***
Когда солнце садится, Ху Тао обнаруживает, что она несколько отстранена от всего вокруг. Даже после относительно спокойного обеда и небольшой прогулки она все еще чувствует себя не в своей тарелке. Как бы ни хотелось позвать его по имени, она даже не потрудилась – в любом случае, какой в этом смысл? Даже огни фестиваля не могут поднять ей настроение – смешно! Как могут слова какой-то незнакомки так сильно испортить ей настроение? Конечно, она была симпатичной незнакомкой, но... но!.. Ху Тао быстро встает. Верно. Сегодня ночь фестиваля, ночь веселья, счастья и вкусной еды! Она не может допустить, чтобы перспектива разбитого сердца нависла над ней вот так. Такого никогда не было, значит, и не будет! Если она выбросила осторожность в окно, когда влюбилась в него, зачем ей пытаться искать ее сейчас? Вот это настрой, говорит себе Ху Тао, садясь перед зеркалом. Будет весело. Но другая сторона настаивает. Ты действительно собираешься притворяться, что твое сердце в итоге не будет разбито? Тяжелыми руками она хватает пудреницу, готовась поправить макияж. Сегодня та ночь, бормочет она в песенке, что немного поднимает ей настроение. Они повеселятся сегодня вечером – она может подождать, пока они не окажутся в Ли Юэ, чтобы переварить слова той женщины! Да, да! Она улыбается, моргает и пытается снова. Всего несколько часов улыбок и шуток, и у них все будет хорошо. Все будет хорошо. Она только смыла с лица косметику, как Сяо возвращается в комнату. Губы Ху Тао изгибаются в интуитивной улыбке. — Вот ты где. Почему так долго? Невежливо заставлять леди ждать. — По меркам Тейвата, тебя едва можно назвать леди. Ху Тао надувает губы, поворачиваясь к нему. Ее расческа встречается с полом, когда она видит, что у него в руках, и Сяо тоже краснеет ярко-розовым. — Это… что это? Сяо приближается к ней тяжелым, но уверенным шагом. На кровать он кладет аккуратно сложенное кимоно и аксессуары с поразительной осторожностью. Его щеки становятся краснее. Подозрительно мило. — Ты сказала, что они тебе понравилось, не так ли? Она встает, чтобы лучше рассмотреть. У нее перехватывает дыхание, когда она понимает, что он не только выбрал кимоно, которое она рекомендовала ему, но и нашел для нее: красивое ярко-красное платье, украшенное цветами и маленькими яркими бабочками. Если бы она не видела, как он только что принес кимоно, выглядело бы так, будто она заказала его сама! — Я не видела такого в магазине на днях, — она трогает красное кимоно, впечатленная. — Оно было спрятано под остальными? Если бы я знала, что ты так легко находишь вещи, я бы наняла тебя в ритуальное бюро! — Я Якса. Мой кармической долг – не что иное, как препятствие благополучию твоих клиентов. Мы уже говорили об этом. — Айя, ты хотя бы подумаешь об этом? — в ответ он лишь усмехается. — Дальнейшее участие в делах смертных может плохо закончиться. Переодевание – хорошая черта, которую можно провести на данный момент. — У Ху Тао много причин разоблачить его блеф, но она решает переждать. — Как бы то ни было, я думаю, что эти размеры должны подойти. Если нет, то владелец магазина был готов внести любые необходимые изменения. Она гладит ткань. Люди в Инадзуме не валяют дурака, когда дело касается качества, хах. Оно так красиво сделано, сделано с такой продуманностью, а дизайн такой уникальный. Такой фантастически мрачный, но жизнерадостный… ее сердце замирает. — Сяо, это прекрасный подарок. Спасибо от всего сердца, — руками, словно сделанными из стекла, с особой осторожностью она подбирает свой наряд. — Может быть, это маленькое кимоно мало что значит для тебя, но для меня оно много значит. Я