«Дарова. Валяюсь. Ты как? Пары закончились?»
«Я в порядке. Пары закончились. Родители дома?»«А чё?»
Томо добавил заинтересованный смайлик, от которого отдавало ноткой пошлости. За кого брат вообще его принимал? Вдруг старший решил уточнить:«Подружку привести хочешь?»
Теперь Кадзуха совсем онемел. Брат жил в каком-то своём мирке, либо же их реальности совершенно различались, однако вынуждены были пересекаться. Десятиклассник глубоко вдохнул и принялся набирать: «Нет у меня никакой подружки. Пишу по делу. У тебя остались ключи от квартиры в Камдене?»«Ну остались, а тебе зачем?»
От смайлика в конце у Кадзухи закололо в груди. Это сердце было готово вот-вот выпрыгнуть, выбить телефон и убежать, не желая продолжать волнующий разговор. Но разум подгонял, заставлял воображать, будто парень заходит в комнату общежития, а там сидит его сосед-выскочка и прижимает за талию робкую Мегистус или любую другую девчонку, мозоля глаза. Или того хуже — придушивает ночью подушкой, и в школе становится на один труп больше! Пробежавший по спине холодок привёл в чувство, и Кадзуха вновь погрузился в диалог, освобождая из самых глубоких темниц разума наиболее подходящие слова, которые он в обычной жизни никогда бы никому не написал. «Дело в том, что после вечеринки я понял некоторые важные вещи. Моя реакция на стрессовую ситуацию — недостойное поведение для носителя высокого статуса, которого отец добивался всю жизнь. Я не смог помочь собственным друзьям». Это слово далось ему с огромным трудом, но с темпа Каэдэхара не сбился. «Не знаю, поймёшь ли ты меня. Я проанализировал, что мне мешает стать самостоятельным сейчас: я постоянно полагаюсь на других. В общежитии нам помогают с уборкой и готовкой, ведь это их работа, однако это приносит мне лишь вред — я бытовой инвалид, я не умею правильно приготовить даже омлет. А влияние моего соседа по комнате только всё усугубляет. Скарамучча привык, что весь мир падает к его ногам, но мой путь иной. Ты знаешь, чего хочет от меня отец и мать. Ты знаешь, как мне бывает тяжело поспеть за твоими достижениями, чтобы оправдать их надежды».«Так. Квартира причём?»
«Дослушай. Я хочу начать жить один, чтобы учиться самостоятельности. Да, финансовая независимость мне пока не светит, но я готов учиться, готов устроиться на работу, чтобы научиться быть, как отец. Уверен, он желал, чтобы я прошёл через тот же путь. Однако они не одобрят, если попрошу их. После моей «выходки» с волосами у них нет ко мне доверия».«Да, они до сих пор зуб точат. Я-то не против».
«То есть?..»«Как ты будешь это объяснять администрации? Просто съедешь с общаги? Родители тогда всё узнают».
«Я что-нибудь придумаю. Буду благодарен, если ты поможешь».«Ну ок. Ключи у меня, заезжай и бери».
