Седьмой Лорд / Lord Seventh перевод.

Цзин Ци бессознательно отшатнулся на полшага. — Ах, беспокойство Вашего Высочества излишне. Мне уже гораздо лучше. — Подозрительно быстро ты выздоровел! — раздражённо фыркнул Хэ Ляньи. Быть может, празднество так повлияло, или же пара выпитых чаш вина ударили ему в голову, но наследный принц почувствовал жгучее неприятное чувство, до краёв наполнившее его грудь. Эта его реакция явно была не совсем нормальной, поэтому Хэ Ляньи мог только проглотить это нечто давящее и удушающее, что становилось сильнее с каждым мигом. Цзин Ци знал наследного принца достаточно хорошо, чтобы понять, что тот был далеко не в настроении шутить; Хэ Ляньи был не на шутку разгневан его поведением. Глава поместья сразу же улыбнулся и сменил тему разговора, вытащив на свет божий У Си, который скрывался за его спиной. — Ваше Высочество, вы ведь знаете его? Хэ Ляньи какое-то время просто буравил Цзин Ци раздражённым взглядом, прежде чем обратить внимание на юношу перед ним, который выглядел подозрительно знакомо. Его черты лица отличались от жителей Центральных Равнин, а позади него на почтительном расстоянии стоял А Синьлай. Само собой, это был Юный Шаман из Южного Синьцзяна. Хэ Ляньи удивлённо уставился на него, подумав, что без вуали лицо Юного Шамана выглядело куда моложе, чем он себе представлял. У Си никак не ожидал этой внеплановой встречи с наследным принцем и не горел желанием вести с ним праздные беседы. Наскоро поклонившись, Юный Шаман встал плечом к плечу с Цзин Ци, невольно создав впечатление закадычных друзей. Наследный принц почувствовал укол удушья и необъятную обиду в сердце, а лицо его невольно потемнело. Цзин Ци выглядел столь расслабленным и умиротворённым, когда прогуливался рядом с Юным Шаманом и рассказывал ему о столице, но после встречи с Хэ Ляньи ему хотелось лишь побыстрее найти повод для скорейшего побега. Цзин Ци всё ещё задавался вопросом, почему из великого множества его проказ именно на сей раз Наследный принц разозлился так сильно. Как раз кстати князь поднял голову и обнаружил позади Хэ Ляньи невзрачно одетого человека, что дало ему шанс для отступления: — Ох, кто этот человек? Ваше Высочество, он ваш телохранитель? Хэ Ляньи уже и сам забыл, что за ним кто-то следовал... его секундная растерянность в миг сменилась знакомым официозом, когда он оглянулся на сопровождающего: — Подойди ближе, Цзышу. Поприветствуй главу поместья Наньнин и Юного Шамана из Южного Синьцзяна. — Затем он повернулся к Цзин Ци и У Си: — Он — мой добрый друг из земель цзянху (1) к востоку отсюда. Рад, что представилась возможность познакомить вас. (1) Первоначальное значение слова цзянху — "обширные реки и озера", позже оно получило значение «мир». Проще говоря, это n-ная территория, которая зачастую используется в новеллах, чтобы не использовать точные географические точки. Цзин Ци пустил все свои силы на то, чтобы сдержать ликующую улыбку, но не смог удержаться от внутренних возгласов, в которых царствовали радость пополам с неверием — «Цзышу? Этот человек, что... тот самый Чжоу Цзышу (2)?!». (2) Да, тот самый Чжоу Цзышу, которого можно узнать из "Далёких странников". Эти две новеллы происходят в одной вселенной, но события "странников" лет эдак через 10-15 после окончания "лорда". Этот человек появился перед У Си и А Синьлаем будто из ниоткуда, поэтому немудрено, что те встали как вкопанные от шока и вмиг овладевшего ими чувства опасности. Ведь, если бы Цзин Ци не принудил его показаться, никто бы даже не заметил его. У Си не мог понять почему, но этот человек