Удивительное тепло жизни

      Мои набранные в охапку ветки выпали из рук, рассыпаясь на белый и пушистый снег. Я стала как можно больше и сильнее брыкаться, стараясь освободиться от мёртвой хватки нападающего, но все попытки оказывались тщетными. Я начала крутить головой, пытаясь хоть чуть-чуть увидеть черты лица человека. Но теперь вторая рука закрыла мне глаза, практически полностью отгораживая от внешнего мира. Но терять надежду было ещё рано, жизнь мне слишком дорога, поэтому мои зубы впились в ладонь с внутренней стороны, но это оказалось всё же бесполезной попыткой. Рука, закрывавшая рот и нос, стала прилагать ещё больше усилий.       «Неужели это всё? Как так получается? Почему я?!». Эти мысли словно открыли во мне второе дыхание. Поток сил вновь вернулся ко мне, как будто всё только началось. Теперь мной руководил не страх от неожиданности произошедшего, а гнев вместе с желанием бороться за жизнь. Мои удары руками по телу за моей спиной стали увереннее и чётче. Ногами я старалась держать равновесие, которое было мной потеряно в первые секунды нападения.       Все мои попытки были слишком энергозатратны, из-за чего остаточный кислород стал быстро расходоваться. Глаза слезились, а голова кружилась. Через считанные секунды моё тело обмякло в руках нападающего и повалилось на снег. Последнее, что я услышала, так это знакомый и равномерный хруст снега, однозначно исходящий из-под полозьев саней и копыт коня. «Раймон меня бросил!» — это последняя мысль, которая промчалась у меня в голове.       Так как я была всё оставшееся время без сознания, мне было даже страшно представить, что происходило. Но когда я очнулась, то всё так же лежала на снегу. Моё тело свело судорогой, которая не унималась ни на минуту. Я окинула себя быстрым взглядом и заметила несоответствия в своей одежды. Шубка, которую я донашиваю за своей старшей сестрой, была надета только на одну руку. Когда я дрожащей рукой отвернула сторону шубки, то заметила, что вся остальная одёжка была вывернута и небрежно натянута на меня. По всему телу пробежалась волна мурашек, возникших от отвратительного предположения. Единственные вещи, которые остались на своих прежних местах — варежки и валенки.       Мои руки перестали меня слушаться, и поднять их оказалось для меня большой проблемой. Ранее укрытую косынкой голову окутал холод. Осмотревшись вокруг, я заметила её недалеко от себя. «Должно быть, её сдуло ветром». Рукой мне не удалось до неё дотянуться, поэтому я попыталась ползти. Каждое движение мне давалось с невероятной сложностью. Как только я вставала на колени, их дрожь сразу же опускала меня обратно, прижимая к белой поверхности. Никогда я не чувствовала себя настолько немощной. Даже во времена болезни мой организм держался лучшим образом.       Зубы стучали с невероятной скоростью. Возможно, они отбивали ритм какой-либо мелодии, которая станет последним, что я услышу. — Мирабель! — словно сквозь пелену услышала я, когда уже несколько минут, свернувшись калачиком, ожидала неминуемого конца. — Мирабель! — послышалось уже чуть яснее мое имя.       Я открыла было рот, чтобы отозваться, но кроме пара ничего не смогла выдохнуть. «Какое же я ничтожество, даже позвать на помощь не могу». Вдруг я вновь стала слышать удары копыт о поверхность, на которой я лежала и зябла неизвестное количество времени. Чуть подняв голову, я смогла заметить знакомую коричневую фигуру животного, позади которого выглядывала белокурая макушка. Чем ближе они подъезжали, тем яснее я видела перепуганное и обеспокоенное лицо Раймона. — Ты жива? — он выскочил из саней и направился ко мне.       Рэй быстро подхватил меня на руки и, заметив косынку, положил её себе в карман. Я приоткрыла рот, чтобы произнести лишь одно слово, но мои обморозившиеся губы еле шевелились. Как только мой спаситель заметил мои несчастные потуги, он нагнулся ухом как можно ближе к моему лицу, дабы разобрать хотя бы одну букву. — С-с-п-п-п, —попыталась произнести я. — Не напрягайся лишний раз, я всё понял, — на его лице растянулась лёгкая ухмылка, а взгляд устремился в мои полузакрытые глаза.       