Скарамучча осознал, что его жизнь изменилась не после всех предыдущих событий и нескольких бессонных ночей, а после того, как вернулся в академию и не услышал привычную музыкальную подборку классической музыки. Оказывается, это было требование полиции. Цитата: «Ничто не должно мешать слушать нашим людям разговоры учеников». Они также захватили власть над радиорубкой, и теперь вместо музыки и новостей в светском мире, из динамиков на протяжении всего учебного дня оглашались требования по поведению в стенах учебного заведения и расписание допросов для каждого класса. На этой неделе одноклассников Куникудзуси эта нервотрёпка не коснётся, но вот на следующей, в самом начале полугодовых экзаменов, полицейские их в покое не оставят.
Какую версию шерифа Мегистус должны опровергнуть в этот раз? Самоубийство его не устроило, для секты не хватило доказательств, теперь на руках мужчины были более реальные основания считать, что Дотторе стал жертвой травли в школе для богатых и особенных детей. Письма, составленные из журнальных вырезок, должно быть, были хорошо спрятаны, раз после неоднократных обысков не удалось их найти. Школа стремилась содействовать, как только могла, но Скарамуччу грызла тоска. Каждый год за несколько недель до Рождества, в преддверии экзаменов, на переменах включали новогодний джаз, а теперь коридоры были оглушены гнетущей тишиной. Ещё
свои мысли парню не хватало слушать, так и с ума сойти можно.
Но где точно можно было потерять рассудок — так это на факультативе Элизы Минчи, которая продолжала с энтузиазмом вести «Основы морали» и думать, что студентам это действительно интересно. Скарамучча вновь занял задние парты, чтобы спрятаться за головами учеников и иметь возможность разглядывать одну знакомую ровную спину. Каждый раз, стоило Моне, пускай даже мельком, попасть в поле зрения парня, как у него моментально краснели щёки, а голова тянулась к прохладной парте. Это ненормальное человеческое состояние, когда рот сушит, сколько бы жидкости человек не пил, когда руки трясутся, хотя поводов для волнения и страха нет. Это похоже на лихорадку, отравление, причина которой — Скарамучча сам не мог поверить — Мона Мегистус!
За выходные, под велением обстоятельств, они сильно сблизились, а их поцелуй окончательно стёр возведённые стены и баррикады после расставания. Если бы Куникудзуси мог объяснить, для чего он нарушил собственные принципы, подобрался к солнцу так близко, то всё равно не смог бы справиться с бушующими волнами эмоций, которые то накрывали парня с головой, то отступали на секунду, давая ему вздохнуть. В мгновения редкого спокойствия Скарамучча замечал Кадзуху, сидящего на первой парте в окружении каких-то девочек, которые коротко обменивались с ним фразами, делились канцелярией и в принципе проявляли заботливое внимание.
«Стоило ему прийти с разбитым носом, как за ним сразу стали таскаться. Видеть противно! А кто ему морду начистил? То-то же, стесняется говорить, — думал про себя Куникудзуси и злобно фыркал, не в силах вместить в себя столько злости, сколько скопилось на этого неудавшегося «неформала». — Думал, покрасил кончики в красный и уже крутой? Выглядит глупо», — желчь не оставляла Скарамуччу ни на секунду, и весь факультатив он просидел, представляя, как выясняет с ним отношения.
Когда-нибудь этот момент точно настанет, но парень не знал, с чего же начать этот непростой разговор. Для начала Куникудзуси желал извиниться за все проблемы, которые доставил, ведь в глубине души он искренне раскаивался за содеянное и понимал, что мог поступить по-другому.
— На этой ноте мы, пожалуй, закончим. А то вы уже подустали, — сказала Элиза Минчи, хотя сама неустойчиво стояла на каблуках после шести проведённых пар. Женщина медленно опустилась на стул, и её брови слегка напряглись, как будто это движение далось ей с большой болью. — Скажите, а вы когда-нибудь проявляли инициативу и убирались в кабинетах?
Многие синхронно покачали головой, а другие остались равнодушно сидеть, в том числе и Скарамучча. Он ещё не понимал, к чему вёл этот вопрос. Русоволосая что-то проследила в журнале учёта посещаемости, мелькнула хитрым взглядом в сторону рядов учеников и ухмыльнулась. До парня дошло одно предположение, и он взглянул на тему, записанную на белой маркерной доске, гласящей «Взаимопомощь как фактор эволюции и механизм морали». Осознание пришло сразу.
