Седьмой Лорд / Lord Seventh перевод.

Новый год всегда был масштабным событием, по случаю которого во дворце устраивался огромный банкет. Хотя в этот раз единственным, кто искренне радовался и готовился к предстоящему празднику, был только Император Хэ Ляньпэй. Все остальные не были так увлечены. Во дворце очень много юных и прекрасных императорских наложниц, которые соревнуются в своей красоте. Как говорится, три женщины с лёгкостью могут закатить международный скандал; в таком случае, то количество женщин, которое сейчас толпилось во дворце, при большом желании смогут организовать целый государственный переворот. Особняком от всеобщего ажиотажа прибывали кровные и названные сыновья, каждый из которых преследовал свои собственные цели и использовал разные методы для устранения соперников, пока все дворцовые министры натягивали на лица дежурные улыбки. Император Хэ Ляньпэй был не столько глуп, сколько слишком любил развлечения. Несмотря на то, что он не уделял делам империи должного внимания, бо́льшую часть своей жизни он провёл во дворце. Хоть он и не мог повлиять на нынешнюю холодную войну за трон, он всё ещё вникал в происходящее и видел истинную суть всей происходящей вокруг него борьбы за императорскую благосклонность. Поначалу он чувствовал себя счастливым и энергичным на вечернем празднестве, но в итоге его не хватило надолго. Прошло совсем немного времени, прежде чем он раздражённо махнул рукой и позволил всем делать то, что им заблагорассудится, сославшись на чрезмерную усталость. Евнух Си подал императору тёплый суп из дворцовой поварни, который принёс кто-то из прислуги. Хэ Ляньпэй сделал глоток. — Где Бэйюань? — спросил он. — Пошли за ним кого-нибудь, пусть тоже поучаствует. Евнух Си обвёл глазами зал и обнаружил, что почетное место князя Наньнина давным-давно пустует. Он отправил слуг узнать в чём дело и через некоторое время снова подошёл к императору: — Отвечая Вашему Величеству, глава поместья Наньнин сказал, что из-за холодного уличного ветра у него разболелась голова, поэтому он покинул приём. Он просил передать свои извинения. Хэ Ляньпэй отмахнулся от него с таким болезненным видом, что евнух Си предпочёл больше не беспокоить его и отошёл в сторону. Рядом с собой он услышал тихий горестный вздох Императора. Свет свечей делал его лицо мрачным и подчёркивал многочисленные морщины, а его ранее сильное и здоровое тело уже давно иссохло под великолепными и дорогими одеждами. — В такой большой империи даже нет человека, который смог бы составить мне компанию за праздной беседой в этот Новый год. В эту ночь вся столица переполнилась яркими представлениями, громким смехом и радостной болтовнёй. Цзин Ци ни в коем случае не мог позволить младшему принцу Хэ Ляньи узнать о своем неоправданном побеге. Его Высочество наследный принц был предельно упрямым типом, который вечно тащил кого-то в могилу вслед за собой. Он не выносил людей, сбегающих с поля боя, пока сам страдал в одиночку. Пока Хэ Ляньи был отвлечён разговором с Лу Шэнем, молодым чиновником, достигшим лучшего результата на имперском экзамене в этом году, Цзин Ци воспользовался моментом, чтобы, взяв ноги в руки, мигом сбежать на свободу подальше от душного дворца. Всю дорогу домой он изо всех сил старался не вызвать подозрений, безупречно отыгрывая роль больного человека. Он отказался возвращаться на лошади, тем самым заставив Пин Аня искать для него карету, а по прибытии домой заявил, что собирается лечь спать пораньше. Пин Ань безумно волновался, поверив, что глава поместья действительно вышел из дворца мучимый лихорадкой и сильной головной болью. Он без лишних слов согласился с господином, помогая ему одеться, умыться и лечь в постель, прежде чем погасить свечи и оставить его отдыхать. Как только за дверью покоев стало тихо, Цзин Ци поднялся с кровати. Он переоделся в неприметную городскую одежду, небрежно закрепил волосы тёмной шпилькой и тихо вышел из поместья через задний двор. Все его слуги получили выходной в