Антиморалисты

      Уроки мадам Жизель всегда зависели от её «вдохновения». Классная комната редко могла воодушевить чувственную натуру, по этой причине директор школы святого Вальдофа разрешил преподавателю по этикету выбирать для лекций любое благоприятное место, будь то двор, коридор или вообще столовая. Учительница она, конечно, своеобразная, в основном не вызывала симпатии. Разве кому-то могла понравиться ханжа со странным вкусом в одежде, похожей на форму монахинь своими чёрно-белыми тонами, прилизанной причёской и пучком? Молодая особа старила себя, но наивно полагала, что вышеперечисленное делало её похожей на гувернантку. Никто не спешил рушить женские надежды.       В этот раз урок проходил в трапезной за круглыми столами. В преддверии бала Жизель поспешила напомнить правила столового этикета и тонкости поведения при светской беседе. Кто-то лихорадочно записывал её слова в тетрадь, кто-то смиренно слушал, изредка скучающе уткнувшись взглядом в сервиз или тусклое небо через окно. В этом унынии была особая идиллия, не сулящая никакой надвигающейся бури. Завтра — выходной перед балом, а потом пятница — день, которого многие так ждали с замершим сердцем.       Мона и Скарамучча в этот раз сидели рядом; это было их общим решением, потому что на ужине им предстояло сидеть вместе, а заодно — сопровождать друг друга на балу. За это время Куникудзуси убедился, что возлюбленная очень сдержанная: хоть её руки иногда и дрожат, но она не уронит прибор и не станет психовать почём зря. Когда упражнения заканчивались, и мадам Жизель вновь возвращалась в некий лекционный транс, темноволосый ласково обнимал девичьи ладони и клал себе на колени, грея холодные подушечки, на что Мона смущённо бегала глазами по телу парня.       Невозмутимой, как и всегда, оставалась Фишль. Уроки этикета она любила, с самого детства мама играла с ней в «леди», поэтому, несмотря на свою бестолковость, девушка по этой дисциплине была отличницей. Кадзуха, сидевший рядом с ней, нередко пользовался возможностью уточнить у подруги некоторые тонкости, благодаря которым и получал высшие баллы на экзаменах, о чём одноклассники и не догадывались. «Каэдэхара списывает у Фишль?» — вздор! Так думала и мадам Жизель, питающая огромную любовь к этому юноше, совершившему глупость, когда позволил окрасить некоторые пряди в красный. Это недоразумение всё портило, о чём ученик сам признавался.       Небольшое повторение столового этикета закончилось лязгом вилок по тарелкам. Мадам Жизель с важным видом проходила мимо столов, держа сомкнутые руки на весу. Ученики сравнивали эту походку с человеком не вполне трезвым, поэтому каждый раз смеялись, замечая слегка туманный взгляд учительницы, направленный куда угодно, но только не на слушателей. — Мои дорогие, настроение и улыбка — ваше первое и одно из самых важных правил поведения на балу! Меня там не будет, но если я узнаю, что кто-то из вас ходил с грустной физиономией, вызову на ковёр, — некоторые ученики незаметно закатили глаза, мол, боюсь-боюсь. — Обращение на балу приемлемо только на «ВЫ». Не смейте тыкать, даже самым близким друзьям, это моветон.       Скарамучча наклонился к уху возлюбленной, бережно убрал с него волосы и томно прошептал: — Надеюсь вы подарите мне счастье любоваться вами в мазурке? — эта фраза, сказанная столь глубоким голосом, вызвала у обоих лишь лёгкий хохот. — Леди, вам понравится. Я очень хороший танцор, — парень отстранился, оставив последними словами на щеках возлюбленной розоватый румянец, который она попыталась скрыть, поправляя волосы.       