Мне хватило сил лишь на едва заметный кивок, после чего я вновь потеряла сознание. В следующее мгновение я очнулась у печи, укутанная в шерстяной плед. Рядом со мной на стуле сидела мама, успокаивающе поглаживая меня по руке. — Ох, ты очнулась? — сразу же затараторила она. — Как ты себя чувствуешь? Что произошло? Почему ты оказалась одна в холодном лесу? — Дорогая, не закидывай ребенка вопросами, на которые она сама едва знает ответы. Пусть она спокойно полежит и погреется. — Как ты можешь так спокойно говорить, когда твою дочь… — Помолчи! — рявкнул на неё отец, а после резко помедлил, не ожидая от себя такой резкой реакции. — Нам всем всё и так понятно, но ты сейчас своими заявлениями лучше никак не сделаешь.       Их слова были для меня понятны от корки до корки, и папа был как никогда прав. Мама иногда бывает слишком вспыльчива в своих выражениях. Мысленно поблагодарив его за защиту, я почувствовала, что мои глаза стали вновь слипаться.       Передо мной стали появляться различные картинки из леса, которые я успевала понять, когда на доли секунд возвращалась из обморочного состояния. Но все они размыты в памяти и никак не могут срастись воедино. Всё словно было не взаправду. Вспышка — шубка уже не на мне. Вспышка — и чьи-то руки гуляют по моей спине. Вспышка, вспышка и ещё одна. От каждого воспоминания я вздрагивала с новой силой. Мне стало противно моё тело, да и я сама. То, что произошло, никак не могло улечься в моей голове.       «Я не могу находиться здесь, теперь я им всем противна. Лучше бы там в лесу и замерзла». Поначалу эту фразу я произнесла лишь у себя в голове, а после огласила Джеймсу, который пришел навестить меня на следующий день. Но то, что я сказала — это сущие пустяки. Самое ужасное то, что, как только я проснулась у всё той же печи и увидела его лицо, то до смерти испугалась. Его такие приятные карие глаза блеснули мне, как у дикого зверя. Весь его вид оказался для меня страшен. Широкие плечи и мощное телосложение в целом стало меня отпугивать. Теперь я не могла находиться радом с ним. Мне хотелось уйти в другой конец комнаты, в котором он не сможет меня найти. — Мирабель, ты чего такое говоришь? — он медленно заглянул мне в глаза, словно готов сейчас разодрать меня в клочья. Его рука потянулась к моей, которая лежала поверх пледа.       Я резко втянула воздух и отдернула руку, убирая её под теплую материю. — Джеймс, не трогай меня! — резко проговорила я сквозь зубы. — Прошу, — добавила чуть мягче.       Его брови сошлись к переносице, и он чуть отдалился от меня. — Я тебя не понимаю.       «А я тебя боюсь» — хотела произнести я, но смогла задержать эту разрушающую фразу, пока она не успела сорваться с моих губ. Но Джеймс словно прочитал её у меня в глазах и медленно покивал своим мыслям. — Что ж, зайду к тебе со всеми, может, тогда ты увидишь во мне меня.       Его слова больно вонзились мне в тело, как будто раня отравленной стрелой — стрелой недоверия и отчуждения.       Однажды мама всё же решила атаковать меня своими вопросами, ответ на которые был всегда один — не знаю. — Ну что же ты всё заладила? — Потому что это правда. — Ты Риону сообщила? — теперь ещё и родная мать решила в меня выстрелить. Может, я стала для них очень удобной мишенью? — Да. «Нет, делать мне нечего что ли». — А он что? — Письмо ещё не пришло. — Никакого прока от этих мальчишек, — хоть в чём-то я с ней смогла согласиться за сегодняшний день.       Чуть помедлив, я решила попросить то, о чем мечтаю уже несколько несчастных дней. — Можно вы мне баню затопите? — Мы сегодня её и так будем делать. — Я пойду первой, — категорично заявила я.       