— Каждый день нужно учиться чему-то новому. Сегодня мы разобрали с вами книгу русского революционера, научного деятеля, теоретика анархизма, Кропоткина Петра Алексеевича и поняли, что взаимопомощь существует даже в мире животных. А мы ведь с вами высшие существа! Существа, так сказать, разумные, гуманные. Давайте облегчим жизнь нашим уборщицам и сделаем их день чуть лучше. Я назначу двух человек, которые поднимут стульчики на парты и вытрут доску, а потом отнесут ключ к охране. Дело пятнадцати минут! — добавила Минчи, когда по классу полились недовольные шептания. — Так, вы люмпенами не станете! Корона не упадёт. Всего лишь стульчики поднять и привести кабинет в первоначальный вид. Ну хотите и от меня будет взаимопомощь? — вскочила Элиза, когда ученики совсем перестали слушать её нравоучения и занялись коллективным осуждением преподавательского воспитания. — За дежурство буду ставить плюсики. И эти плюсики позволят вам отработать пропуски. А, ну как? Вы же знаете, что нужно посетить более семидесяти процентов занятий, однако у вас тут… — она снисходительно усмехнулась, глядя на пустующие парты и целую колонку из отсутствующих в своём журнале. — Один плюсик — один дозволенный прогул. Вот вам и взаимопомощь.
— Скорее уж взаимовыгода, — пробубнил Скарамучча и стянул с крючка свой портфель.
Ни к чему ему были плюсики, этакий «равноценный обмен» — он и так ходил на факультатив «Основы морали». Да и не верил Куникудзуси, что из всех присутствующих Элиза Минчи выберет именно его. Все держали портфели наготове, а преподавательница быстро пробегалась по списку, выбирая первых жертв. Быстро что-то отметив в журнале, Минчи сообщила:
— Взяла одного из первой подгруппы, другого — из второй. Куникудзуси, Каэдэхара, останьтесь, пожалуйста, на пятнадцать-двадцать минут.
Скарамучча чуть не ударился о стол от удивления. Пока темноволосый пребывал в лёгком шоке и недоумении, кого преподавательница вообще додумалась выбрать, остальные, в том числе и Мона, стремглав вышли из кабинета, будто их здесь и не было.
Мегистус попрощалась взглядом с парнями, оставшимися неподвижно сидеть на своих местах с глупым выражением лица. Элиза же, напротив, светилась от счастья, что её планы никто не смог нарушить. Встав изо стола, она порхающей бабочкой подошла к раковине, нагнулась к тумбе, достала оттуда ведро с тряпками, химикатами и оставила на своём столе. Преподавательница спешно начала собираться, обсыпая парней словами благодарности и уверенности, что они всё быстро уберут и вскоре вернутся домой, как и все их одноклассники.
— Кадзуха, а ты поосторожнее с носом. Жантильный мальчик, а с таким жутким бинтом ходишь. Сильно болит? — Элиза наклонилась посмотреть, но Каэдэхара стыдливо отвернулся и встретился взглядом с сожителем, прижавшимся спиной к стулу.
— Нет, представляете, совсем не больно, — произнёс юноша не искренне, но уверенно, чтобы женщина отстала и поскорее покинула кабинет.
На секунду Скарамучче показалось, что и его нос сейчас украсит подобный бинт, но быстро вспомнил, что они под камерами, а Кадзуха — не настолько глупый, чтобы кидаться на ученика в кабинете. В таком случае, Каэдэхара поможет с уборкой, как миленький, а заодно и извинения выслушает, хочет он этого или нет. Уход Элизы Минчи стал для Куникудзуси зелёным светом; он поднялся с парты, оставив свою сумку, хлопнул в ладоши и произнёс с энтузиазмом:
— Ну что, старина, давай распределимся так: я убираю стулья с двух рядов, ты — с одного и вытираешь доску, — параллельно подходя к ведру с моющими средствами, темноволосый наблюдал за реакцией друга, однако из-за бинта трудно было понять его общее настроение. — Но сначала столы протрём, лови!
Кадзуха остался сидеть неподвижно, глядя куда-то сквозь сожителя, и тряпка пролетела мимо, осев где-то на другой парте. Куникудзуси опешил, обвёл взглядом одноклассника, думая, что он просто не успел поймать, поэтому повторил попытку, но и в этот раз светловолосый проигнорировал летящий в него предмет.
— Ты заторможенный или просто придурок, я понять не могу, — огрызнулся темноволосый и скрестил руки на груди, наблюдая, как сожитель спокойно встаёт, отряхивается и собирается на выход. — Эй, а ну-ка стоять! Кого дежурным назначили? Меня одного, что ли?