Мона так долго ходила на дополнительные уроки по танцам, терпела строгость и дотошность женщины с кричащим именем Памела Мур, поэтому ни за что бы не позволила кому-то испортить этот вечер. Даже если сломается каблук или запутается платье, никто ничего не заметит, так она решила. Единственное, что её интересовало, кто же будет танцмейстером на балу? Стоило Мегистус об этом подумать, как кто-то из одноклассников также изъявил желание узнать. У Моны пошли мурашки, а на лице застыла глупая улыбка, когда она услышала, что хореографом будет та самая Памела Мур! Кто-то обрадовался, кто-то расстроился, а кто-то осознал, что от комментариев по поводу танцев не отделаться.       Скарамучча заметил волнение девушки и слегка потряс её руку, на что та растерянно заморгала, став похожей на маленькую птичку. — Прекращай. Сама же знаешь, что недочёт в танце — ошибка партнёра. Доверься мне и будь собой, будь идеальной.       Мона выдавила улыбку, которая, к удивлению, успокоила Куникудзуси. Он никогда не понимал, когда темноволосая рада, когда расстроена, слишком мало времени они знали друг друга. — Дети, помните, что галантность, воспитанность и такт…       В дверь постучали и, не дождавшись ответа, нарушители покоя заглянули в трапезную. Губы мадам Жизель закончили немую фразу словами: «даются далеко не всем». Учительница оглядела учеников из совета, а они в свою очередь шустро извинились, зная, что эта женщина не простит, ещё и запомнит. Все невольно повернулись к гостям и поприветствовали вежливым кивком, выражающим только вынужденную любезность, ведь они из совета. Таких учеников всегда было легко отличить: ходили уставшие, часто дышали, нервничали, уничтожали месячные запасы кофе. — Леди Нарфидорт, пройдёмте с нами, — неловко улыбнулись ученики, заметив растерянный взгляд блондинки. — Совет школы вызывает по одному делу.       Девушка покраснела; до смущения было слышать собственную фамилию и знать, что другие услышали то же самое. Дело в том, что семья Нарфидорт владела сетью магазинов украшений и стала именем нарицательным, если дело касалось драгоценностей. — Я буду рада уделить вам время на перемене, к сожалению, сейчас я преисполнена и погружена в лекцию мадам Жизель, — непривычно спокойно и холодно ответила леди Нарфидорт, аристократично скрестив руки на коленях. — Это может подождать до перемены? — Президент совета очень попросил собрать нужных людей и решить один маленький вопрос. — Что ж, раз сам президент совета просит, я не могу подвести глубокоуважаемого Рагнвиндра, — Фишль поднялась под удивлённые взгляды (одноклассники редко видели девушку «такой»), а учительница чуть ли не плакала от счастья, слушая диалог её ученицы с настырными глупцами. — Мадам Жизель, не сочтёте ли вы за дерзость мой выбор? — Иди, лучик, иди, решай все вопросы и будь спокойна, — женщина взглядом проводила Фишль и продолжила, мечтательно вздыхая: — Так вот, дети, галантность, воспитанность и такт…       Блондинке нравилось играть перед учителями хорошенькую девочку, нравилась роль принцессы, в которой ей нередко удавалось забыться. Но рано или поздно мир сам возвращал девушку в реальность, где она — простая десятиклассница, которую ведут в кабинет шустрые и говорливые ученики, желающие поскорее разобраться с делами и уйти домой. Фишль даже представить не могла, для чего такого срочного её посмели забрать с урока, особенно с урока мадам Жизель, но, по-видимому, дело действительно не требовало отлагательств.       