буквально олицетворял собой неприметность. Может, он сделал это намеренно, или же родился таким, но эта личина представляла собой нечто даже чересчур обыкновенное. Подобные люди создавали постоянную иллюзию своего отсутствия, из-за чего этот мужчина так легко смог скрыться, заставив не обращать на него ни грамма внимания, и даже сам Хэ Ляньи напрочь забыл о нём. У Си повернул голову и с прищуром посмотрел на Цзин Ци, тая подозрения — «Как он смог его заметить?». При этом сам Чжоу Цзышу был потрясён не меньше. Его особый талант оставаться незаметным и неброским с самого его рождения не имел себе равных. Впервые кто-то вот так обратил на него всеобщее внимание. Так кто же такой Чжоу Цзышу? «Тяньчуан» (3) — это самый таинственный отряд шпионов и убийц Великой Цин, преданно служащих и подчиняющихся напрямую императору. Неважно, являлась ли их цель представителем высшего слоя общества или обычным простолюдином, когда Его Величество отдавал приказ — руки Тяньчуана достали бы нужного человека даже из-под земли. Никто не знал, кем управляется эта организация и кто в ней состоит, да даже о самом её существовании знали немногие. Этот отряд был создан непомерными усилиями будущего правителя, а ныне пока ещё наследного принца Хэ Ляньи, когда тот стал властвовать над землями Великой Цин, и именно Чжоу Цзышу станет его первым главой. (3) (天堂的窗格) — оригинал «Heaven’s Pane». Дословно на русский я перевела бы, наверное, как «Небесная пагода», но с китайского оригинала это будет скорее «Окно в Рай». Такая отсылка к смерти, полагаю. Этот мужчина был необычайным мастером в искусстве изменения лиц, поэтому никто даже предположить бы не смог, насколько часто тот менял свои маски. Такие люди, как он, зовутся насколько проницательными и уважаемыми, настолько и пугающими, таящими в себе угрозу. Немногие по собственной воле пошли бы на риск заговорить с ним в его бытность главой Тяньчуана. Во времена своей первой жизни характером Цзин Ци был как две капли воды похож на Чжоу Цзышу, поэтому с самой первой встречи они чуть ли не поклялись в вечном братстве. Тогда один из них сражался в открытую, пока другой поддерживал его из тени, и вдвоем они вызвали полный крах партии Хэ Ляньчжао и двух партий Хэ Ляньци. И всё же... в конце концов, когда Хэ Ляньи возжелал смерти Цзин Бэйюаня, именно Чжоу Цзышу стал исполнителем кровавого приказа и прилюдно обвинил главу Наньнина в Десяти Великих Преступлениях (4). (4) Насилие, предательство, мятеж и прочие пороки империи. Подробный разбор есть в сообществе команды перевода, потому что для главы большеватое вышло. И даже при таком незавидном раскладе Цзышу не пренебрёг их дружбой. Уже получив приказ, он наплевал на всё и проскользнул в поместье Наньнин глубокой ночью, чтобы предупредить Цзин Ци и дать ему шанс подготовиться и оправдаться. Какой позор, что тогда этот непутёвый князь был накрепко запутан в узле из собственных противоречивых мыслей и пропустил все слова господина Чжоу мимо ушей. Что же Цзышу сказал ему тогда, прежде чем уйти? Кажется, что-то вроде... «Если у меня будет шанс переродиться, я буду пить с тобой вино, пока мы оба не опьянеем, а пока не опьянеем, не попрощаемся». В ту ночь Чжоу Цзышу ушёл ни с чем. На следующее утро во дворце им были обнародованы порочные деяния главы поместья Наньнин. Каждое слово и каждая фраза, что обрушились тогда на плечи Цзин Ци, с головой залили его кровью. Чжоу Цзышу тогда выглядел как каменное изваяние, стоял с прямой спиной и видел перед собой лишь того, кому должен подчиняться. Он не был бесчувственным; просто он