никогда не думала, что ты когда-нибудь будешь таким… внимательным, о могучий Якса. — Меня мало волнует жалкое платье, — с нежной улыбкой произносит он и делает шаг к ней, затем откидывает ее челку в сторону. — Почему ты сняла макияж? — Я хотела немного переделать подводку для глаз, — признается она. — Во второй половине дня она немного размазалась. Даже макияж трупа не держится долго без некоторых необходимых штрихов. — Сядь. Я помогу, — кивает в сторону кровати Сяо. — Хм? — срывается легкий вздох с ее губ. — Нет, не беспокойся, глупышка, я справлюсь сама! Я просто, эм, отвлеклась. Размышляя о разном. Так что я была немного медленнее, чем обычно. Раздраженно фыркнув, Сяо легко толкает ее, отчего она падает на кровать. Якса уже собирает ее принадлежности для макияжа, как она садится. — Я не удивлен. Даже малейшее трепетание бабочки отвлечет тебя. — Аха, ты сегодня смелый, — выпрямляется Ху Тао. — Дай знать, если планируешь сделать что-то безрассудное сегодня вечером – опасность – хлеб насущный в моей работе! — Сиди спокойно и молчи, — приказывает он, просовывая колено между ее ног и наклоняясь ближе. Ху Тао сглатывает. — Закрой глаза. Его голос, хриплый шепот, властный и повелительный, и поэтому она повинуется. Ее пальцы впиваются в бедра, пытаясь причинить немного боли, чтобы отвлечься; он так близко к ней, что она чувствует его, его тепло, его молчаливое присутствие, проворный поток Анемо, сопровождающий каждый его шаг, как он мягко дышит, когда его кисть проводит по ее векам с такой заботой, что ее сердце горит… Она могла бы написать тысячу стихом с подобным сценарием, если бы только ее голова не становилась такой запутанной и затуманенной. Ей нужно найти, на что отвлечься. Ситуация до смешного опасная, особенно после всего, что происходит в ее голове после сегодняшнего утра. Верно. Улица. Дети, шелест деревьев, традиционная музыка Инадзумы, о которой с таким трепетом отзывался Чжун Ли. Дифирамбы в честь сёгуна Райдэн, проносящиеся сквозь разговоры, продавцы едой… Ах, не получается. Она слышит дыхание Сяо громче, чем что-либо еще. Она прикусывает губу. — Почему ты сегодня такой… внимательный? — У меня свои причины, — таков его быстрый ответ. — И я не обязан ничего объяснять. — Айя, так действительно несправедливо, — говорит она, слегка качая головой. Рукой он фиксирует ее позу. Ху Тао хихикает. Его рука не отрывается от ее щеки. — Давай, давай! Не заставляй меня ждать. Что, если у тебя гнусные намерения и ты просто пытаешься умаслить меня? Подкуп – не путь к сердцу директора, глупышка. — Тогда каков путь к твоему сердцу? За пределами комнаты начинает звучать тихая мелодия. Ху Тао хмыкает себе под нос. — Цветы, древесина для гробов, и, может быть, еще цветы! У тебя не получится много цветочных корон без букета… О, и пельмени! Крошечные клецки с креветками и немного перца… Как будто они и правда обсуждают настолько серьезную тему, она чувствует, как он кивает. Мурашки бегут по затылку, как только его волосы касаются ее носа. — Понимаю. Тебе понравилось кимоно, не так ли? Очевидный поиск утвердительного ответа заставляет ее сердце, щеки и тело почувствовать тепло. Она поджимает губы. — Мхм! Это, пожалуй, самый элегантная и захватывающая дух одежда, которая у меня когда-либо будет! Как будто оно было рождено, чтобы быть моим, практически. Как думаешь, дизайнер увидел меня и почувствовал вдохновение? Поверь, такое часто случается, даже со мной! — Возможно, дизайнер увидел тебя издалека и подумал, насколько ты поразительна, — его голос такой нежный, что она не может не думать, что его слова не были оскорблением. Вообще. — Открой