Оказавшись около кабинета, Нарфидорт услышала, как внутри громко говорили, скорее даже о чём-то спорили. Мельком Фишль заметила столы, захламлённые бумагами, сумки в углу, полки с трофеями и альбомами. Посередине стояло несколько коробок, все с подписями, соответствующие каждому классу в школе. Большая часть была запечатана, другая часть — любопытно приоткрыта. Фишль бы соврала, если бы сказала, что ей совершенно неинтересно, кто решился пригласить её. Душа молодой девушки была преисполнена безграничной любовью и, казалось бы, неисчерпаемой нежностью, которую она уже очень долго хранила для одного единственного человека. Его несчастье в том, что он об этом пока не догадывался. — Альбедо, ты что, до сих пор не написал никому приглашение? Тебя просили всю неделю об этом!       Фишль чуть не споткнулась о собственную ногу, услыхав это имя. Выглянув из-за спины учеников, блондинка увидела знакомого парня, сидевшего около ноутбука. Он что-то лениво печатал, лавируя между нотациями, руганью и недовольством своих коллег. Внешне Альбедо был невозмутим, и лишь парню было ведомо, что творилось в его голове, когда Нарфидорт подошла к столу и нетерпеливо шлёпнула ладонь о парту. — Ой, какая встреча, уважаемый дежурный из одиннадцатого. Как продвигается ваше изучение карт? Уже нашли бункер, где бы вам спрятаться, если вдруг что? — улыбка не исчезала со светлого лица, и это пошатнуло крепкий дух блондина, на что он сдался сразу двум фронтам. — Так, вы двое, — строго отчеканила ученица из совета. — Пишите письмо, неважно кому, хоть друг друга пригласите. — Смысл в этом? — как с языка снял Альбедо и тяжело поднялся с рабочего места. — Всё равно это ничего не решает, не все будут танцевать только с теми, кого пригласили. Что это тогда, показуха? Нет, это просто воспевание традиций и прошедших времён, от которых эта школа никогда не избавится. — Чопорный футурист, — пробубнила Фишль, но в глаза притворно улыбнулась.       Их вдвоём оставили собраться с мыслям, пока ученики возвращались в привычный ритм жизни совета. Двое «на побегушках» ушли вылавливать других должников, пока их коллеги под ритмичный стук клавиатуры решали какие-то неотложные дела. Такое ощущение, будто из школьников они резко и бесповоротно переквалифицировались в секретарей, но были среди них и те, кто ярко выбивался из серой послушной массы.       Альбедо, стоящий рядом, не спешил писать, и его присутствие только сбивало с толку. Украдкой девушка взглянула на него и встретилась со светло-голубыми глазами, которых увидеть совершенно не ожидала. Обычно ученица редко смотрела на кого-то так откровенно и честно, но этот парень совсем не стеснялся пялиться на задумчивую особу рядом с собой, которую на днях ещё и обманул на пятьдесят фунтов! Невольно блондинка задумалась, а будет ли корректно завести эту тему здесь или лучше выждать момент? Словно прочитав её мысли, Альбедо заговорил первым: — На первый взгляд, не кажешься такой наивной. Так почему купила телефон, даже не проверив, работает ли он? Загадочная какая. — Ошибки прошлого, я уже почти забыла, — с бессознательным пиететом ответила она. — Может, в качестве извинений мне танцевать на балу только с тобой? — Обойдусь. — Вот и вырвалась первая грубость. Ты ведь не такая правильная, какой хочешь казаться, признайся, — Альбедо что-то начеркал в письме и передал коллеге. Она закатила глаза и удалилась в другую комнату, невольно хлопнув дверью. — Я всё-таки не вор, поэтому держи, — и достал из кармана несколько купюр, в сумме равных пятидесяти фунтам. — Хотел найти тебя и отдать, но не имею доступа к базе данных. — Какой честный вор-картолюб, поражаюсь всё больше. Спасибо, — фыркнула Фишль и опустила ровные купюры в тесный карман юбки. — Как такого, как ты, могло занести в школьный совет? — Такого, как я? — Альбедо понурил плечи, но самодовольная улыбка не слезла с его лица. — Хорошо, а почему такая, как ты, так и не отправила никому письмо? Я думал, у тебя точно есть люди на примете.       