Кадзуха вскочил на ноги и бросился вниз, перепрыгивая несколько ступеней сразу, чтобы как можно скорее оказаться на улице, а после — в новом доме, в котором никто не будет им командовать и критиковать. Смешно до абсурдности, что Каэдэхара впервые почувствовал, что вот-вот действительно съедет от родителей, будто общежитие постоянно ограничивало в некоторых желаниях, о которых парень даже не догадывался. Мельком заглядывая в окна, Кадзуха пытался отвергнуть мысли о надвигающемся дожде, но стоило подошве сменной обуви противно проехаться по мокрому полу, как по навесу хлёстко ударили дождевые капли. Ливень начался не вовремя. Парень забыл зонт, а взять запасной не представлялось возможным — предусмотрительные студенты всё разобрали. Каэдэхара начал задумываться насчёт такси, искать в телефоне недорогой тариф и нервно топать ногой, ведь «свободная жизнь» так близка. Неподалёку, около шкафчиков, куда ученики складывали обувь, кто-то злобно матюкнулся начавшемуся дождю. Голос парню показался знакомым, и он побрёл между рядами, ища хозяина столь разнообразного словарного запаса. — Аратаки! — крикнул Кадзуха несдержанно, отчего бугай аж дёрнулся. Это заставило Кадзуху заулыбаться. — Тоже в засаду попал, — и кивнул в сторону улицы. — Да жопа полная! — в руках у Итто была спортивная сумка и чёрный пакет с неизвестным содержимым. Выглядел одиннадцатиклассник очень расстроенно; брови опустились, сделав его лицо более миловидным и жалостливым. — Я договаривался сегодня в теннис поиграть, но этот сранный дождь! — парень поддался в сторону улицы, словно был готов собственноручно разобраться с негодяем, устроившим это «недоразумение». — Впрочем, с утра ещё сообщали о нём, а я так понадеялся… — И зонт с собой не взял? — Аратаки ответил лишь дурной улыбкой, что мигом развеяло былое напряжение, и парни уже стояли напротив друг друга, готовые обсудить всё на свете и ждать, что этот ливень прекратится так же быстро, как и начался. — Как сам? Запыхался? — спросил Итто и указал на нос приятеля. Из-за бинта и правда было сложнее дышать, Кадзуха сразу и не заметил, как забег по коридору утомил его. — Сдачи дал этому уроду? — Если оставить его одного убираться в классе считается, то да, — гордо признался Каэдэхара, хотя в глубине души не чувствовал себя отомстившим. Всему своё время, и парень знал: оно наступит уже скоро. — В среду я приду на тренировку. — С таким носом дома сиди, блин. Мне больные в зале не нужны, — огрызнулся парень по-доброму, в своём дерзком стиле. — Кстати, ты мне напомнил! Я списался с братом, он согласился дать свои ключи от квартиры в Камдене. Как раз хотел бежать к нему, пока родители на работе. — Если не боишься, что бинт промокнет и придётся менять его, вытаскивая затычки. Кадзуха вспомнил, как противно было отдирать марлю от засохшей слизистой, кашлять от специальных капель и решил, что лучше выйдет из своего бюджета и вызовет такси, чем дойдёт до автобусной остановки. Однако всё равно придётся пробежаться на стоянку. Настроение десятиклассника качалось на грани, но слова Аратаки знатно взбодрили: — Тебе помочь с переездом? Планы всё равно пошли по одному месту. А так хотя бы доброе дело сделаю, помогу ограниченно дееспособным. И взамен, надеюсь, меня пригласят на новоселье, — Итто подошёл ближе и обхватил чужую шею, прижав к своему накаченному телу и потрепав за непослушные волосы с огненными кончиками, будто своего брата. Каэдэхара аж стушевался и чуть не выронил гаджет, на котором высветилось заветное «Водитель уже в пути». — Новоселье? Я никогда не устраивал их… — Да потому что негде было! В общагу же не позовёшь. Решено, после экзаменов, на выходных, собираем у тебя вечеринку. С алкоголем решу. Кадзуха ощутил резкий приступ изжоги от упоминания спирта. Парень не был любителем выпивать и думал, что Итто, такой спортивный и принципиальный, точно не будет настаивать на алкоголе. Оказалось, качки — тоже люди, которые хотят расслабиться после напряжённой