Скарамучча прокашлялся, ведь в его лицо со всей силы влетела грязная тряпка и оставила мокрый след на щеке. Парень брезгливо вскрикнул и смерил одноклассника, чьё лицо не выражало ничего, кроме лёгкой раздражённости, яростным взглядом. Быстрый анализ показал, что Кадзуха вполне в адеквате и не мог случайно бросить что-то столь мерзкое в Куникудзуси. Значит, причина подобного поведения в другом.
— Что за ребячество, я не могу понять. Тебе пять лет или мой кулак последние мозги выбил?
— Ты всё уважение к себе выбил. Теперь сам разбирайся со своими проблемами. Вот и первая, — Кадзуха указал на весь кабинет. — Мадам Минчи права, его действительно нужно убрать. От мусора, — едко вбросил парень и развернулся, чтобы схватить портфель.
У Скарамуччи так руки и чесались треснуть ему чем-нибудь тяжёлым, но здравый смысл сдерживал, отчего всё тело парня тряслось из-за накопившейся злости на своего соседа. Стоило ему захлопнуть за собой дверь, как темноволосый швырнул в его сторону тряпку, но она глухо ударилась о дерево и плашмя свалилась на пол. Десятиклассник тяжело задышал и с трудом удержался за стол, чтобы не упасть так же жалко от столь подлого удара. В груди кололо, Куникудзуси отчаянно пытался восстановить дыхание, но мысли накрыли волной боли и непонимания. Они стали похожи на кошмары, от которых Скарамучча просыпался каждую ночь, но в этот раз проснуться ему не светило — это всё реальность.
Не были бы они соседями, всё прошло в разы проще. Дружба, как и любовь, приходит и уходит, меняется и испаряется навсегда, парень мог бы просто оставить Кадзуху в покое и жить своей жизнью без его наставлений и желчи, но они оба — друзья. Куникудзуси не уверен, можно ли посреди года подавать заявление о переводе в другую комнату или по-тихому меняться с кем-то, однако другого выхода не было. Жить вместе они более не смогут, это гиблое дело, недостойное внимания. Но Скарамучча всё-таки пытался найти другой выход: как извиниться, как исправить то, что натворил, как вернуть те самые времена, когда всё было хорошо. Возможно, его и вовсе не было.
Кадзуха проявлял показное фрондёрство по отношению к бывшему другу, но молчал об истинной причине его травмы, что тоже оставалось загадкой для Куникудзуси. Благородство, страх осуждения, отстранённость ко всему — что стояло за этим выбором? Скарамучча пытался найти ответ в собственной голове, но вопрос оставался открытым; никакой опыт и инсайты не могли приблизить парня к решению. Когда в груди перестало колоть, школьник бросил бесполезные рассуждения, устало потёр переносицу и исподлобья оглядел раскинувшийся перед ним кабинет, дабы оценить масштаб трагедии. Желание уйти, оставив всё как есть, лучиком надежды осветило мрак в сознании Куникудзуси, и он взглядом начал искать, оставленный на задних партах, портфель.
Стоило парню тронуться, как в коридоре что-то громыхнуло, и темноволосый застыл в глупой защитной позе, на секунду подумав, что сейчас кто-то выломает дверь. За шумом последовал откровенный мат, а после — серьёзный шёпот сквозь зубы. Скарамучча приблизился к двери, медленно опустил ручку и высунулся носом наружу. За поворотом полицейские окружили парня с длинными красными волосами, собранными в хвост, один ругался на второго, что боязливо собирал разбросанные бумажки под пристальным взглядом ученика. Скарамучча прикрыл рот, чтобы не охнуть. Это же Дилюк Рагнвиндр! Если эти двое умудрились его разозлить, им конец, это будет огромный скандал, после которого никого из служащих больше не пустят в академию. У президента ученического совета язык-то подвешен, уболтает и поставит на место любого. Даже сейчас он смотрел на простачка, собирающего бумаги, с небывалым презрением.
— Ещё раз простите моего напарника. Он просто новенький, — с услужливой улыбкой произнёс второй полицейский. Это ничуть не смягчило угрюмое выражение лица президента совета, поэтому тот продолжил с прежней тактичностью: — Дело в том, что шеф отправил нас к Вам с очень требовательной просьбой. Правда ли, что ученический совет всегда организовывает осенний бал?
— Совершенно верно. И к чему вы? — Дилюк убрал руки с груди и поправил вылезшую из хвоста прядь.
— Мы могли бы задать Вам несколько вопросов? В связи с делом о наркотиках в Вашей академии, мы вынуждены подозревать каждого.
— Эта уже не престижная академия, а какой-то балаган, — выдохнул парень и посмотрел на часы. — У меня есть немного времени. Пройдёмте в мой кабинет для более приватного разговора.