глаза. Она открывает. И тут же жалеет об этом. Его глаза такие… завораживающе с такого близкого расстояния. Они похожи на маленькие капли янтаря и солнечного света, смотрящие на нее с расширенной пустотой посередине и нахмуренными бровями поверх длинных ресниц. Его кожа похожа на луну, бледная, гладкая, и маленькая отметила на его лбу внезапно становится всем, о чем она может думать… но его волосы выглядят такими гладкими, такими манящими, а его губы… Ох, нет. Она не может. Сосредоточься, сосредоточься! Ху Тао прерывисто вздыхает. Его пальцы обхватывают ее подбородок, наклоняя ее лицо в одну сторону, затем в другую. Он делает небольшой вдох, и кажется, что он крадет его у нее, вытягивает из глубин легких, а затем вталкивает обратно в нее легким и теплым дуновением. Она кладет руки на матрас. У нее кружится голова. От него у нее кружится голова. Так… Ее глаза попадают в ловушку, которой являются его приоткрытые для нее губы. Она сжимает в кулак ткань кровати, пытаясь умолять свое сердце успокоиться, чтобы желудок перестал переворачиваться, а голова перестала выдумывать, потому что он ничего не имеет в виду, он просто пытается быть милым, потому что Якса бессмертны, и Якса не хотят целовать смертных, даже если... — Ах, подожди. Он на дюйм ближе. Его нос щекочет ее, почти касаясь. Его палец убирает прядь волос с глаз, и небольшое облачко пыли или чего-то еще уплывает прочь. Сяо, однако, остается также близко, держа пальцы под ее подбородком и не сводя с нее глаз. Не с макияжа. Не с ее шляпы, ее волос. С нее. Ее… губ. Ху Тао выжидающе смотрит на него с сердцем на своих ладонях, и она наблюдает, как капля нерешительности стекает по его горлу приглушенным глотком. Что это было? Что это было? И на этом он быстро отстраняется, будто одно ее присутствие обжигает его. Она не приземляется обратно в реальность; реальность врезается в нее с силой тысячи гор, рушащихся внутри. Якса прочищает горло: — Точно. Должно быть, пойдет. Ничего не пойдет! Как это может пойти? Он смотрел на ее рот, не так ли? Во всех сказках, стихах и историях, которые она читала, все заканчивается только одним – но Якса оставляет ее в подвешенном состоянии… Тогда что вообще это должно значить? Если он действительно хотел поцеловать ее, значит, что, возможно, слова той женщины были ненастоящими, но… ай-яй-яй, она вполне могла себе напридумывать… — Ху Тао. Она резко возвращается в реальность. — Хм? — Я спрашивал, не нужна ли тебе помощь с кимоно, — комментирует он, поднимая свое. — Я знаю, как надеть свое, но могут возникнуть сложности. Даже тысячелетия празднеств Адептов и странный дресс-код не измени-... — Нет! — Сяо моргает, широко раскрыв глаза, когда она хватает свое кимоно, и, слабея в коленях, ползет в ванную. Один из слоев падает, и она кричит. — Я в порядке! У меня все хорошо, и вижу, у тебя тоже – не в этом смысле, но я имею в виду, что с тобой все в порядке, в том смысле, что ты справишься! Как я! Потому что я находчива, как и положено директору! Она улыбается во весь рот. Она думает, что выглядит устрашающе. Сяо смотрит на нее так, как будто, так и есть. Ху Тао спешит в ванную и захлопывает дверь, хватаясь за грудь в поисках опоры, который, она не знает, нужен ли ей. Со всем профессионализмом и спокойствием, на которое она способна, она собирается с силами, делая глубокий вдох, и выдыхает. У нее трясутся руки. Архонты, что с ней происходит? Она должна быть плавной, как масло, а не... не!.. Она сбрасывает шляпу и вздыхает. Впереди предстоит долгая, долгая ночь.***