недели. А она обещала быть таковой. Только Каэдэхара уже не думал об экзаменах, все мысли оказались заполнены предстоящими выходными, на которых он, как новый хозяин квартиры, организует настоящую вечеринку, прямо как на день рождения брата, а, может, даже лучше! По крайней мере, там не будут присутствовать отпугивающие, неуравновешенные личности. Далее Кадзуха начал обдумывать, кого же пригласить, и на ум пришло не так много людей: Аратаки, его «банда» и Аяка. Каэдэхара стушевался, понимая, что Камисато точно не пойдёт на новоселье, будь она там единственной девочкой. — О чём задумался? — заметил Итто, наклонившись к задумчивому лицу парня. Забот у Каэдэхары явно прибавилось, и он сам не понимал, о чём думал в данную секунду, но Аратаки следовало что-то ответить, поэтому парень улыбнулся, потряс головой и сказал: — Такси уже приехало, побежали на стоянку? Поможешь вещи перевезти. Заодно с братом познакомлю. — Ништяк. Я только один звонок сделаю и прибегу, — Итто улыбнулся во все зубы, хлопнул приятеля по напряжённой спине и, выудив телефон из кармана джинс, отошёл в сторону коридора. Кадзуха понял, что он кому-то звонит, и уже собирался нырнуть под жестокий ливень, но на другом конце раздевалки вдруг послышался ласковый и успокаивающий голос Аратаки. Парень невольно поддался назад и наклонил голову, чтобы суметь разобрать нежный шёпот. — Я поел, да… Сейчас с другом поеду к нему, нужно помочь вещи перевезти… Нет, не взял зонт… Я на такси, не переживай, не заболею… Мазь куплю после дел и приеду к ужину, обещаю… Да… Да, хорошо… Пока, бабуль. Люблю тебя, пока-пока. Передавай привет Бодрячку. Целую, да, пока… Кадзуха застыл, почти не дыша. Имел ли право он вообще слышать этот разговор? Почему нет? Но на душе у парня было как-то тошно. Он не имел такой сильной связи ни с одной бабушкой, с родителями — тем более. Светловолосый вдруг поймал себя на мысли, что совершенно не знает собственную семью и хотел бы понять, чем отличаются его родственники от родственников Аратаки. Наверное, их сыном гордятся, он ведь чемпион, такой крупный и — Кадзуха признал через силу — симпатичный, любая девушка клюнет. Его не осуждают за стиль, доказательство тому красные пряди, которые он просто обожает. Итто уважает свою семью, какой бы маленькой и неблагополучной она не была. Стало немного завидно и грустно, что Каэдэхара не живёт чужой жизнью, а вынужден разбираться с собственной, где всё слишком неоднозначно. Приближающееся шарканье вывело Кадзуху из ступора, и он отлип от шкафчика, ступив под, обстрелянный дождём, навес. Итто шёл следом, копаясь в телефоне, но, отложив его, парень тут же, не раздумывая, выбежал наружу, поторопив Каэдэхару: — Сейчас за ожидание ещё деньги возьмут, погнали! И Кадзуха побежал, не желая потратить хотя бы один лишний фунт. И пусть бинты его размокнут, и их придётся менять, главное, что он будет это делать, пока сзади поддерживает добродушный и мудрый здоровяк. Парни добежали, ругаясь на лужи, их мокрую обувь и штаны. Таксист вежливо поздоровался и тронулся, пропустив слегка растерянного пешехода, движущегося в другую сторону стоянки. Кадзуха и Итто даже не обратили внимания, принявшись искать в собственных сумках какие-нибудь салфетки. Автомобиль скрылся за склоном и выехал на общую дорогу, а пешеход, семеня ногами в тонких балетках, добежал до нужной машины. Школьница потянула за мокрую ручку. Она поддалась, и десятиклассница скрылась в салоне полицейского автомобиля, в котором на переднем пассажирском сиденье храпел папин помощник. Хлопок двери тут же разбудил его, он вскочил в полной готовности, но слегка дезориентированный, отчего сразу понять, кто сел в машину, не получилось. Он с трудом разомкнул слипшиеся веки, шустро протёр лицо от слюны и повернулся назад, резко вбросив: — Кто?! Девушка приподняла брови, удивлённо оглядев полицейского на наличие травм головы. Взгляд юной особы, как знак отличия, отпечатался в памяти мужчины, и он облегчённо выдохнул: — А. Мона. Ты. Мегистус сняла промокшую обувь, ощупала сырые колготки и облокотилась на мягкую подушку. Поясница предательски заныла, и голова загудела от стуков капель по стеклу. Девушка чувствовала себя умирающей старушкой с диким желанием ласки и тепла, коего взять просто негде. Обнимая портфель, Мона поглаживала его, вытирала воду, смотря куда-то сквозь вещи и думая о бредовых, хаотичных вещах. Неудивительно, она ведь два дня подряд после академии ездила на подработку в кофейню. Сегодня заведение тоже ждало школьницу в свои жаркие объятия. — Где отец? — спросила Мегистус, не размыкая век. — В академии задерживается. Думал, тебя встретил. — Разминулись, видимо, — темноволосая ощутила знакомый жар и неприятное першение в горле, что было как нельзя невовремя. Ватными руками она пошарила в широком кармашке на переднем сиденье, где обычно хранилась аптечка, начала перебирать таблетки одни за другими, не находя нужных и злилась, чем только сильнее разжигала нездоровый румянец на мягких щеках. Полицейский озадаченно обернулся и спросил с лёгким с акцентом: — Что-то потеряла? — У нас остались жаропонижающие или обезбол? — Нет, а что? — в голосе мужчины послышались взволнованные нотки. — Ты заболела? — Не знаю, Иван, не знаю, — пробубнила Мегистус и коснулась лба. Казалось, чем больше девушка думала о возможной болезни, тем выше поднималась температура тела. Состояние было не смертельным, однако это могло вылиться в нечто проблемное в дальнейшем. Тем более, отлёживаться у десятиклассницы не было времени — на этой неделе начинаются полугодовые экзамены. — Тебя везти на работу или домой? — Иван, помолчи и дай мне подумать, — иностранное имя из уст англоговорящей прозвучало весьма устрашающе, но и сам полицейский был не робкого десятка. — Тут думать нечего. Если больна, сиди дома. Деньги не убегут, у тебя есть мать и отец, которые без проблем оплатят тебе эту пропущенную смену. Тем более, у тебя завтра экзамен. — Я не хочу ничего просить у отца, — Мегистус скрепила руки на груди и опустила подбородок. — Да мне срать. Хоть на копейки живи и милостыню собирай, но здоровье своё гробить не смей, — чуть ли не потребовал Иван, нахмурив свои седеющие у основания брови. На его фоне Мона — идеальная, талантливая и умная, выглядела наивной девицей с шаткой позицией, ведь, если бы она действительно хотела отработать эту смену, она бы поехала, не раздумывая, прямо как её коллега, Камисато Аяка. Мегистус решила, что выдумала собственную болезнь и, взяв гаджет, шустро набросала начальнице, что придёт, несколько раз проверив орфографию и пунктуацию. Мозги уже плыли, тяжело было сосредоточиться на том, чтобы просто держать шею ровно. Это всё усталость, уговаривала себя девушка. Завтрашний экзамен не должен быть сложным, и Мона пообещала себе, что на обратном пути возьмёт такси, каким бы дорогим оно не было, и вернётся домой пораньше, чтобы расслабиться в ванне, выпить как можно больше противовирусных и улечься спать. — Куда тебя везти? — спросил Иван, уже зная ответ на свой вопрос. — На работу. Полицейский ни слова не сказал и вышел на улицу под дождь. Быстром шагом обойдя автомобиль, Иван занял водительское сидение, впустив в салон освежающий ветерок, показавшийся Мегистус хуже полярной стужи. Она укуталась в школьный пиджак и вжалась в уголок, как раненый зверь. Иван взглянул на красное девичье лицо и нехотя прокрутил ключи. Автомобиль загудел, в салоне стало немного теплее, и водитель, проверив, что в их сторону не идёт шериф, тронулся по мокрому асфальту. Мону качнуло в сторону, и она почувствовала лёгкую тошноту, ведь она не ела с самого утра, то и дело облизываясь на булочки, что покупали одноклассники. Носить что-то с собой девушка не имела привычки. Опрометчиво, но Мегистус не могла знать, что организм сыграет с ней такую злую шутку и заставит буквально выживать этот день.***