— Безусловно, — старший полицейский посмотрел на бедолагу, собирающего бумажки, и шикнул на него: — Быстрее давай, не копайся!
Тот что-то испуганно пискнул и взял в руки тяжёлую коробку. Дилюк указал в нужную сторону, и мужчины пошли за ним организованной колонной, как утята за мамой уткой. Скарамучча решил по-тихому присоединиться к этому шествию, поэтому, когда трое силуэтов скрылись за поворотом, он выполз из кабинета, прикрыл скрипучую дверь с максимальной аккуратностью и на цыпочках ступил следом. Их молчание не давало парню разогнаться, иначе его бы заметили, однако он смог приблизиться к ним у самого кабинета и скрыться за горшком с крупным растением. Дилюк что-то искал в кармане, потом вытянул из пиджака внушительную связку ключей. Полицейские тем временем переглядывались, оценивая весь масштаб и серьёзность юноши, стоящего к ним спиной. Им не верилось, что у какого-то зелёного сопляка мог быть собственный кабинет и такая власть, с которой даже им, государственным служащим, нужно считаться! Скарамучча был солидарен с их недовольством.
Дилюк открыл кабинет и сурово предупредил: «Никаких прослушек», на что полицейские сглотнули и смиренно вошли внутрь. Куникудзуси хотел дождаться, пока президент совета закроет дверь, а он в это время прошмыгнёт ближе, чтобы подслушать всё, что только сможет. Рагнвиндр вновь огляделся; темноволосый вздрогнул, ведь ему показалось, что зоркий глаз одиннадцатиклассника заметил слежку. Дилюк медленно прикрыл дверь, дав шпиону зелёный свет. Скарамучча выпрямился и приготовился тихо приблизиться к кабинету, толком не зная, для чего ему вообще подслушивать этот разговор. Возможно, парню глубоко внутри хотелось верить, что в произошедшем на балу есть вина ученического совета, который, как заноза в заднице, придумывал всё более ограничивающие правила, якобы «для блага» академии. И сейчас была неплохая возможность узнать, правдивы ли внутренние надежды, поэтому Скарамучча выпрямился и вынырнул изо угла.
— Блять, — ругнулся парень от неожиданности, благо, что не вскрикнул, ведь его бесцеремонно схватили и потянули прямо за плечо.
Глазам предстал сам шериф Мегистус с его привычным подозревающим выражением лица, пугающим школьников до трясучки. В любой другой ситуации Куникудзуси бы одёрнул его шершавую ладонь, но не сейчас, когда его поймали за шпионажем, ещё и за собственным президентом совета! Парень сглотнул, пытаясь разглядеть в глазах шерифа призыв к следующим действиям, однако мужчина тоже его изучал; пытался понять, случайно ли малец здесь оказался или что-то замышляет.
— Я просто шёл в туалет, — темноволосый решил, что лучшая защита — это нападение, и поспешил оправдать себя в том, в чём его и не обвиняли. Шериф подозрительно изогнул бровь.
— А он разве не в другой стороне, малец? — низкий хриплый голос расцарапал всю былую уверенность Куникудзуси, и он обречённо вжался в стену. — Брось бояться, я ничего тебе не сделаю, — и убрал ладонь, отряхнув «невидимую пыль» с пиджака школьника. — Ты не суёшь нос в моё дело, я не сую в твоё. Делом Нарфидорт занимаюсь не я, мне, если честно, по барабану, что они там расследуют. Как по мне, всё очевидно, — шериф достал сигарету, но потом одёрнул себя, вспомнив, что в школе.
Погода на улице стояла пасмурная, моросил лёгкий дождик, под стать внутреннему состоянию Скарамуччи, да и многих других, собравшихся в академии. Шериф выглядел свежее, должно быть, за долгое время наконец-то выспался (как парень понял ещё в отеле). Дело Дотторе двинулось с мёртвой точки, но об этом Куникудзуси якобы не знал.
— Пойдём выйдем, покурим, — не предложил, а скорее констатировал мужчина и медленно двинулся к лестнице, в обратную сторону от кабинета Рагнвиндра.
Парень не горел желанием выходить на улицу в такую погоду, но и наживать себе врага, в лице шерифа, он не планировал, поэтому, стиснув зубы, спустился вниз за курткой и догнал мужчину уже около выхода, под навесом, с которого раздражающими каплями падал дождь. Мужчина с довольным видом достал зажигалку с гравировкой, вытянул сигарету и сжал между зубами, уже предвкушая сладость первой затяжки. Скарамучча поспешил расстроить Мегистус:
— На порожках нельзя курить, шериф.