лучше других знал принципы этого мира и осознавал, какова была его роль в нём. Конечно, никакие сентиментальности их прошлой жизни в этот момент не играли роли. Даже располагая многими воспоминаниями об этом человеке, сейчас Цзин Ци ни за что бы не узнал Чжоу Цзышу по одному лишь лицу, ведь он менял их слишком часто, а нынешнее его обличье совсем не походило на одно из излюбленных им в прежней жизни. Он обнаружил его инстинктивно, опытом прошлой жизни привыкший видеть позади Хэ Ляньи неприметный человеческий силуэт. По логике вещей, сейчас детские навыки Цзин Ци должны были ограничиваться на практике бесполезными умениями, ведь сейчас он был лишь надоедливым сопляком, который изо дня в день не покидал порога своего поместья и не желал излишне напрягаться учебой или политикой. В этот период времени у него не может быть должных осознанности и проницательности, чтобы заметить Чжоу Цзышу. Именно из-за этого мужчина, что встал рядом с Хэ Ляньи, какое-то время рассматривал его с едва скрываемым подозрением, прежде чем почтительно поклониться: — Этот скромный слуга приветствует князя Наньнина и Юного Шамана. — Как же удачно получилось! Этот князь всегда хотел посетить земли цзянху, прослыть там уважаемым героем и всё такое. Вам придётся рассказать мне о вашей родине побольше, Брат Чжоу, — приветливо улыбнулся Цзин Ци. Хэ Ляньи тоже улыбнулся, хмыкнув с укоризною: — Даже если ты вечность будешь странствовать по цзянху, великим героем тебе не стать. Попробуй для начала отучить себя от безмерной лени, а затем от побегов из дворца и наглого обмана. Нахмурившись, Цзин Ци довольно долго делал вид, что действительно задумался над его словами, но затем поднял на него невинный и немного насмешливый взгляд: — ...Есть вдоволь, пить вино с утра, распутничать и развлекаться разведением птиц? Как и следовало ожидать, ему тут же хорошенько прилетело по лбу ладонью Хэ Ляньи. Звук удара был неестественно гулким и наследный принц сам почувствовал, что переборщил с силой, потому утешительно помассировал ушибленное место своей рукой. У Си неловко мялся в стороне, наблюдая за их искренними дружественными отношениями, и чувствовал себя не в своей тарелке, поэтому предпочел отвернуться и наблюдать за прогулочным судном в центре реки Ваньюэ. Увернувшись от этого слишком интимного жеста Хэ Ляньи, Цзин Ци быстро сменил тему, не упустив возможности напомнить наследному принцу его предыдущие слова: — Да, как вы и сказали, я никогда не сбегал из дворца и не обманывал людей, поэтому, как правило, мои праздничные ночи проходили на дворцовых приёмах. Так кто такая эта госпожа Юэлиан? — Самую известную женщину столицы ежегодно выбирают из десятков тысяч других и называют «Госпожой Юэлиан». Иногда она знаменитая куртизанка, а иногда известная актриса. В прошлом году ею стала Госпожа Хэюэ из ивового переулка (5). Никто пока не знает обладательницу этого звания в этом году, — объяснил Чжоу Цзышу, мягко улыбаясь. — Если уважаемые господа не против потесниться, мы все могли бы понаблюдать за представлением с более близкого расстояния. (5) Он же публичный дом. О «Сяо Хэюэ» говорилось в 7 главе новеллы. Именно эта знаменитая куртизанка ивового переулка появилась в затуманенном разуме Цзянь Сыцзуна на месте министра Чжао. Цзин Ци открыл рот лишь для того, чтобы небрежно бросить: — Выпить найдется? — Конечно, — одна из вредных привычек Чжоу Цзышу — это исключительное пристрастие к алкоголю, поэтому как только он услышал вопрос Цзин Ци, его глаза тут же засияли. — Какого вина хотел бы испить почтенный глава поместья? — Зима в