разрушительную силу, которая потрясёт целый мир. Постепенно веселье Цзин Ци сошло на нет и он, наконец, перестал бороться с улыбкой и тихонько вздохнул, с горечью осознав, что он остается лишь бессильным сторонним наблюдателем. Поначалу то, что Юный Шаман в таком малом возрасте не мог стерпеть и косого взгляда в свою сторону, показалось ему жалким, ведь этот ребенок не обладал и каплей терпения. Но теперь, смотря на одинокую коленопреклоненную фигурку, безмолвно ожидающую свою судьбу в центре главного зала, Цзин Ци пришел к выводу, что глаза ребенка были вовсе не злыми, а просто слишком темными и до крайности упрямыми. Он смотрел на людей холодно, как раненый молодой зверь, который не может двигаться, но все же гордо продолжает сопротивляться. Первый принц Хэ Ляньчжао энергично поклонился до земли: — Отец-император, этот человек — воплощение мятежа! Если он не будет казнен, это поселит смуту в сердцах людей и всех придворных! Второй принц Хэ Ляньци только усмехнулся: — Старший брат, похоже, думает только о расправе. Синьцзян — дикая земля, не знающая приличий и этикета, а Юный Шаман — обычный ребёнок, которого не то что казнить, даже ущипнуть не за что. Но сейчас ты утверждаешь, что, если тебе не удастся убедить отца-императора убить этого кроху, то этот ребенок унизит наше государство и страну, разрушит великую стену и внесет смуту в сердца военачальников и придворных сановников. Так вот... господа, в чьи сердца успела закрасться смута? С этими словами он обернулся в сторону присутствующих. Внешне он был копией своей матери, наложницы Чжуан, чьей характерной чертой являлись высоко приподнятые уголки глаз. Его движения были мягкими, а тон вкрадчивым, но когда его улыбка становилась фальшивой, он выглядел не мягким, а опасным. Истинный смысл последней фразы второго принца был в том, что тем из присутствующих, кто не спешил потерять золотые ветви и нефритовые листья (3) достойного происхождения, стоило держаться за них покрепче и помалкивать. (3) Нефрит нес наивысшую ценность в Древнем Китае, а золото и нефрит ассоциировались с Императором. Здесь использована метафора, которая подчеркивает это. После подобной речи даже министр Чжао, который минуту назад планировал расстаться с жизнью, притих и больше не искал смерти. — Что ты имеешь в виду? — нахмурился первый принц Хэ Ляньчжао. — Я лишь высказал своё мнение, — многозначительно улыбнулся Хэ Ляньци. — Не пойми неправильно, старший брат, мне больше нечего сказать. Если я каким-то образом оскорбил тебя, прошу меня простить. Все присутствующие высокопоставленные чиновники были самолично отобраны императором. Хэ Ляньи, который посчитал, что увидел достаточно, наконец, тоже подал голос: — Отец-император, этот... младший сын чувствует себя нехорошо… Император посмотрел на него и обнаружил, что лицо Хэ Ляньи действительно выглядело ужасно болезненным: краска покинула его лицо, губы стали смертельно бледными, всего его била мелкая дрожь. — Ох! Что с тобой? — Спросил Хэ Ляньпэй. — Скорее, позовите придворного лекаря и помогите наследному принцу покинуть главный зал. Евнух Си поспешно подошёл и поклонился принцу, прежде чем лично протянуть ему руку и помочь спуститься к выходу. Цзин Ци смотрел в спину удаляющемуся Хэ Ляньи и заметил, что тот как-то странно поник. Тем временем Хэ Ляньпэй нетерпеливо замахал рукой, привлекая всеобщее внимание. — Так, ну и что это такое? Как это выглядит со стороны?! Всем немедленно встать с колен! — голос Императора Хэ Ляньпэя разнёсся по залу. Он посмотрел на У Си, который всё еще неподвижно сидел, преклонив колени, и тон