В мыслях Скарамуччи не было ничего, кроме нецензурной лексики. Она блокировала все связные предложения и оставляла только отборные словечки уровня мелких хулиганов. А вся причина в людях, окружающих Куникудзуси — парень не понимал, почему они просто не могут делать так, как будет правильно! Только вот «правильное» лишь его, субъективное. Раньше Скарамучча считал себя вполне умным парнем, очень эрудированным и мудрым в некоторых аспектах. Чужое же развитие представлялось ему, как минимум, на доисторическом уровне. И всё-таки темноволосый гордился своей снисходительностью к другим людям. Теперь же они отвернулись от него. Он пнул мусорный бак, и тот с грохотом и хриплым мяуканьем свалился в лужу. Чёрный шипящий комок выполз из-под завалов объедков и скрылся в темноте переулка, а его злобные жёлтые глаза ещё подмигивали в сторону парня, что готов был использовать свой пинок вновь, если кто-то посмеет встать на пути к общежитию. Скарамучча и сам не помнил, как его занесло в этот район. После разговора с шерифом Мегистус, десятиклассник убрался в классе и ощутил острую потребность напиться. Это было опасной идеей, учитывая, что случилось на дне рождении Томо, но Куникудзуси пообещал себе держать количество шотов под контролем. Отчасти, ему это удалось, ведь мысли были очень уж ясны, чересчур, чтобы забыться в сладком чувстве опьянения и радоваться простым фонарям, освещающим путь, усеянный глубокими холодными лужами. Но из-за запаха алкоголя ни один водитель не хотел брать с собой школьника, и Скарамучче пришлось проделывать столь долгий путь пешком. Ни автобус, ни попутку он не рассматривал, как вариант доехать. Дорога открыла слишком много возможностей собственной головы; оказывается, Куникудзуси мог ощущать все эмоции сразу же, думать обо всём и ни о чём одновременно, и при этом понимать, куда ведут его ноги. Феноменальная способность, которая лучше бы оставалась где-то в недрах сознания. Как только колпак общежития показался на другой стороне дороги, парень ощутил опустошение и ускорил шаг, желая как можно скорее отбросить мокрую обувь, одежду и улечься спать. Лишь поднимаясь по лестнице и перед этим вручив припасённую шоколадку вахтёрше, Куникудзуси вспомнил про своего соседа. Должно быть, он, как обычно, засел за анатомией или вовсе лёг спать. На часах был уже двенадцатый час и, вряд ли трясущийся за оценки перфекционист, стал бы искушать судьбу и ложиться за полночь. Дверь оказалась заперта на внешний замок, на что, поначалу, темноволосый не обратил внимания. В комнате было тихо, и Скарамучча всеми силами пытался сохранить эту тишину, если бы не подставка для обуви, оставленная чуть ли не посередине прохода. Она прокатилась по ламинату, и парень зажмурил глаза, боясь, что из спальни сейчас выбежит сосед и огреет его чем-то тяжёлым, хотя, в настоящем времени, тяжёлым могло показаться абсолютно всё, даже его сонный взгляд. А ведь ещё днём Куникудзуси планировал помириться с другом. Чем же сейчас мог закончиться их разговор? Однако никто не спешил отчитывать юношу. В квартире было всё также тихо, за исключением механических часов, подаренных матушкой в самом начале года, ведь ничего не будило лучше, чем эта отвратительная громкая штука, которую выключить мог, разве что Геркулес своим могучим ударом. Скарамучча включил фонарик на телефоне и тихо прокрался в спальню. Увиденное вынудило тут же включить свет и проверить. Оказалось, никого разбудить парень просто не мог — в квартире он был совершенно один. Гудящими, мокрыми от дождя ногами, он вступил в спальню. В ней изменилась правая половина, на которой обычно спал Кадзуха. Теперь кровать была застелена выданным общежитием покрывалом, полки опустошены и протёрты, и линия, которую Каэдэхара так старательно рисовал, очерчивая границы каждого, наскоро смыта. Остались лишь вещи Скарамуччи, одиноко раскиданные по таким же полкам, где когда-то покоились учебники по анатомии и ботанике. Куникудзуси не верил, что всё это взаправду, и так быстро, насколько позволяло его состояние, вбежал на кухню. Парни всегда подписывали еду и