— А мне что, по-твоему, выходить курить под дождь? Интересный какой, — и, несмотря на запрет, закурил, да так довольно выдохнул, что Скарамучче показалась, будто для этого мужчины нет ничего вкуснее в мире, чем никотин. — Будешь?
— Давайте.
Десятиклассник не курил. Пробовал несколько раз, но даже одну сигарету никогда не докуривал. А в этот раз так сильно захотелось разделить с шерифом эту идиллию, что парень смело взял сигару, подставил под слабый огонь и уставился на тонкий, поломанный ветром, дым. Скарамучче стало смешно от собственного замешательства, ведь он толком и не знал, что делать с этим «предметом» в своих руках. Взглянув на шерифа, парень попытался повторить его движения, однако затянулся чересчур сильно; непривыкшие лёгкие были не готовы, и темноволосый раскашлялся. Мужчина скрипуче рассмеялся и похлопал мальца по спине, не отрывая взгляда от внешнего двора, омытого декабрьской слякотью, которая будет продолжаться до самого Рождества. А там, если повезёт, и снег выпадет.
Куникудзуси в этот раз втянул никотин аккуратнее и почти тут же выдохнул. Шериф и не стремился его учить, но по глазам было видно, как он недоволен этими жалкими попытками. Тогда парень собрался с силами; вдохнул вновь, задержал дым внутри, а потом медленно выдохнул через сжатые губы. Лёгкие наполнились дымом, потеплели, и на душе стало как-то спокойнее. Парень почувствовал странное единение с шерифом, продолжающееся до тех пор, пока оба не выкурили свою сигарету. Мегистус следом вытащил вторую, но предлагать школьнику не стал.
— Ну и для чего, скажи, ты пытался подслушать разговор полицейских и того парнишки? В детективы заделался? — шериф усмехнулся собственному предположению и облокотился о стену. — Фишль ведь твоя подруга, так?
— Она мне не подруга.
— Ах, ну да, конечно. В мире бизнеса и славы нет друзей, понимаю, — тон шерифа стал раздражённым, и он вовсе отвернулся от Скарамуччи. — Совсем девчонку не жалко? Если её посадят, жизнь будет кончена, поверь. В тюрьмах с такими красотками не церемонятся…
— Для чего вы мне это говорите? — парня пробирали мурашки, и он боролся с желанием поскорее забежать внутрь, где его не будет кусать ветер и это отвратительное ощущение беспомощности наедине с Мегистус.
— Да чтоб знал побольше. Сидите в этой элитной академии, а мозгов нет. Накрахмаленные, ходите в своих дорогих одёжках, а жизни-то не видели. Хоть раз гулял ночью в Саутварке? Убегал от кучки вооружённых ублюдков? Спасал девушку, дрался за неё, а?
Скарамучча сглотнул, вспомнив ту самую злополучную вечеринку. Но о ней парень точно не мог рассказать шерифу, ведь в этой истории его дочь накачали, предположительно, препаратом «Рогипнол» и хотели воспользоваться, пока та в отключке. После никотина на голодный желудок и воспоминаний об этом вечере школьника начало подташнивать, он прижал ладонь к диафрагме и стал отмерять удары сердца. Оно бешено колотилось. Кожа потела. Взгляд тускнел с каждой секундой, ведь темноволосому нечего было ответить шерифу.
— Но я тебя не виню, — неожиданно Мегистус оборвал тираду. — Каждый рождается с собственными проблемами, богатые — не исключение. Дотторе, наверное, тоже был таким задохликом.
— К чему это вы его вспомнили?
— К тому, что я расследую его дело, я постоянно говорю об этом парне, — шериф резко затянул сигарету и нервно застучал ногой. — В печёнках сидит уже, честное слово. Что ж ему спокойно не умерлось, хрен поймёшь, сам или кто-то…
— Так вы всё еще цепляетесь за версию, что его могли убить?
— Цепляюсь? — изумился шериф и рассмеялся мальцу прямо в лицо: — Я докажу её! Тем более, что появились новые улики, — мужчина покрутил сигарету перед лицом, взглянул на десятиклассника, смотрящего на него выжидающе, и продолжил: — Котелок-то у тебя, вроде, варит. Может, и поделиться с тобой…
— Я не настаиваю, что вы.
— Да я вижу. Суёшь везде нос свой, не пойму только для чего. У богатых свои причуды, — и махнул рукой, выбросив сигарету мимо урны. — Но парень ты толковый. Давай ещё поболтаем.
— О чём?
— Об убийствах, например.
Подобные разговоры для шерифа были в порядке вещей, а вот Скарамуччу одолела дрожь. О каких таких убийствах мужчина собирался говорить с десятиклассником? На уме было только одно: Дотторе, и догадки парня тут же оправдались с первых слов Мегистус.