Как бы долго ни длилась подготовка, каждая минута стоило того – Сяо выглядел потрясающе в этой одежде. Жаль, что она оставила свою шляпу в гостинице. Он в наряде, перед которым стоит снять шляпу. Когда они идут по многолюдному городу, кажется, что она рядом с воплощением ветра – уравновешенный, как божественная статуя, и такой же царственный, как Архонт. Он не дает много комментариев, пока они идут по городу, и, к ее большому удивлению и восхищению, он не бормочет ни единой жалобы, когда гуляющие дети и шумные пьяные люди чуть не врезают в них. Для Адепта с низкой социальной устойчивостью, он отлично справляется – и ей легче, оттого что она может спокойно наслаждаться атмосферой без малейшего чувства вины. Огни гирлянд, мимолётные лепестки сакуры, запах данго и жареного в воздухе – их теплота!.. С кончика языка готова сорваться песня, но выходит лишь вздох, когда она поворачивается к Сяо. — Разве не прекрасно? Здесь так много людей! Будет проблематично поужинать сегодня… — Если придется прибегнуть к крайним мерам, мы всегда можем развести костер за городом и поужинать на краю обрыва. — Ты хочешь разбить лагерь? У черта на куличках? — ахает Ху Тао, и Сяо сжимает челюсть. — Почему... почему ты так смотришь на меня? За городом меньше света, и небо будет видно гораздо лучше. Если хочешь, мы могли бы понаблюдать за звездами. О. Он… он сделал хорошее замечание, нет? Она бы определенно предложила такую же идею, если бы ей она пришла ей в голову, но, как ни странно, она исходила от него. От одной мысли о том, что они прямо сейчас отправятся любоваться звездами, у нее немного кружится голова. Одни, сидели бы рядом, может, лежали на траве, и кто знает, что там могло бы случиться! Что ж, ничего бы не случилось, верно? Что бы ни случилось раньше, то было… то не было ничем особенным, потому что, возможно, Якса не могут проявлять такой интерес к людям, так что… Ху Тао крутит кольца на своих пальцах. — Ху Тао? — Хм? — Все в порядке? — спрашивает он. Его глаза выдают намек на беспокойство, и она ценит его, но не может смотреть на него прямо сейчас — не может. Она не хочет читать его глаза, его о такие красивые глаза, и начать задаваться вопросом, чувствует ли он то же самое, если нет, были ли слова той женщины правильными, нарушит ли он свое обещание, или… или… Ху Тао качает головой и натягивает широкую, красивую улыбку, чтобы он увидел: — Извини, отвлеклась! — она оглядывается по сторонам, быстро избегая его взгляда, когда он ищет ее глаза. Она ахает. — О, смотри! Выглядит неплохо, пошли! Она порхает в толпе и устремляется к сувенирному магазину. Толпа становится немного плотнее, и она уверена, что Сяо, должно быть, потерял ее; хорошо. Ей нужно пару минут, чтобы очистить мозг, а что может быть лучше, чем блестящие вещи и красивые драгоценности, чтобы избавиться от своих бед? Сувенирный магазин маленький. Витрина полна украшений и брошек, некоторые из них бледно-фиолетовые, как Элетро, в то как время другие трепещут скромной славой или окольным величием. Ху Тао уже чувствует, как плачет ее кошелек, точно так же, как она чувствует приближение Сяо сзади. — Я чуть не потерял тебя в толпе. Ты не думала подождать? — Айя, не смотри так кисло, не похоже, что толпа такая уж большая. Все, что мне нужно было бы сделать – тихонько воспеть, выглядеть самым уважительным образом и назвать твое имя, — она складывает руки в молитве. — О всемогущий страж мой, внемли моему призыву и приди на помощь, излечи мои беды и прогони... — Прекрати нести чушь, — поспешно закрывает ее лицо рукой Сяо. — Прошло так много времени с тех пор, как ко мне приходила такая молодая пара! У меня есть аксессуары и скидки для парочек, просто чтобы вы знали, — смеется