его смягчился. — Юный шаман, ты тоже встань. Безрадостный взгляд Императора скользнул по двум старшим сыновьям: — Великий мудрец Конфуций однажды сказал: "Если править гражданами по букве закона и строго карать за любое его нарушение, то народ пребудет в страхе, но не будет знать стыда. Если правитель будет превыше всего ставить путь добродетели и улаживать происшествия по ритуалу (4), то народ будет и совестлив, и законопослушен" (5). Он лишь невежественный ребёнок, который никогда не был в просвещенном обществе. Благородный человек должен обезоруживать добротой и быть обходительным, так разве я могу убить кого-то просто потому, что кто-то так сказал? Если он будет убит, пойдет молва по миру, и разве после этого люди не станут смеяться над правителем великой Цин и его подданными, в которых нет ни капли великодушия и которые казнят всех без разбора, словно деспоты? (4) Ритуал — речь идет о Ли (礼; Lǐ), одной из важнейших категорий в конфуцианстве. Ритуал Ли оформлял отношения внутри кланов и между ними, а также закреплял нормы поведения с гостями и «варварами» в китайской империи. (можно разбить примечания на два , одно про цитату и другое про ли. (5) Сторонники учения Конфуция считали, что управление не должно строиться на основе суровых законов. "С помощью наказаний невозможно установление гармоничного порядка в обществе". Подробнее можно прочесть по ссылке. Цзин Ци закатил глаза, заключив про себя, что под эти бесконечные велеречивые рассуждения ему и правда впору повеситься на юго-восточной ветке (6). (6) Повеситься на юго-восточной ветке — отсылка к поэме «Павлин летит на юго-восток»(孔雀東南飛). В поэме рассказывается о паре супругов, которых принудили к разводу родственники. После того, как девушку, поклявшуюся никогда не вступать в брак вновь, заставили пойти замуж во второй раз, она утопилась, а ее бывший муж повесился на юго-восточной ветке яблони своего сада. — Юный Шаман, сколько тебе лет? — Спросил Хэ Ляньпэй с видом заботливого старшего дядюшки. — Ты прежде читал книги у себя на родине? У Си был удивлён, но ответил. — Я... мне одиннадцать. Мой учитель — Великий Шаман Наньцзяна, поэтому мне ещё не доводилось читать книги Центральных Равнин. Хэ Ляньпэй покачал головой, испытывая искреннюю жалость к этому ребёнку. — Какая досада, вот так незадача. Чудо чтения заключается в том, что их можно с удовольствием изучать, передавая мудрость предков новым поколениям, разве это не замечательно? Как жаль, что ты вырос вдали от цивилизации и никогда не смог испытать подобного, кстати об обучении… Бэйюань! — А?! Этот слуга здесь! — Цзин Ци подпрыгнул на месте, едва прозвучало его имя. Он поспешно поклонился. — Хоть кашляни разок, дитя… Ты так долго стоял неподвижно, кажется и не дышал вовсе, что мы даже почти позабыли о тебе, — сказал Хэ Ляньпэй, глядя на мальчика со странным выражением лица. — Почему же в столь юном возрасте ты скучен и порядочен, будто старик? Я слышал, что за долгие месяцы ты покинул поместье лишь несколько раз, и то лишь ради соблюдения обычая. — Этот слуга всё еще не оправился от смерти отца, потому не смеет излишне суетиться. Хэ Ляньпэй тяжело вздохнул и положил руку ему на плечо: — Хоть твой отец, Минчжи, и носил иную фамилию, он действительно был мне как брат, но… не бери в голову. Тебе нужно больше заботиться о себе, Бэйюань. Я понимаю твоё горе, но не стоит столь строго себя во всем себя ограничивать. Резиденция Юного Шамана Наньцзяна в столице ещё не достроена, и мы всё ещё наносим нашим гостям большое оскорбление, вынуждая их оставаться в гостевых домах. Гостями из