На примете-то люди были, но Фишль не могла так смело пригласить Беннета, а других кандидатов рядом с собой девушка видеть не хотела. С другой стороны — перебороть свой страх было легче, нежели смириться с тем, что придётся танцевать с отцом, который свою «принцессу» точно без вальса не оставит. Всё бы ничего, только вот Нарфидорт не могла написать и буквы! Мандраж так и норовил психануть, бросить всё на парту и уйти, хлопнув дверью, но чувство собственного достоинства не давало это сделать. — Послушайте, а на каком уроке будут раздавать приглашения? — работяги оторвались от ноутбуков, задумчиво уставились в потолок и почти в унисон ответили «на перемене перед последним». — Поразительно, сколько всего помещается в их маленькие головы, — пробубнил парень и отошёл от стола, устало потягиваясь и зевая. — Какой кошмар… Пойти что ли проветриться, в кабинете безумно душно. — Альбедо, попросили не выходить одному на уроках, сейчас в коридорах полиция. — Полиция? Да ну?       Фишль утонула в своих размышлениях, и ей уже не особо было важно, кто ходит по коридорам и для чего, важнее всего — решиться написать письмо Беннету. В конце концов девушка осознала, что кабинки туалета вполне сгодятся для укрытия. В голове план был выстроен идеально! Нарфидорт наклонилась к бумаге, начала писать, заполняя пустые области красивым витиеватым почерком. Руки задрожали, когда ученица написала имя возлюбленного, из-за чего на конце осталась забавная закорючка. Всё, готово! Она прижала письмо к груди и начала осматриваться: кто-то ведь должен упаковывать все приглашения. Одна девушка вышла из комнаты, потирая переносицу, подошла к коробке и кинула туда красивый тёмный конверт, ей-то десятиклассница и доверила свои чувства, написанные на бумаге. Ученица из совета обречённо простонала и вновь скрылась в другой комнате под сочувствующие взгляды коллег. — Ты всё-таки написала. Только одному? — спросил Альбедо, провожая девушку к выходу. — Тому счастливчику, к которому ты хотела тогда сбежать на первый этаж?       Фишль вздрогнула от его проницательности. Девушка не могла сказать, что юноша выглядел злым, но нотки коварства в нём точно были, скрывающиеся за невозмутимым холодным лицом. Оставалось лишь поражаться, как такой спокойный и умный парень мог прямо спрашивать такие откровения. — Позволь провожу, заодно сам проветрюсь. Мне посоветовали с полицией аккуратным быть, они такие нервные, ничего откопать не могут, даже не понимают, что ищут. — Ты всерьёз хочешь со мной говорить об этом? — недовольно буркнула блондинка.       Девушка вежливо попрощалась со всеми и ступила с Альбедо в коридор. Из всей массы он выглядел самым неорганизованным, хотя об этом парне смело можно было сказать «способный, только стараться не хочет». Фишль желала во многих вопросах утолить своё любопытство, но как только представляла, что блондин будет дразнить её, замолкала. — Не чувствуешь надвигающейся бури? — на лице парня вдруг появилась ухмылка, и он сам удивился этому. — Вот я урод, радуюсь. Защитная реакция, видимо. — Ты чего-то сильно боишься. Нервный какой-то. — Заметно? — вновь неоднозначная улыбка окрасила красивое лицо. Ученики остановились у развилки. — Мы не в обиде друг на друга? — Я — нет, но как только я доложу на тебя полиции, не плачь мамочке в плечо, лгун, — конечно Фишль не собиралась ничего рассказывать, и любой бы дурак это понял.       Девушка шустро отвернулась и пошла вниз по лестнице, так и не увидев, как улыбка Альбедо сменяется страхом. Парень вытер пот со лба и огляделся: полиции поблизости не было. Он шустро пробрался в туалет и заперся там, просидев до самого звонка.       