канун Нового года, поэтому сейчас здесь было ещё тише, чем обычно, и, конечно, никто не наблюдал за дворами. Цзин Ци украдкой протиснулся меж толстых прутьев ограждения и ринулся к поместью У Си. Заметив его, А Синьлай, командир военного отряда Юного Шамана, поражённо замер. Прежде чем он успел что-то сказать, Цзин Ци заткнул ему рот. Он отпустил его только после того, как уверенно встал одной ногой на порог и ухмыльнулся: — Я пришёл увидеться с твоим господином. Я не сказал об этом Пин Аню, но я тихо вернусь обратно в Наньнин до рассвета, поэтому сохрани мою маленькую тайну. А Синьлай глупо на него уставился, не до конца понимая, зачем главе Наньнина надобно разрешение своего слуги, чтобы выйти из поместья, но послушно кивнул: — В таком случае... я позову господина. — Он уже знает. Этот маленький соболь у входа меня недолюбливает. К другим людям он относится вполне неплохо, но как только прихожу я, он сразу со всех ног бежит сообщить своему хозяину. Следом за этими словами Цзин Ци заметил промелькнувший на периферии его зрения резвый соболиный силуэт, спешащий внутрь поместья, и почувствовал себя раздосадованным. Он подумал: "Я ведь не сделал этому зверьку ничего плохого, так почему?". Как и ожидалось, не успел глава поместья сказать ни слова больше, как У Си выскочил из поместья. Вот только, увидев его, Цзин Ци был обескуражен. У Си вышел не в привычных князю я чёрных официальных одеждах, полностью закрывающих всю поверхность его тела, а в обычной тонкой повседневной накидке темного цвета с широкими полами и рукавами. На его лице не было знакомой плотной вуали, а растрёпанные волосы цвета воронова крыла свободно струились по плечам. Круглый год он почти не бывал на солнце, поэтому вся его кожа была бледной, а губы потеряли свой здоровый цвет. Его черты лица были более резкими, чем у жителей Центральных Равнин, но они не были суровыми, а лишь придавали ему своеобразное изящество. Придя в себя, Цзин Ци указал на него и улыбнулся: — Почему сегодня ты не держишь пипу, чтобы хоть наполовину скрыть своё лицо (1)? Так беспечно ослепляешь простых смертных, вроде меня, столь неземной красотой! (1) Отсылка к китайской поэме «Песнь пипы». Она состоит из описания женской игры на пипе на реке Яньцзы, и та музыкантка закрывала половину своего незабываемо прекрасного лица пипой. У Си оглядел себя и тихо ойкнул. — Тот комплект всё ещё сушится после стирки, — совершенно невозмутимо отозвался Юный Шаман. Цзин Ци мысленно проворчал: "За дурака меня держишь?". По правде говоря, та чёрная вуаль, которую носит У Си, это далеко не повседневный атрибут. Шаманы носят подобные вещи только во время церемоний, таких как жертвоприношения или ритуалы камлания (2). Только после окончательного переезда в Великую Цин У Си бессознательно стал укрываться за толстым слоем различных тёмных тканей и держал себя в жестких рамках вне зависимости от того, с кем ему предстояло встретиться. В итоге выходило так, что круглогодичное ношение вуали скрыло как его от мира, так и мир от него. (2) Это специальный ритуал у шаманов, когда они входят в своеобразный «транс» и общаются с духами. Первое время Юный Шаман напрягался так же, как и его ядовитые существа, как только беззаботный глава поместья появлялся на пороге, но сейчас У Си уже не испытывал беспокойства, увидев его. Благодаря частым визитам Цзин Ци, главные ворота поместья южан больше не закрывались столь же плотно, как раньше. У Си как-то странно посмотрел на него. Цзин Ци, как правило, хоть и не носил одежды ярких цветов, но всё же его облик всегда выдавал то, что тот привык к роскошной жизни. Даже если бы он решил отправиться на прогулку в невзрачной одежде, он бы очень внимательно отнёсся к материалам и вышивке. У Си никогда раньше не видел его в настолько обычной одежде. — Почему ты пришёл... в таком виде? — спросил он с лёгким удивлением. — Бессовестный подлец! — драматично закатил глаза Цзин Ци. — И недели ведь не прошло с тех пор, как я сказал тебе, что мы пойдём