дальних краев не должно пренебрегать, и тебе, Бэйюань, придётся составить ему компанию от лица дворца: вы примерно одного возраста, к тому же наш юный гость хоть и не в совершенстве владеет языком, но способен поддержать беседу на повседневные темы, поэтому вы сможете поладить. Мысленно Цзин Ци закатил глаза до затылка, но он не мог позволить себе проявить непочтительность перед императором: — Этот слуга понял вашу волю. Хэ Ляньпэй кивнул и снова повернулся к У Си: — Он — принц Великой Цин из поместья Наньнин. Он с вами одного статуса, поэтому дружба с ним не станет унижением вашего достоинства. Вы поселитесь в столице надолго, так что будет весьма кстати, если Бэйюань познакомит вас с другими детьми знатных семей. Ляньи... — назвав имя младшего принца, он вспомнил, что Хэ Ляньи только что проводили из зала из-за плохого самочувствия. Он нахмурился и окинул взглядом главный зал, на его лице промелькнула тень беспомощности и он на мгновение заколебался. — Где консул Чэнь? — Этот слуга здесь, — поспешно откликнулся консул Чэнь Юаньшань. Хэ Лянпэй кивнул: — Отлично, консул Чэнь. Мне придется снова утруднить тебя многими заботами по пребыванию гостей из Южного Синьцзяна в столице. — Этот слуга подчинится любому вашему приказу. Хэ Ляньпэй потер переносицу, не скрывая усталости. Затем он встал, встряхнул длинными рукавами и сказал: — На сегодня всё, этот достопочтенный утомился. Все могут быть свободны. Император оперся о руку молодого евнуха и собирался было покинуть зал, но вдруг что-то вспомнил и обернулся к Цзин Ци: — Ляньи сказал, что как только твое здоровье придет в норму, ты будешь просить о личном наставнике вместо того, чтобы учиться вместе с наследным принцем. Так и есть? — спросил он, понизив голос. Цзин Ци ошеломлённо замер. — Ваше Величество, дворцовые правила... — Если ты не хочешь учиться с ним, то пусть так и будет. Ты… уже вправе принимать такие решения. Позже мы назначим тебе первоклассного наставника с благим характером и обширными познаниями. Но все же, как выдастся случай, наведывайся к Ляньи в Восточный дворец. Твоя многолетняя забота о нём не прошла даром. Договорив, Император сразу же развернулся и покинул зал. В этот миг Цзин Ци припомнилось, что и в предыдущей жизни Хэ Ляньпэй предлагал ему хорошего наставника, чтобы он обучался не во дворце, а в своем поместье. Но тогда разум Цзин Ци был поглощен лишь устремлениями Хэ Ляньи, и он не придал этим словам какого-то значения. После того, как император направился к выходу, стала расходиться и свита. Второй принц Хэ Ляньци сложил руки перед собой и сдержанно кивнул Хэ Ляньчжао на прощанье. Первый принц в ответ презрительно фыркнул, взмахнул рукавами и покинул зал. Наблюдая сцену прощания братьев Цзин Ци подумал, что самодур-император на самом деле не так уж глуп. Оказывается, Хэ Ляньпэй искренне подсказывал ему способы избежать участи быть вовлечённым в борьбу своих сыновей за власть. К сожалению, в первой жизни он был слишком молод, так что усилия Хэ Ляньпэя были потрачены впустую. Внезапно он почувствовал, что этот император был не более чем одиноким жалким человеком, который не мог позволить себе жить свободно. Тем временем консул Чэнь стоял неподалеку и разговаривал с У Си. Консул был со всеми вежлив и, по-видимому, нисколько не обижался на Юного Шамана, несмотря на его поистине звериный темперамент. Если бы Цзин Ци сейчас небрежно подошёл к ним и поздоровался, руководствуясь указом Императора, в этом не было бы ничего неуместного. Рассудив таким образом, он придал своему лицу вид лучистой доброжелательности и подошёл к У Си.