Перемена перед последним уроком стала для учеников настоящим сюрпризом, ведь школьный совет раздал каждому приглашения. Ни один не остался обделённым, разница лишь в количестве писем: тут-то и стало ясно, кто всеобщий любимчик, а кто просто тихо отсиживался, ничем не привлекая внимания. Куникудзуси был одним из тех, чьи приглашения не поместились на столе и их пришлось сложить своеобразной горкой. В головах девиц, решивших получить расположение парня, творилась настоящая каша, ведь почти каждому было известно о его нежных отношениях с дочкой шерифа Мегистус. Факт того, что темноволосый до сих пор был популярен, смешил и пугал, но уж точно никак не помешал ему найти то самое письмо от возлюбленной. На конвертике даже была крохотная чёрная звёздочка и забавный смайлик, который девушка нередко использовала в сообщениях. Он чем-то издалека напоминал довольную кошачью мордочку.       Не находя в себе сил более ждать, Скарамучча открыл конверт, достал письмо, развернул и с упоением под гул одноклассников и шелест бумаги начал читать.       Мона писала очень красиво, её почерк, парень был уверен, один из самых лучших в группе, хоть она всегда доказывала обратное. Скромность, ухоженность, красота и ум — сколько всего положительного скрывалось в этой девушке, в этой загадочной звёздочке. Куникудзуси рад был наблюдать за её ростом, за любым неумелым шагом, приводящим к новым вершинам. Да, Мегистус была идеальна. Она могла с лёгкостью понравиться родителям Скарамуччи, в особенности — его матери, да что уж мелочиться: Мона любому понравится. Совершенно неясно, какие же цели у этой идеальной девушки, какой путь хочет избрать и с каким человеком идти по нему. Если так получится, что стяжательница променяет возлюбленного на другого, у кого побольше денег, то будет абсолютно права: такие женщины заслуживают счастья.       Не найдя темноволосую в классе, Куникудзуси поднялся со стула, прихватив письмо, которое успело согреться в его холодных руках. Каэдэхара и Нарфидорт болтали о чём-то вместе, но он не стал им мешать, лишь махнул рукой и вышел из кабинета, скудного на приятную компанию.       Фишль не была популярной девушкой, но со многими имела хорошие отношения: это вылилось в небольшую стопку приглашений, большинство из которых просто из вежливости. Всё равно безумно приятно! Кадзуха наблюдал за радостью девушки и тоже скрыто радовался, совершенно не интересуясь той стопкой, которой его огорошили по возвращению в класс. — Хоть бы из любопытства глянул, кто там по тебе сохнет, чурбан ты, — цыкнула блондинка, потянув ни о чём не подозревающего друга за нос. Тот недовольно шикнул. — Или ты уже смирился, что танцевать вместе будем? — Меня не будет на балу, — светловолосый лёг головой на учебники и зарылся носом в свою тёплую ладонь. Парень всегда отличался мерзлявостью. — Я решил не идти. — Эй, ты что? — взгрустнула Фишль, погладив Кадзуху по макушке. — Бросишь меня одну? А с кем мне тогда танцевать? — Никто из моих родственников не придёт, даже брат не сможет. Поэтому я отказался. Смысл, если им это не нужно? Мне тем более не нужно. — Ты бросил свою подругу на произвол судьбы, это важнее.       Кадзуха закатил глаза и развернулся к своему месту, взглядом уткнувшись в учебник. Опять его не поняли и даже не попытались, как же обидно чувствовать полную беспомощность перед этим миром, перед людьми, живущими в нём. Фишль не особо была настроена утешать друга, который так резко бросил её, поэтому продолжила разгребать приглашения, среди которых нашла — ничего себе! — от Альбедо. На мгновение стало даже как-то смешно, ведь этот картолюб писал прямо при ней, желая поскорее отстреляться. Однако он мог огорошить кого угодно из одноклассниц, друзей, но всё же выбрал её — не это ли вызвало у девушки такую глупую улыбочку? Скорее уж сам факт существования такого беззаботного и вредного мужчины. Фишль подобралась к последнему письмецу, развернула его, даже не вчитываясь, кто его написал. Почерк был неаккуратный, но понять с трудом можно. Девушка опустила взгляд, дабы узнать, кто такой неряха и обомлела.       