— Дело, которое я расследую, запутанное, но занятное. Ещё никогда раньше я не просил сотрудничества у престижной школы Лондона и не замечал столько несостыковок в комментариях администрации. Дотторе убили. Или вынудили это сделать, сути не меняет. Я уверен в этом на семьдесят процентов.
— Позвольте узнать, почему вы думаете именно так, — Куникудзуси изучил лицо шерифа. — Я никому не скажу. Мне и некому.
— Что ж. Дотторе Баландзоне — нелюдимая личность с пугающими увлечениями. Ловил лягушек и разделывал их в экспериментальном классе прямо на глазах других обучающихся. Слава о нём ходила жуткая, но не громкая. Когда мы только начинали расследование, многие уверяли, что о Дотторе услышали лишь после его смерти. Он ведь был твоим одноклассником?
— В средней школе. В старшей мы учились в разных классах, встречались на двух или трёх общих лекциях в неделю, но даже не здоровались.
— Он учился с Моной. Своей дочери я верю, и она сказала мне, что Дотторе, по её наблюдениям, был сильно зависим от чужого мнения, и вполне мог убить себя, если его зажать у стенки. Бороться он не умел.
— Ничего себе. Не знал, что у Моны такое мнение о нём, — хмыкнул Скарамучча.
— Ты ведь знаешь, при каких обстоятельствах умер Дотторе? — шериф сам ответил на свой вопрос. — Его нашли мёртвым около собственного дома. Малец скинулся с крыши, что аж мозги во все в стороны разлетелись. Полицию вызвали поздно, совсем ночью. Он решил покончить с собой, пока все спят. Или
его кто-то столкнул в это время.
— Камеры зафиксировали что-то?
— Были в подъезде жильцы, заходили, кто-то выходил. Всех опросили, но никого так и не задержали. Да и зачем? Все же подумали, что самоубился пацан, зачем тогда других людей беспокоить? Им и так пришлось лицезреть это кровавое месиво даже после того, как тело увезли, — шериф увидел, как Скарамучче стало не по себе от этих разговоров, и вновь предложил ему сигарету, но школьник отказался. — Моне я сообщил сразу, как она домой пришла после ночёвки. Бедолага, так шокирована была. Боялась, что со школой будет, не закроют ли. Но, как видишь, — прокашлялся мужчина и разочарованно фыркнул: — Не закрыли.
— Это и правда похоже на самое обычное самоубийство. Не знаю, что в жизни у Дотторе было такого плохого, что могло сподвигнуть его…
— Все так думают. Все остолопы слепые! — предложенная школьнику сигарета оказалась зажата жёлтыми зубами, и шериф вновь достал зажигалку, которая уже не срабатывала с первого раза, отчего мужчина только злился: — Я чувствовал, что он не мог убить себя и после последних улик я наконец-то могу посмеяться коллегам в лицо! Мы нашли за шкафом спрятанные письма, составленные буквами, вырезанными из журналов. Они складывались в слова угроз и оскорблений. Должно быть, кто-то сильно желал Дотторе смерти!
Скарамучча попытался разыграть удивление, но из-за того, что парень уже слышал эту информацию в отеле, получилась нелепая гримаса, больше похожая на усмешку от доводов шерифа. Тот нахмурился пуще прежнего, ноздри его расширились, а школьник почувствовал себя ужасно неуютно, настолько, что готов был прямо сейчас убежать прочь, так и не узнав новой информации. Куникудзуси лихорадочно сообразил, что делать: прикрыл кулаком полуулыбку, прочистил горло и медленно, на ходу придумывая слова, заговорил:
— Я просто не понимаю. А как же теория о секте, странные алтари в комнате Дотторе без изображения идола? Это ведь всё выкладывали в соц.сети, думали, он фанатик какой-то. Неужели нельзя связать эти две теории: кто-то из секты угрожал ему, и Дотторе убил себя.
— Секты так не действуют, то есть, не подкладывают записок. Они работают иначе, уж я-то знаю, много таких словил, — хвалебно заявил мужчина. — А если предположить, что секта здесь, в школе, — Мегистус покрутился по сторонам, проверяя, подслушивают ли их, потом зашептал, встав поближе: — Они бы здесь его порешили и от тела избавились. Кто бы стал думать на школу и администрацию, ну кто? У них все записи, они отбирают ваши телефоны, студенческий совет работает с вашей базой данных. Ты правда думаешь, что они бы оставили столько неоднозначных следов? Нет, — хихикнул под конец шериф и облизнулся, чувствуя азарт, опасность и приближающуюся победу. — Я вот о чём думал: в период убийства Дотторе в школе отсутствовало какое-то количество учеников по болезни и служебным запискам. Как думаешь, справка из больницы — это алиби?