технику, но теперь парень видел только своё имя, начёрканное чёрным маркером на многочисленных наклейках, что темноволосый обычно воровал у Каэдэхары. В ванной пропали унисекс шампуни. Кадзуха ненавидел «мужские» запахи, считал их слишком едкими, а вот Куникудзуси просто обожал, хотя иногда и позволял себе пользоваться чужими средствами. Сосед всегда на это ругался. Он вообще много за что отчитывал Скарамуччу. Теперь больше не будет, ведь так? С включённым светом во всей квартире, темноволосый облокотился о дверной косяк, оглядывая место, где он остался совершенно один. Странное волнение и радость поначалу охватили тело Куникудзуси. Теперь он может звать кого хочет, не переживать о том, что скажет сосед, и как косо он на него посмотрит. Не придётся больше выслушивать его нотации и нравоучения, оправдываться, почему он поступил так, а не иначе. И Скарамучча расплакался. Он не смог совладать с эмоциями и скатился вниз, облокотив голову о стену. Темноволосый плакал, потому что любил всё вышеперечисленное, это позволяло ему чувствовать себя неодиноким. В родительском доме никто не мог сказать ничего против действий, исходящих от юного наследника бизнеса. Только родители обладали этим исключительным правом, и Куникудзуси наконец задышал, освободившись от их гнёта. И теперь, когда никого рядом не оказалось, парень будто вновь очутился в тихом и гнетущем коттедже, наедине с собственными мыслями, которые не получается объяснить и успокоить. Выговориться некому, выплакаться, похвастаться, поделиться — тоже. Жизнь вновь стала существованием, в котором Скарамучча имел одну единственную цель: слушаться матушку. Парень невольно подумал, а что бы сказала превосходная Эи, увидев его сейчас, вонючего, мокрого, плачущего на пороге ванной? «И это мой сын? Исчезни…» Куникудзуси затрясло, он с трудом мог двигать языком и конечностями. Школьник понимал, что следовало сорвать с себя грязную одежду, окунуться в тёплый душ и лечь спать, ведь завтра первая контрольная, а он не имел права завалить её, иначе матушка расстроится. «Я рожала сына, а вырос жалкий сопляк». Её голос продолжал лезвием проникать в гудящую голову. В какой-то момент Скарамучча очнулся от транса около туалета — всё содержимое желудка выходило изо рта с прерывистым кашлем, заглушая на мгновения образ Райден Эи. Она будто стояла рядом и причитала: «Сгинь с моих глаз. Я больше никогда тебя не полюблю, никогда». А следом голос отца: «Делай, что говорит мать. Она всегда права». «Ты жалкое ничтожество!» Куникудзуси ударил себя по лицу. Хлёсткая пощёчина вмиг привела в чувства, в ушах остался лишь белый шум, будто эхо от крика матери. В животе стало пусто, а на смену тошноте пришла колющая головная боль. Если Кадзуха забрал ещё и аптечку, Скарамучча не знает, как уснёт. Стоило парню собраться с силами и встать, как в дверь тихонько постучали, будто гость не хотел лишний раз тревожить соседей на этаже. Десятиклассник вновь проверил часы и удивился, кому это в полпервого взбрендило в голову посетить Куникудзуси. Может, Каэдэхара что-то забыл или вахтёрша пришла проверить, услышав странные звуки? Скарамучча смело подошёл к двери и, не посмотрев в глазок, открыл её. Юношу не волновало, как он выглядел, но надеялся, что хотя бы на троечку. Гость ничуть не удивился его виду, а вот темноволосый впал в ступор. Десятиклассник не знал этого блондина перед собой, хотя его лицо казалось знакомым. Незнакомец вежливо улыбался, держа в руках спортивную сумку и чемодан средних размеров. Неловкая тишина задержалась чересчур долго, и он, смущённо хихикнув, тихо заговорил: — Прошу меня простить за столь поздний визит. Я бы не потревожил тебя, если бы не срочность моей просьбы. Меня зовут Альбедо, и я твой новый сосед. Блондин протянул ладонь для рукопожатия, а после показал дубликат ключей, который мог быть только у одного человека, у Кадзухи. Скарамучча обвёл нового соседа удивлённым, непонимающим взглядом и произнёс на выдохе: — Чего блять?