Это было приглашение от Беннета!       Нарфидорт почувствовала, как руки предательски задрожали, а ими так хотелось обнять себя или ущипнуть, чтобы наконец проснуться! Она потёрла глаза, пробежалась по небольшому тексту приглашения и вновь увидела подпись «Беннет». Фишль решила удостовериться на все двести процентов и отыскать конверт, из которого было извлечено письмо. Был шанс, что ученики из совета просто ошиблись и оно предназначалось не ей. Нет. Именно ей и никому больше.       Десятиклассница вскочила со стула, чуть не опрокинув его спинкой на пол, на бегу запуталась в собственной сумке, но вовремя высвободила ногу, избежав падения. Растолкав одноклассников, она оглядела коридор, лихорадочно вспоминая, где же у них в школе находится лестница на первый этаж. С горем пополам собравшись, Фишль прижала письмо к груди и ринулась вниз, перепрыгивая несколько ступенек сразу. Её не особо волновала возможность разбиться, потому что не увидеть Беннета сейчас было страшнее всякой травмы, больнее любого предательства. Девушка вдруг поняла, что не помнит расписание у девятых, и засеменила на месте, не зная, куда податься, ни даже у кого спросить.       За поворотом произошло столкновение; Нарфидорт обернулась на звук упавших учебников и увидела, как юноша с белыми волосами помогает бедолаге собрать то, что выпало из рук по его вине. Шустро извинившись, он стремглав настигнул лестницу, из которой только-только вышла Фишль. Ученица побежала за ним, не в силах просто окликнуть, ведь Беннет чертовски быстро скрылся с её поля зрения! Вновь вернувшись на второй этаж, Фишль почувствовала, как в горле пересохло, а голова предательски кружится — не готова она к таким марафонам! Девушка остановилась, краснея от непонимания: кого так искал юноша? Неужели её? Неужели они оба, как два дурака пытаются поймать друг друга, раз за разом наступая на пятки, но так и не находя знакомого силуэта рядом с собой?       Ученица не могла пошевелиться; ноги ныли, а щёки горели ненормальным румянцем от этих мыслей. Оставшись стоять около лестницы, она принялась ожидать, пока Беннет сам её найдёт. И он нашёл.       Что-то шлёпнулось около уха блондинки, и она удивлённо подняла голову. Друг детства стоял около неё, тяжело дышал и пристально глядел на девушку. Фишль и не знала, что светловолосый так вымахал, от этой разницы стало вдруг неловко, а от внезапной близости хотелось сгореть синим пламенем прямо на месте! — Скажи, — хрипло начал Беннет. — Ты пригласила меня… Чисто из вежливости? — Что? — промямлила Фишль, и глаза её потускнели. — Если бы это была обычная школа… Поди решил бы, что нравлюсь тебе, — юноша почти хихикнул. — Но это ведь совсем не такое место, здесь всё решают связи и престиж. Увидев твоё письмо, я никак не мог понять, почему ты написала именно мне, ведь есть много парней куда состоятельней и красивее. Тогда из вежливости?       