— Не думаю, это ведь не доказывает, что они были дома. Да и справку можно без проблем получить, даже не вставая на медицинский учёт.
— Вот, — протянул шериф, и Скарамучче пришлось думать, к чему он ведёт. — Я собрал список всех «отсутствующих» по той или иной причине. Был там один интересный персонаж, которого ты в прошлый раз защитил. Понимаешь, о ком я?
Куникудзуси сразу понял и кивнул. Парень уже и не помнил, что рассказывал на том допросе, но знал, что Кадзуху всё равно надолго затянет это расследование, ведь он тоже часто появлялся в экспериментальном классе. И вот, наступил момент, когда шериф зацепился за него, тихоню с разбитым носом. Скарамучча еле сдержался, чтобы не хихикнуть. До чего же всё забавно складывалось в его сторону.
— Да, Каэдэхара недавно нос сломал. В драке. С этого года он какой-то агрессивный и отчуждённый.
— В каком смысле? — мужчина тут же достал блокнот для заметок и ручку.
— Прогуливает факультативы. Можете сами посмотреть в журнале успеваемости. Не уверен точно, но он, вроде, ходил на них с Дотторе и встречался нередко в экспериментальном классе. Может, это как-то связано?
Шериф обвёл парня взглядом, пытаясь выискать подвох, но его не оказалось. Куникудзуси на полном серьёзе хотел, чтобы его друга начали подозревать в убийстве, непонятно только для каких целей. Мужчина повёлся и, что-то записав в свой блокнот, беззаботно спросил десятиклассника:
— Что у тебя с моей дочерью? Вы ведь расстались?
— Так точно, сэр, ещё на балу.
— И вы с ней после этого больше не встречались? Ни разу лично?
— Да, сэр. Мы пересекаемся только в школе.
— Как интересно, — Мегистус положил ручку в карман, оставив колпачок забавно выглядывать. — Мне показалось, что она пахла дешёвым гелем для душа из мотеля, — и пристально взглянул на Куникудзуси, наблюдая за тем, как бледнеет его кожа. — Показалось, наверное.
Мужчина вышел из-под навеса прямо под дождь, и его лысину окропили холодные капли. Не проронив ни слова, шериф двинулся по двору к машине, даже не пытаясь преодолевать лужи. Непробиваемой лавиной он спустился по лестнице и исчез за поворотом, ведущим к общей парковке. Скарамуччу передёрнуло от неизвестного чувства. С одной стороны, рядом с этим мужчиной он всегда под прицелом, а с другой — без него стало совсем жутко от тех тем, что они обсуждали. Парень ещё до конца не осознал, что натворил, какой ад обеспечил Кадзухе, поэтому преспокойно вернулся в школу, отряхнулся и вернулся к своим первоначальным обязанностям — к уборке. Бессмысленное дело позволяло забыть о том, что вечером ему придётся вернуться в их комнату и попытаться помириться с тем, кого оклеветал перед шерифом.
***
«Лишь тот на свете обретёт счастье, кто сам кому-то принесёт его».
Фишль дрожащими руками перебирала на кухне различные сладости, коих было не много. Мама блюла фигуру, отец не баловался сладким, а сама девушка редко позволяла себе есть что-то, что могло навредить её и без того проблемным зубам. Лишь близкие помнят, как леди Нарфидорт носила брекеты и как вновь обрекла себя на страдания, когда решила разом прожевать три ириски. Беннет, припоминая этот случай, лучезарно улыбался, расположившись на диване в гостиной, совмещённой с залом трапезы, в которой было всё необходимое, чтобы приготовить простенькие блюда для перекуса. Кухня же таилась за углом, откуда доносились звуки работы над богатым ужином, ведь Фишль попросила друга остаться сегодня на подольше.
Уложив всё на поднос, девушка медленно подняла содержимое, обошла лакированный деревянный стол и приблизилась к широкой плазме, на которой уже несколько часов транслировался японский анимационный сериал. Беннет смотрел, не отрываясь, а Фишль лишь дёргала плечами, не понимая, что интересного в истории подростков, кидающихся сюрикенами и бегающих по воде.
«А что интересного в романтике с драконами и рыцарями?» — однажды поинтересовался парень, не всерьёз обидевшись на подругу детства за её скептицизм.