на прогулку в город, а ты уже забыл?! У Си был шокирован. Он думал, что тогда Цзин Ци сказал это просто так, без серьёзных намерений. Жители Центральных Равнин были очень вежливы и осторожны в выражениях; в большинстве своем они разговаривали "фразами-клише", которые нужны были для сохранения приличий. У Си зачастую не мог отличить искренние фразы от этих "вежливых", но даже он за все эти годы понял, что такие выражения как "Я навещу вас в другой раз" или "Навестите меня, когда будете свободны" произносились слишком часто, чтобы воспринимать каждую из них всерьёз. — Так ты не шутил? Цзин Ци обиженно закатал рукава и развернулся, сделав вид, что собирается уйти. Как правило, девять из десяти предложений, сказанных Цзин Ци, были чушью или ложью, но когда он говорил с У Си — упрямым ребёнком, который еле-еле различал правду от лжи, любая случайно брошенная неверная фраза могла уничтожить на корню их зарождающуюся дружбу. Именно поэтому большую часть времени он был с ним искренен и никогда не давал обещаний наобум. — Разве хоть раз этот глава поместья пускал свои слова на ветер? — он недовольно хмыкнул. — Сегодня я потратил столько сил, чтобы пораньше вырваться из дворца и прийти за тобой, а ты не ценишь. Ну и все, тогда я просто пойду домой и хорошенько высплюсь. Избавлю себя от необходимости прокрадываться в своё собственное поместье до рассвета, словно какой-то вор... Язык Центральных Равнин все еще был труден для У Си, поэтому он не был уверен, что правильно понял смысл хотя бы нескольких сказанных Цзин Ци предложений. А учитывая то, что глава поместья проговорил это все как скороговорку, при этом хмыкая и возмущаясь, шансы понять сказанное понижались с каждым словом. У Си надоело, он резко схватил его за плечо и пробормотал: — Я пойду с тобой. Прожив столько лет, Цзин Ци не утратил своей любви к детям и животным, и сейчас, когда на плече У Си сидел этот маленький соболь, а оба они смотрели на него своими чёрными глазками с одинаковой тревогой, князь просто не смог подавить в себе желание поддразнить его. — А я что, просил тебя пойти со мной? — лицо его было нарочито серьёзным, а актёрский талант не вызывал сомнений. — Я... ну... не это имел в виду... У Си подумал, что на этот раз Цзин Ци искренне обиделся. Глава поместья всегда был славным и открытым юношей. Независимо от того, говорил ли У Си непочтительно и грубо, нападал ли на него злющий соболь или слуги его поместья нарушали всевозможный этикет, это никогда его не волновало и всё всем прощалось с улыбкой на красивом лице. Кто бы мог подумать, что на этот раз он обидеться настолько, что действительно развернется и уйдёт? И так бледное лицо Юного Шамана побелело еще больше. Он понимал, что Цзин Ци многое спускал ему с рук, но если на этот раз князь серьезно разозлился, то У Си будет не в силах уговорить его остаться. От таких мыслей им завладела необъяснимая паника. Он искренне боялся, что с уходом Цзин Ци для него всё вернется на круги своя; он снова будет отчужден от всего мирского, а его поместье вновь будет похожим на могилу — мертвую и безжизненную. — Бэйюань! Цзин Ци полностью его проигнорировал и продолжил идти вперёд. У Си мог бы постараться удержать его силой, ведь, вне всяких сомнений, у него бы это получилось, но он слишком сильно боялся еще больше разозлить его, поэтому в волнении только отступил на несколько шагов назад. Соболь, казалось, почувствовал настроение хозяина и с волчьей прытью набросился на Цзин Ци, вцепившись острыми зубами в его одежду, а когтями в воротник. Князь просто шутил, поэтому, обернувшись, никак не ожидал увидеть, что обычно спокойный У Си не на шутку встревожится, а уголки его глаз покраснеют. Он обернулся с невозмутимым лицом и оторвал от своей одежды маленького соболя, демонстративно подняв его вверх за шиворот. — Я перестану злиться, если ты отдашь мне его на пару дней, — заявил он безо всякого стыда. У Си посмотрел в умоляющие глаза соболя, а затем на нечитаемое выражение лица Цзин Ци и