Беннет легко говорил эти, ранящие душу, слова. Не так леди Нарфидорт представляла их разговор после долгой молчанки. Приложив все усилия, чтобы проглотить ком в горле, Фишль взглянула куда-то в коридор, чтобы юноша не видел, как влага собирается в зелёных глазах. — Да так, решила напомнить о себе. Мы, вроде как, дружили в детстве. И тут ты поступил в такую престижную школу… — Круто, правда? — заулыбался Беннет, убрав руку со стены. Фишль ощутила, что дышать стало заметно легче. — Увидела вас с отцом в магазине и решила пригласить… — Я тоже! — трудно было не заметить, как он светился от счастья. — Я тоже решил написать после той встречи! Папа мне потом напомнил, как мы в детстве дружили и знаешь, обидно, что дружба резко прекратилась. Мы могли бы начать всё заново? — А, да, да, почему бы и нет? — Фишль неуверенно протянула Беннету ладонь, на что парень, в лучших традициях этикета, элегантно наклонился и поцеловал тыльную сторону. Девушка покрылась мурашками. Знал ли парень о том, что такие интимные жесты могли исходить только от близких людей или же он неосознанно раскрыл свою недалёкость — оставалось загадкой. Нарфидорт же была сражена наповал, особенно от лёгкой улыбки друга детства после неожиданного поцелуя.       Около другой лестницы, погрузившись в свои раздумья, сидела Мона. Объект своих мыслей она держала в руках, иногда невольно сминая и пробегаясь глазами по тексту. Приглашение от Скарамуччи было самым обычным, мало чем отличалось от других, и всё-таки именно оно вызывало такие странные и неоднозначные чувства. Мегистус думала о бале и ни о чём больше, потому что остальное казалось пылью и скоротечной мелочью. Возлюбленный верил в неё, Фишль и Кадзуха тоже по-своему поддерживали, но их слов было, увы, недостаточно, чтобы побороть комок страхов и сомнений.       Собственные мысли были столь громкими, из-за чего девушка не услышала приближающиеся торопливые шаги, поэтому такой неожиданностью стали объятья сзади и чьё-то тёплое дыхание около уха. Если бы не сильные руки, ученица полетела бы по ступеням вниз и, кто знает, чем бы это обернулось. Скарамучча нередко вспыльчив и эксцентричен в действиях и словах, однако смутная уверенность в том, что от него не стоит ждать ножа в спину, освещала эти незначительные недостатки. — Я нашёл тебя, — довольно прошептал темноволосый. — Рада, что я написал тебе письмо? — Конечно рада, — наощупь Мегистус нашла мягкую копну волос и потрепала её. — Перемена короткая, ты зачем вышел?       Парень взял холёные пальцы, рассмотрел светлые ногти и беззаботно предложил: — Может, маникюр сделаешь? Тебе бы очень пошло. — Я ведь буду в перчатках, думаешь, стоит? — Ты можешь сделать на будущее. Хочешь, я оплачу? — Брось, это точно лишнее. — Тогда, может, оплачу визажиста? Ты ведь и так здорово потратилась на платье, — Мона желала спросить, что с парнем такое, но он теснее прижался к девушке, потеревшись лицом об гладкие волосы. — Просто хочу сделать тебе приятно, нельзя? — Послушай, ты никогда не думал, что твои родители могут не одобрить наш союз? Что тогда? Ты пойдёшь против их решения? — Милая, оставь эти бредни, — парень сдержанно фыркнул и погладил Мегистус по макушке, словно домашнюю кошку. — Ни один наследник не пойдёт против своего родителя, ибо он слишком дорожит их доверием. Я думал, ты и без меня это понимаешь. — Конечно понимаю, просто мне стало интересно твоё мнение. Ты прав, не буду думать об этом, — Скарамучча победно улыбнулся, не заметив, как Мона поджала губы. — Мне стоит подготовить спич к ужину? — Оставим эти формальности на родителей. Ты кстати не хочешь пить? Может, голодна? Я бы мог сходить и купить что-нибудь. — Ох, если тебе не сложно, — Мегистус развернулась и поцеловала парня в уголок губ, на что тот послушно потянулся за ещё одним прикосновением. — Пожалуйста, можешь взять морковный сок? И всё, больше ничего не нужно. — Тогда ты по-настоящему поцелуешь меня? — Не хочу, чтобы ты был весь в помаде, — хихикнула девушка, заметая улики, оставленные на лице Куникудзуси.       