этом году выдалась несказанно тёплой, отчего река не покрылась льдом, а сияет в великолепии лунного света. Подобная необычайная красота может быть видима человеческим глазом, и это поистине чудесно, потому созерцание сегодняшнего представления лучше всего будет сочетаться с выдержанным «Благородным красным» (6). Оно у вас имеется? — ухмыльнулся Цзин Ци. (6) Раньше была устаревшая традиция: при рождении дочери родители закапывали в землю во дворе дома кувшин вина, а вырывалось и откупоривалось оно лишь на свадьбе дочери. Уже позже подобное вино начали настаивать и на продажу; обычно это очень качественное вино долгой выдержки. Чжоу Цзышу искренне рассмеялся, найдя себе довольно взыскательного товарища среди любителей от души выпить. — Тридцатилетней выдержки! Ваше Высочество, Юный Шаман, прошу сюда! В этом мире старые приятели могли стать абсолютно новыми знакомыми, а недавно встреченные люди — давними друзьями. Мой хороший друг, в прошлой жизни ты сказал мне не прощаться с тобой, пока мы не напьемся вдоволь. Сейчас же ты не помнишь этого, но я прослежу за этим обещанием... У Си в оцепенении смотрел со стороны на бессовестное поведение и смех Цзин Ци и будто бы видел в нём некое несоответствие. На первый взгляд можно было сказать, что он — обычный светский подросток, однако... быть может, из-за простецкой одежды, но со спины он больше был похож на человека, что рьяно пытается хотя бы ненадолго вырваться из сгустка давящих на него трудностей. Словно он всю жизнь шёл по одной прямой дороге мимо всех встречных людей, никогда не позволяя кому бы то ни было задержаться в своем сердце надолго. Днём и ночью он держался в этой строгой, бесконечно одинокой манере и мог позволить себе лишь изредка выпить чашу хорошего вина, чтобы скрасить вечер и согреть желудок. У Си не покидало чувство, будто он уже где-то встречал похожего человека. Но как бы ни старался, он не смог вспомнить ничего больше, чем смутное ощущение давнего знакомства. Как бы то ни было, сейчас глава Наньнина был ребёнком, который даже не мог различить культуры разных земель и с горем пополам вставал с кровати в полдень, а сегодня ради забавы переоделся в обычные одежды, смешался с основной массой людей и шёл в паре шагов от Юного Шамана. Чжоу Цзышу был выходцем из одной довольно влиятельной семьи в цзянху и, соответственно, был при наследстве и деньгах, поэтому его «небольшая» лодка, конечно, оказалась далеко не такой небольшой. На ней было целое хранилище из кучи разнообразных изысканных дорогих вин и редкостных закусок. После этих удобств самым замечательным оказалось расположение лодки, ведь отсюда открывался наилучший обзор на судно, где будет выступать госпожа Юэлиан. Поговаривали, что в прошлом году это лодочное место было продано более чем за тысячу серебряных таэлей (7). (7) Мини-исследование на тему "сколько же это будет в рублях на сегодняшний день?". В 1959 году один китайский таэль был стандартизирован до 50 граммов, но до этого был равен 31,25 грамма. То есть тысяча китайских таэлей равны примерно 31,25 (кг) серебра. По курсу на 12.01.2024 (~69р/грамм), это будет больше двух миллионов рублей. Как только чаши их небольшой компании наполнились вином, судно Ваньюэ пришло в движение. На небольшом расстоянии от борта стоял старый монах в чёрных одеждах, который совсем недавно играл на флейте. Он просто стоял молча с закрытыми глазами, как вдруг, наверное, получил какой-то сигнал, открыл глаза и поднёс флейту к губам. Пока звучала музыка, некий юноша установил подставку для гуциня (8) в пяти-шести метрах от