владелица магазина. Оба смотрят на нее. Сердце Ху Тао останавливается – пара? Пара? Эта женщина, должно быть, сошла с ума! Ху Тао отчаянно трясет головой. — Нет, нет, мы не встречаемся! Единственная, на что этот мужчина наденет кольцо – тарелка с Миндальным тофу, и я не думаю, что существуют такие большие кольца! Может, цветочная корона, очень большая… Сяо, в свою очередь, ничего не говорит и просто скрещивает руки на груди. Продавщица указывает на витрину перед ней: — И все же взгляните. У нас даже есть броши и куклы в виде сёгуна – гарантия удачи в осуществлении ваших мечтаний, амбиции и самых сокровенных желаний на пять лет! Мечты, желания… Глаза Ху Тао мельком бросают взгляд на Сяо. Его взгляд прикован к аксессуарам для волос, но, когда он слышит о куклах, его глаза сужаются. — Как куклы могут принести удачу? — Не зря же в каждом доме Инадзумы есть по такой, молодой человек, — женщина заглядывает под прилавок. — Ах, они уже закончились. Сегодня они продавались, как горячие пирожки. Приношу свои извинения! Арх, облом… Возможно, она могла бы использовать их как зацепку, чтобы узнать его тайное желание, но… зная его, не похоже, что он бы раскрылся в любом случае. Еще… Броши здесь настолько милые, насколько возможно. Некоторые желтые, ярко сияющие под причудливыми огнями стенда. Другие зеленее нефрита, очень похожие на цвет его татуировки или цвет огней, когда он сражается, или ужасающе глаза за маской… Понравилось бы ему, если бы она... — Я бы хотел вот это. Голова Ху Тао поворачивается к Сяо. У нее нет времени рассмотреть его покупку; продавец быстро кладет ее в тканевый пакет, и Сяо также быстро вручает ей Мору. Когда он получает пакет, он осторожно берет его, и поворачивается к Ху Тао, изогнув бровь. Она снова смотрит на витрину. Он могла бы купить что-нибудь для Сяо, но… Может, оно того не стоит. — Не сейчас, — качает головой Ху Тао. — Но я могла бы вернуться завтра! Если я что-то куплю, а какой-нибудь мелкий воришка украдет это в толпе, что я буду делать, хм? Мне пришлось бы позвать офицеров сёгуната, и я уверена, что разразился бы скандал… но у меня также есть много купонов, так что, в некотором смысле… — Что также было бы незаконно, — вздыхает Сяо. — Бумажная волокита – та еще боль. Так что… лучше не рисковать и не терять вещи! Женщина кивает в приятной улыбкой. — Приходите завтра, — кивает с приятной улыбкой женщина. — Скидка по-прежнему будет действовать, особенно для пар, если вы понимаете, о чем я. Все может измениться за одну ночь! Вероятно, неприятно смущенный словами леди, Сяо хватает Ху Тао за руку и уводит от магазина. Ху Тао не может винить его; просто зачем кому-то забегать вперед и предлагать подобное? Не то чтобы они были близки в таком смысле, не то чтобы они иногда проявляли нежность, не то чтобы они почти не... Ху Тао мотает головой. Нет, нет, ей нужно забыть об этом. Они не целовались. Они никогда не собирались целоваться, потому что она придумала все в своей голове, это неправда, и… и… Ее мысли затихают, когда она понимает, где они находятся, и дергает Сяо за руку, чтобы остановить его. — Подожди, Сяо! Посмотри на это! Он сразу же останавливается. Перед ними возвышается большое, внушительное дерево сакуры города Инадзума, окруженное слабым светом и сверкающими хрустальными бабочками. Они садятся на пылающие цветы дерева, а затем порхают к толпящимся семьям, наблюдающим снизу. Вдоль ствола были натянуты веревки с маленькими деревянными дощечками – маленький ребенок вешает одну дощечку вверх, сидя на плечах улыбающегося отца. Похоже на сцену из сказки: так много людей собралось вокруг дерева, которое