Скарамучча не удержался и всё равно коснулся мягких блестящих губ. Сжав устами чужие, парень вздрогнул от приятного электрического разряда, не сумев сдержать глупой улыбки. Он встал молча и шагнул вниз по лестнице, уже и позабыв, зачем, потому что все мысли заняли фантазии о вальсе с девушкой, потом о страстном уединении где-нибудь около уборных или в углу балкона, где их увидят только молнии, бегающие по воде небольшого искусственного озера. Мысли во весь голос кричали: скорее бы послезавтра! Скорее бы бал! Скорее бы увидеть Мону в платье! Детская нетерпимость вылезла розовым румянцем и осталась ненадолго, пока Скарамучча наконец не понял, что пошёл не туда. Прозвенел первый звонок, и юноша ускорил шаг, дабы добраться до автомата, купить морковный сок, вернуться к девушке и снова её поцеловать!       Возле столовой, на удивление, оказалось шумно, неужто кто-то решил перед последним уроком побороться за право обладать булочкой с ветчиной и сыром? Куникудзуси вздрогнул и изменился в лице, увидев пару полицейских. Выглядели они раздражёнными, поэтому чуть не толкнули ученика в проходе, расправив бравые плечи. — Да в этом кружке ничего нет. О чём только шеф думает?..       Голос растворился во мраке коридора, ведущему к кабинету экспериментального класса. Он был весь оцеплен людьми в форме, проходы перекрыты жёлтой лентой. Неужели всё настолько серьёзно? Скарамучча купил сок и будто бы беззаботно пошёл по своим делам, а после прислонился к стене и вслушался. Фразы сливались во что-то непонятное, но парень отчаянно хотел разузнать хоть капельку информации, пока его не заметили. Должно быть, все силы бросили на осмотр этого коридора, но для чего? Что они там нашли?       Юношу вдруг потянули за воротник и грубо поволокли прочь от коридора. Куникудзуси чуть не выронил сок прямо в лицо этому наглецу! Благо, самообладание Скарамуччи спасло его в этот раз, ведь перед ним стоял шериф Мегистус, отец Моны и главный по делу Иль Дотторе.       На первый взгляд, перед учеником стоял хилый мужчина с седеющими волосами и, проступающей ото лба, лысиной. Его серо-коричневая форма с погонами и значками пропахла сигаретами и дешёвым кофе. Причина такой неухоженности была прямо на лице: синяки под глазами свидетельствовали о том, что мужчина давно нормально не спал, одежда — что он не принимал душ и находился большую часть времени в ней. Мона никогда не говорила, что у отца такой бзик на поимку преступника, которого, возможно, и вовсе не было! Скарамучча неприятно скривил губы, на что шериф раздражённо фыркнул, потянувшись по привычке к пачке сигарет, однако он вовремя вспомнил, что находится в школе и, более чем чётко, спросил: — Подслушивал?! — Признаю, я проявил излишнее любопытство, но ничего секретного я не услышал, не беспокойтесь… — Что за привычка лезть, куда не надо?! Особенно в юбки чужих дочерей! — Скарамучча невольно вспомнил эпизод на парковке, и ему стало неловко. — Сопляк ты, что Мона вообще в тебе нашла? Доверять тебе точно не стоит. — Даже если я не в её вкусе, вы сами будете рады за свою дочь, когда она получит добрую часть акций в наследство. — Измеряешь всё деньгами, акциями, а на чувства девчонки плевать. — Я искренне извиняюсь за то, что подслушивал. Предлагаю разойтись мирно. — В первую неделю после бала не смей никуда уезжать, понял? — Это ещё почему? — Потому что я хочу первым допросить тебя по делу Иль Дотторе.       Скарамучча обомлел; этот мужчина всерьёз подозревает его? Или дело в том, что он оскорбил отцовское эго, и теперь шериф решил отыграться на «сопляке», встречающемся с Моной?       В Куникудзуси пробудился самый древний и самый сильный страх — страх неведомого.