облегчённо выдохнул, подозвав А Синьлая. — Принеси из моей спальни противоядие, над которым я недавно работал. А Синьлай исчез в поместье и вскоре вернулся с маленькой фарфоровой бутылочкой, которую У Си передал Цзин Ци. — Сохрани это лекарство у себя. Во рту этого маленького зверька содержится сильный и опасный яд. Он знаком с тобой и вряд ли укусит, но вполне может напасть на людей из твоего поместья. Если такое случится, то это противоядие сможет сохранить кому-нибудь жизнь, — немного подумав, он неуверенно добавил: — Ты... ты сказал, что больше не будешь сердиться. Цзин Ци, чья каменная маска на лице могла сравниться с массивными столичными стенами, внезапно понял, что ведёт себя неподобающе. Обманывать честного и искреннего ребёнка, будучи старше лет эдак на четыреста — довольно неприглядное действо. Больше не медля, он мягко кашлянул и слегка улыбнулся, отводя взгляд: — На этот раз я тебя прощу. Соболь до сих пор не оставлял попыток вырваться из хватки Цзин Ци, остервенело махая когтями и цепляясь за одежду, широко раскрыв в панике свои чёрные глаза-бусинки. Это маленькое несчастное существо еще не подозревало, что хозяин уже продал его. Через всю столицу с юга на север протекала широкая и длинная река Ваньюэ (3). В эту праздничную ночь по её течению плыло бесчисленное множество ярких новогодних фонариков, похожих на бесконечный светящийся путь. С самого начала праздника дым и огни фейерверков не останавливались ни на минуту, скрывая от взора всё ночное небо и затмив собой даже луну и звёзды. Громкая музыка доносилась с прогулочных лодок на поверхности реки, смешиваясь с многочисленными человеческими голосами. (3) 望月 (wàngyuè), что означает «Полнолуние». На углах высоких красочных павильонов висели красно-оранжевые фонари, свет которых мягко падал на следы недавно выпавшего снега, который еще не успели подмести. Множество людей шагало по широкой улице нога в ногу, весело болтая. Прохладный ветер морозил лицо, но небольшая толика тепла от людской толпы всё же ощущалась. Торговцы с яркими телегами продавали необычные безделушки, которые были очень некачественными на вид, но прекрасно вписывались во всеобщую оживлённую атмосферу. Пройдясь немного по главной улице, У Си неожиданно для самого себя вспотел. Никогда раньше он не был в столь же оживлённых местах, и на секунду он сам заразился всеобщим праздничным настроением, а глаза его ярко сияли от волнения. Цзин Ци прогуливался рядом, бережно неся соболя одной рукой, а другой указывал У Си на столичные достопримечательности. В этот момент пронзительный свист флейты прорвался сквозь всю эту шумную суматоху, возносясь к небесам и пронзая слух, будоража тело до самых костей. Тотчас все людские голоса, громкие зазывы лавочников, приглушённые постукивания качающихся фонарей на ветру и даже сам ветер, казалось, смиренно затихли. Множество людей в предвкушении столпились на берегу реки, вставая на цыпочки и вытягивая шеи, чтобы получше разглядеть огромное прогулочное судно, плывущее посреди реки Ваньюэ. — На что все они смотрят? — не мог не спросить У Си. Цзин Ци тоже заколебался, не в силах вспомнить, что же это такое. Каждый Новый год он допоздна задерживался во дворце, а затем возвращался в своё поместье и тут же ложился спать. После целого дня во дворце у него бы явно осталась лишь усталость и ни единого желания идти на новогодние гуляния, но на этот раз Цзин Ци ушёл раньше, ведь он пообещал У Си вместе сходить сюда. Он смутно помнил, какие события должны происходить на празднике, но как бы ни напрягал память, сейчас он не знал, что это за представление. — Госпожа Юэлиан (4) будет петь. — услышал он чей-то спокойный ответ рядом с собой. (4) Госпожа Юэлиан — 月亮(yuèliàng), что означает «Луна». Цзин Ци резко ощутил сильную головную боль. Он медленно повернул шею, выдавливая улыбку: — Ваше Высочество, прошу, будьте благоразумны... Хэ Ляньи посмотрел на него с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего: — Так значит, голова болит?