ur my abomination

на полу липкие разводы от пива, старая советская пепельница с отколотым краем затерялась под тумбочкой, в углу аккуратным домиком сложены окурки. сяо уже привык, а отвращение, раньше накатывающее обжигающими волнами, давно прижилось в грудной клетке. в квартире пахнет плесенью и перегаром, а ветер из приоткрытой форточки только дует за шиворот и щиплет нос. все как обычно. сахароза приветливо улыбается, сяо про себя повторяет «отъебись» и скрывается в ванной. на лице красуется порез размашистый и ровный, у сяо других не бывает. сдирает пропитавшийся кровью пластырь с бедра и заклеивает щеку. никогда не расскажет, отчего расхуяривает ляжки ножом тупым и ржавым, все слезы сдирает сам и колет героин, уродливыми подтеками растекающийся на сгибах рук, совсем синих, тоже заебавшихся от шприцов и судьбы блядской. нахуй ему жизнь спокойная, размеренная, если можно трястись от адреналина, вспарывать артерии и плевать в лицо всем, кроме венти с ху тао. у сяо семьи никогда не было, нахуй не нужно и сейчас, сплевывает в потрескавшуюся раковину и гладит шрамы на локтях, вынося себе приговор. садится в круг, упираясь лбом в плечо ху тао, уже обьебанной, но улыбающейся ярко и ручку янь фей сжимающей. — я думала, что пора тебе гроб присматривать. — пора. глянцевые карты, кое-как перемешанные, противно блестят под жёлтым светом лампы. сяо прелестным не станет, ёбнется с рампы, раздирая ладони, и спиздит плэй из чужого кармана. в ебало прилетает листок, отчего чёлка, отстриженная по пьяни, смешно дёргается, а син цю ржёт на коленях чун юня. ебучие геи. — специально для тебя писал. — зря. «венти» и «поцеловал» вполне хватает для ярости, сяо поджигает небрежно угол смятый, сбрасывая пепел на засаленную подушку. венти — не пидор, а если и пидор, то по-другому. в немытых стаканах плещется вермут, мелодия из колонок, подключённых к электрогитаре приелась ещё в июле, а от чужих поцелуев в горле першит. любовь для уёб, сяо любить только себя умеет и парламент без кнопок. прячет подбородок в вороте водолазки и ложится на линолеум, сигарету зажимая между зубами. плэй паршивый, зато не виноградный, можно и «спасибо» сказать за это, но сяо не будет. в волосах сизый дым путается вместе с пальцами тао, щебечущей о тройке по биологии и декабрьском сочинении. ей нравится раскольников и частично «вишнёвый сад», сяо нравится высшая математика и расчётливость. — тао-тао, заткнись уже. шутливый щелбан янь фей смешит или, быть может, её желание пойти на юриста. мобильник слабо вибрирует, на разбитом экране высвечивается одинокое «i fuck u with lyre» я украл водку сяо водки не хочется, сяо был бы не прочь выбросить учебник по литературе в окно и сигануть вслед за ним, попав в газеты, как «очередная жертва суицида». а ещё съесть миндальный тофу. по телеку, на отъебись прикрученному к стене, крутят тупые телешоу, завтра снова пара алгебры и консультация восьмым. у сяо ничего не меняется.

***

на подоконнике облупившаяся краска, слезающая длинными шматками и прилипающая к школьным брюкам, а у итэра наполовину забитый косяк и спутанные волосы. читает каналы о саморазвитии в телеграмме, а под ногтями обглоданными кровь с расчесанных порезов блестит. на наручных часах светится 9:28, в голове только сяо вертится, вымораживая сердце хрупкое. и ху тао. итэр хмурится. ебучая ху тао. ху тао обнимает сяо в столовке, покупает тропические стики и горелые ватрушки. а итэр — всего лишь итэр. слушает «заклятый враг» и mirèle и кусает руки до синяков лиловых. галстук душит, пиджак полиэстэровый не греет, на шее белоснежной глубокая борозда от верёвки. посмешище. а сяо чудесен. в разгар пневмонии ради него придёт в школу, окинет спину, сквозящую похуизмом, тоскливым взглядом, пропитанным строками о любви из пабликов в вк и задохнется. — я чипсы принёс. чайльд высыпает разноцветные упаковки на кафель и садится по-турецки, подпирая подбородок кулаком. итэр падает рядом. — а ещё уно, — трясет коробочкой перед лицом чужим и заливисто смеётся. чайльд — хороший друг, но итэр ценить хорошее не умеет, убежит по мокрым улицам при первой попытке стать ближе и изрежет живот. кинуть зелёную двойку на пятерку и загадать желание. чайльд играть не умеет, а итэр уже заебался от волос его рыжих, ловящих отсветы холодного осеннего солнца и выжигающих глаза. электронка клубничная мигает синим, тарталья разочарованно кидает её в рюкзак и вздыхает. — а ты девственник? долбан. — а ты? — шутливо пинает под ребра. — у меня свидание сегодня, ни за что не угадаешь с кем, — загадочно улыбается и сцепляет длинные пальцы в замок. итэру до пизды, но для приличия принимает задумчивый вид. — та, с тусовки? — пошёл ты, итэр, совсем не знаешь своего лучшего друга. костяшки его обмотаны бинтами, чуть влажными и расслоившимися, под бровью алеет зудящая рана, а на ноге наверняка след от ножа. тоже посмешище, только слегка влюблённое. звонок разъебывает. следующим сдвоенная физика, сяо физику не пропускает, сяо в физике растворяется, а итэр тонет в нем и в ухмылках наплевательских, на ходу брошенных по приколу. нужно, наверное, перестать, вырасти, проработать травмы и забыть о саблиминалах, сознаться и прекратить ловить равнодушие чужое. сяо чёрствый. приятное покалывание ласкает татуировку, самую банальную, набитую просто чтобы было, а прокушенная щека кровоточит. итэр не меняется.