Не могла же Фишль признаться, что в таких романах её больше всего привлекали постельные сцены и страстные мужчины, прижимающие дам к любой твёрдой и не очень поверхности, чтобы прошептать на ушко заветные слова, от которых у девушки вскакивали мурашки даже на ступнях. Десятикласснице оставалось лишь отмахиваться и говорить, что там интересный сюжет.
— Тебя бесит Саске? — спросил Беннет, когда Фишль поставила новую порцию чая и печенья на кофейный столик, у которого они разбросали подушки и игрушечных животных.
— Да не особо. Сакура бесит, — хрумкнула девушка печеньем. — Никакого самоуважения.
— Ей на момент первого сезона, кажется, тринадцать лет. Думаешь, в её голове всё по полочкам расставлено? Кто-то и в двадцать такой гармонии не достигает.
— Меня просто бесит незрелость, что в этом такого? — цыкнула Фишль и скрестила руки на груди. — Ты кстати останешься на ужин?
Девушка невольно уставилась на действо на экране; подростки-самураи разговаривали со своим наставником, а блондинка совсем не усваивала смысл их диалога, ведь Беннет молчал, и Фишль боялась повернуть к нему голову и встретиться с грустными глазами.
Родители постоянно пропадали на работе или на своих «важных» делах. Подобное поведение стало привычкой и новым блаженством для десятиклассницы, ведь она могла оставлять своего друга в гостях и проводить с ним столько времени, сколько хочет. Так тянулся уже не первый день. Беннет засиживался допоздна, они смотрели сериалы, мультфильмы, вместе ели и смеялись всем назло, но светловолосый в конце концов уезжал, оставляя Фишль одну, а это было для неё сродни медленной смерти. Рядом с ним она ощущала себя живой, полноценной, чистой от мирской грязи и грехов, но стоило другу уйти, как неведомая злость и желание овладевало девушкой. Фишль застыла, боясь, что парень откажется от привычного за эти дни ужина в компании подруги. Наконец, она набралась смелости и повернулась к Беннету, уткнувшемуся в телефон. Он с кем-то переписывался.
— Нет, прости, у меня ещё планы на сегодня. В другой раз поужинаем, хорошо? Много дел накопилось на неделе, — и с такой же беззаботной улыбкой отложил телефон, в котором скрывался заветный получатель его электронных писем. Фишль ненадолго задержала взгляд на гаджете, а потом резко, даже нервно, заулыбалась в ответ. — Я тогда чай допью и пойду, хорошо?
Леди Нарфидорт угукнула и продолжила глупо улыбаться. Мысли о Беннете постоянно отвлекали её от собственных проблем, переживаний, но, кто мог подумать, что друг детства подложит такую свинью. Не хватало ещё гипотетической наркоманке гадать, с кем же парень там переписывается. Однако этот вопрос не отпускал девушку, и рука зачесалась в безумном желании выхватить телефон, вскрыть, как потаённый сундук и заглянуть в самую глубь. Если бы Беннет узнал, о чём думала его подруга детства, развернулся бы и стремглав побежал к двери спасаться, поэтому Фишль тут же подавила в себе эти маниакальные желания.
Парень взял чашку, выхлебал из неё почти половину, будто уже очень спешил. Серия тем делом тоже подходила к концу, и блондинка совершенно поникла, предчувствуя и свой «конец» на этот день. До следующего визита друга девушка вряд ли будет чувствовать себя живой и полноценной, вряд ли забудет о датчике на ноге, отслеживающим каждый её шаг. Пока другие ученики развлекались, вдыхали молодость через нос и выдыхали счастье и беззаботность, Нарфидорт задыхалась в собственном доме-тюрьме, наслаждаясь мимолётными свиданиями с дорогим и милым сердцу Беннетом.
Повары-близнецы, которых юная леди окрестила забавными прозвищами, вышли в зал без подноса или каталки, как обычно. Взгляд их был взволнован, а один из них что-то держал за спиной, не решаясь начать разговор. Рыжие парни с веснушками переглянулись, поёрзали на месте, после чего другой, более напористый и конопатый, отобрал у брата домашний телефон. Фишль взволнованно поднялась с подушек, переглянувшись с Беннетом, и подошла к Чипу и Дейлу, которых за стенами этого дома называли более уважительно: Райан и Рей. Приблизившись, девушка почувствовала мягкий аромат еды, от которого стало почему-то так тошнотворно, что у неё тут же скрутило живот. Блондинка осела на ближайший ящик для вещей и протянула руку. В дрожащую ладонь упал телефон с горящим дисплеем, и под пристальные взгляды всех присутствующих в гостиной, Фишль поднесла к уху динамик. Послышался знакомый обволакивающий голос её адвоката:
— Завтра тебя вызывают на последний допрос.