старика, закрыл глаза и плавно опустился на колени перед инструментом, коснувшись струн пальцами. (8) (古琴) — щипковый семиструнный китайский музыкальный инструмент. На нем играли с очень древних времен, и он традиционно пользовался популярностью у ученых и литераторов как инструмент большой тонкости и утонченности. Думаю, все помнят Ванцзи Лань Чжаня. Вот, это оно. — Эти двое — искусные музыканты, за выступление которых глава труппы Цайдзя выложил немереное количество серебра, — объяснил Чжоу Цзышу. — Крайне редко кому-то удаётся воочию стать свидетелем их мастерства. Мастер гуциня приоткрыл глаза и поднял руку, не спеша вытягивая звучную и мягкую ноту из инструмента. Звучание флейты плавно нарастало, сплетаясь воедино с музыкой гуциня; гонимое легким ветром, оно касалось водной глади и вихрем взмывало к небесам. Как в лодках на реке, так и на берегу не было слышно ни единого звука кроме сказочного пения инструментов под умелыми руками музыкантов. Вскоре мелодичное женское пение разнеслось по воздуху, соединяясь с музыкой. Женщина в непримечательных одеждах медленно подняла занавес на судне Маньюэ; ее чистый и нежный голос колыхал полноводную столичную реку, а гуцинь устремлялся ему вслед. Последний звук поднялся вверх, закружился, играя с ветром и, наконец, улетая прочь, оставил после себя бесконечный затяжной шлейф сплетённой воедино музыки; в сочетании с дрожащим звучанием флейты эта прекрасная завершающая нота стала сродни последнему вздоху. Всё это казалось сценой из прекрасной поэмы — «рынки пестрели драгоценными товарами, дома были полны роскошных тканей — соревнование в экстравагантности» (9). (9) Отсылка к поэме «Взгляд навстречу приливу» (望海潮). Поэма состоит из пары-тройки абзацев описания процветающей во всей красе имперской столицы. Услада для ушей наполнила головы всех присутствующих мыслями сродни: «Была ли эта сцена божественной? Неужто эта мелодия снизошла с самих небес?». Взгляд женщины опустился и десять тысяч ночных фонарей, стекающие по течению реки, тут же погасли. Она поклонилась зрителям, сдержанно улыбаясь. Сердце Хэ Ляньи будто пронзили тысячью острейших игл. Он пристально смотрел на неё; ему казалось, что внешность этой женщины была ему очень близко знакома. «Может ли она быть... моей любовью из прошлой жизни?». Чжоу Цзышу услышал его поражённый вздох, но лишь покачал головой и обратил всё своё внимание к остаткам вина на дне чаши. Даже У Си почувствовал какие-то эмоции, склонив голову и размышляя о чем-то своем, в то время как разум Цзин Ци был полностью пуст. Он мог забыть всё что угодно... кроме лица этой женщины. Цинлуань... Су... Цинлуань... На мгновение Цзин Ци показалось, что он ощутил всю пережитую им ранее боль — боль от его раздавленного о прикроватный стол тела, мучения от разрезания его плоти и костей на порционные куски, боль от живьем содранной его собственной шкуры... Секунду назад волшебные воды Ваньюэ содержали в себе восхитительную музыку и прекрасное пение, но в миг превратились в ледяное, густое болото, затягивая сознание Цзин Ци всё глубже. Каждый миллиметр всего его существа застыл на месте и не дышал, все громкие звуки обратились в бездонный гул в его ушах, а встречный холодный ветер до неприятного покалывания морозил лицо. Цзин Ци резко вздрогнул в попытке избавиться от этого сковывающего по рукам и ногам чувства и обрести ясность в своей голове, где все мысли и эмоции уже смешались в единое ужасающее месиво. В конце концов, он уже это пережил, поэтому взял себя в руки и почти сумел избавиться от этого барьера из далёких воспоминаний