Мама была не на шутку удивлена, как и отец, восседавший на диване с книгой. Мне всегда только затопленная баня казалась слишком обжигающей и удушающей. — Ну как знаешь, — лишь сказал он.       Не передать словами, как я жаждала попасть в парилку. Я всё ещё ощущала противные касания чьих-то пальцев по всему телу. Пока они чувствуются — оно не моё. Ощущение грязной, использованной плоти, с которой мне жить до конца своих дней.       Как только я просунула голову из предбанника в саму баню, моё лицо обожгло паром. «Самое то», — подумала я, заходя полностью в помещение. Дыхание перехватила духота, заставляя меня возвращаться на несколько дней назад. «Тебе ничего не грозит, — стала пытаться я себя переубедить. — Всё хорошо, ты в безопасности» — продолжила я. Тяжелый вдох, тяжелый выдох. Моё лицо стало быстро краснеть из-за повышенных температур. Я знала, на что шла, мне был жизненно необходим этот поход в баню.       Я нашла глазами жёсткую мочалку, окунула её в теплую воду, которая недавно была холодной, и стала тереть кожу до красноты. Мне становилось невыносимо больно, но я всё ещё чувствовала его касания на своей бархатистой коже. На какое-то время она перестанет таковой быть, но всё во благо себе же. Мочалка оставляла красные полосы, ещё больше напоминая о произошедшем. По моим щекам текли горячие слёзы. Они капали на недавно появившиеся раны, оставленные мочалкой в некоторых местах, доставляя ещё больше боли. Я свернулась калачиком на теплых доках, повторяя свое положение в лесу. Закрыв глаза и продолжая ощущать жгучую боль на коже, я пыталась понять смысл этого действа. Оно произошло само, словно мой организм сам захотел переродится, вернувшись в положение эмбриона.       Как только я вышла из бани, то на время перестала ощущать принадлежность своего тела какому-то грязному мерзавцу. Я вернула его себе. Да, через боль, но вернула, хотя бы на время.

***

      Прошла весна, закончилась школа, но я всё также побаивалась любого человека противоположного пола. Джеймс и Раймон пытались вывести меня погулять, но я могла это себе позволить лишь вместе с Роуз. Всё это время с ней я чувствовала себя в безопасности, даже если это было не так. Один раз я вышла прогуляться только с Джеймсом, но я не могла долго смотреть на его попытки расположить меня к себе. Я стала чувствовать себя виноватой. Человек, совершивший этот унизительный поступок, так и не объявился, да его и не особо кто собирался искать.       Когда мои родители и друзья узнали, что Раймон тогда был со мной, но уехал во время нападения, ему пришлось ещё месяц искупать свою вину. То помогал на участке, то по дому (вместо меня). Он много раз объяснял ситуацию, но никто не спускал этого с его рук. — Ты виноват в том, что произошло с нашей дочерью! — начала как-то с утра мать. — Да, я виноват. Но поймите, хоть это и маловероятно, я её звал и мне никто не ответил… — И ты решил оставить её одну в холодном лесу?! — Нет, — он перевёл взгляд на разгневанного отца, — ну... то есть да. Но я так всегда делал. Если человек не появляется или не отзывается до того момента, пока я не досчитаю до трёх, то уезжаю. — И ты считаешь это поступком настоящего джентльмена? — спокойным, но приструняющим голосом задал вопрос отец. — Я… я не думал об этом, — а я ещё никогда не слышала такой неуверенный голос Раймона, особенно с поникшей головой. — Напомни свой возраст, — продолжил настаивать папа. — Пятнадцать. — А ей одиннадцать. Раз уж ты решил брать её на свою работу, то надо следить в оба. Понял меня? — произнес отец, заставляя лишь одним голосом Раймона поднять на него взгляд. — Да, — твёрдо ответил он.       Но в чём был смысл этого разговора, если всё, что можно было, уже произошло? Да и Раймон мог слушать такие речи хоть часами, убедительно соглашаясь со всем сказанным. Только ничего толкового он из этого не вынесет.       Однажды, когда мы отдыхали дома после очередной рабочей недели, к нам в дверь стали настойчиво стучаться двое мужчин.