и незабытых страданий, но какая-то странная смесь острых чувств всё еще осталась внутри него, тяжёлым грузом давя на лёгкие. Все они помутились от прошедшего времени и, приложив немного усилий, Цзин Ци успешно подавил этот панический страх, не успев вкусить его в полной мере. К счастью, Чжоу Цзышу и Хэ Ляньи всё это время были заинтересованы представлением и не обратили внимание на его состояние. Только У Си осторожно поднял свою ладонь и взял Цзин Ци за руку. — Что случилось? — тихо спросил он. — Почему ты дрожишь? Тебе холодно? Этим шёпотом он привлёк внимание двух других. Хэ Ляньи мысленно признал, что несколько забылся, пока смотрел на представление, и смущённо кашлянул: — Ты что, правда замёрз? Цзин Ци натянуто улыбнулся: — Да, думаю, на реке поднялся морозный ветер. Чжоу Цзышу поспешно помог им сойти на берег, а затем достал из лодки большую тёплую накидку и отдал её Цзин Ци. — Это всё из-за моей невнимательности. Этот скромный слуга не учёл, что у главы поместья не столь же грубая кожа, как у уроженцев цзянху. — Не такой уж я и нежный. Просто после пары чаш вина у меня больше шансов заболеть на холодном ветру, только и всего, — Цзин Ци махнул рукой, давая понять, что все в порядке. — Вечер подходит к концу, мне пора возвращаться. Прошу простить меня за то, что сегодня я не в духе. У Си, ты останешься здесь или... Несмотря на свою молодость, у У Си не было тяги к ночным гуляниям или праздным беседам до рассвета, поэтому он легко мог уйти в любое время. Более того, он изначально не хотел иметь дело с этими двумя, да и его знание языка всё только усугубило бы. — Я вернусь с тобой. Пока Хэ Ляньи колебался, подбирая нужные слова, Цзин Ци повернул к нему голову и одарил его поистине непристойной улыбкой, сказав напоследок: — Не беспокойтесь обо мне, Ваше Высочество. Хорошей ночью должно дорожить, ведь она столь мучительно коротка. Закончив говорить, он развернулся и потащил У Си прочь. Эта мнимая боль давно осталась в прошлом. Хэ Ляньи нахмурился, но его вниманием вскоре вновь быстро завладела госпожа Юэлиан этого года. Были те, кто не верил в судьбу, а были и те, кому от рождения суждено было её упустить. Возможно, им не хватило порыва решительности или капельки удачи, кто знает? У Си молча следовал за Цзин Ци. После знакомства с ним, тот оказался довольно интересным человеком; трудно было поверить, что изнеженный богатый мальчик, который годами прозябал в четырёх стенах своего поместья, может быть таким глубоким и проницательным человеком. У Си всегда играл роль слушателя, внимая многочисленным рассказам Цзин Ци, но никогда не задумывался над ними, ведь даже не допускал мысли о двусмысленности многих его слов. Их путь домой протекал в молчании. У Си понял, что сегодня Цзин Ци действительно устал. Преимущество общения с У Си заключалось в том, что собеседнику не пришлось бы беспокоиться о собственной порой просачивающейся грубости, ведь Юный Шаман неизбежно поступал на порядок грубее. Если отмести прочь этикет и положение У Си во дворце, то его поведение, наоборот, было нормальным и естественным; если бы он захотел болтать и смеяться, он бы болтал и смеялся, а если бы захотел молча поразмышлять, то так бы и сделал. У Си и сам знал, что многого не понимает, поэтому не имел привычки лезть в чужие дела. Внезапно он мёртвой хваткой вцепился в одежды Цзин Ци, резко потянув его на себя. Что-то просвистело над его ухом и через миг, когда князь моргнул, на том месте, где он только что стоял, в землю была воткнута острейшая стрела, сверкнувшая голубоватой жидкостью на наконечнике.