отбрасывает так много света, что нет места теням отчаявшегося прошлого. Вокруг них дует таинственный ветерок, свежий, но нежный, который заставляет сердце Ху Тао успокоиться. Одна жрица подходит к ним сбоку. Ночь и огни окутывают ее жутким, но чарующим сиянием: — Доброй ночи. Не хотели бы вы повесить свои желания? О-о-о, так вот о каких желаниях твердила Ёимия! Неудивительно, что она упоминала о них – та еще сцена. — Можно нам две? — нетерпеливо кивает Ху Тао. Женщина молча дает им две маленькие таблички с карандашом и уходит, больше ничего не объяснив. Сяо смотрит на свою табличку со странным выражением лица. — Таблички? Для чего они? — Глупышка, она только что сказала: они для желаний! — Желаний, говоришь? — переспрашивает Сяо, и Ху Тао кивает. — Ёимия сказала, что жители Инадзумы вешают их вокруг дерева в надежде, что Электро Архонт увидит их и воплотит в жизнь. По-видимому, на обратном пути в свой дворец, она разрезает их все своими силами и заставляет исчезнуть! Должно быть, получается довольно яркое шоу, не думаешь? Айя, я бы убила, чтобы увидеть все собственными глазами! — Чушь. Архонты не исполняют желания. Неужели эта глупость распространена и среди населения Инадзумы? — То, что ты называешь глупостью олицетворяет надежду смертных, дурачок, — она постукивает карандашом по своей табличке. — Не повредит попросить о том, о сем. Представь, что ты хочешь, скажем, чтобы возлюбленная заметила тебя – или, или! Может, у тебя есть маленький секрет, и сёгун Райдэн могла бы помочь тебе, — Ху Тао тоскливо вздыхает. — Айя, кто ж знает, как будет. Только не проси ничего слишком… неприземленного. Она хихикает в ладонь, и, к ее радости, Сяо усмехается. — Твой разум работает так, что я с трудом могу уследить. — Просто напиши желание, секрет, признание! — она отдает Сяо карандаш. — Держу пари, подойдет, что угодно. Сделай его глубоким, сделай его личным – и сочным! Уверена, что у кого-то вроде тебя куча секретов. И желаний. Она знает, что они у него есть, и она думает, что он знает, что она тоже это знает – он смотрит на нее с этим странным, пристальным и обеспокоенным блеском в радужках. Он выглядит таким красивым, купаясь в оранжевом свете уличных фонарей и розовых оттенках дерева перед ними. Секунду Ху Тао пристально смотрит на него, ожидая, и наконец, Сяо пишет что-то на табличке. Через секунду он перестает писать, и она надувает губы. — Быстро. — Малая длина желания не уменьшает его значимости, — аха, он прав. Сяо протягивает ей карандаш. — Твоя очередь. В момент, когда у нее в руках оказывается карандаш, она замечает, что у нее совершенно нет идей, с чем она ничего не может сделать – не тогда, когда он так смотрит на нее и на свою табличку; он смотрит на нее с интересом, а на свою табличку с некоторым разочарованием. За чем немного забавно наблюдать. Несмотря ни на что, он кажется довольным. Есть ли что-нибудь, чего она может пожелать для себя? Она могла бы пожелать любви, но ей не стоит этого желать, особенно когда между ним и ней разница в миллион жизней, и ее присутствие излишне для него. Он – река, бесконечная и текущая; она – тихое, стоячее озеро, которое однажды пересохнет. Может быть, он не полюбит ее, потому что, как и сказала женщина, это может быть глупо, но… это же не значит, что она ничего не может сделать, верно? Значит ли это, что ее возможности ничем не ограничены? Ху Тао закусывает губу. Это неправда. Она понимает это с первого взгляда. Он не корчится от боли, он не на крыше – он здесь, с ней, и он кажется… счастливым. Приятно раздраженным. И это может быть, как раз то, что ей нужно. Она улыбается и хмыкает. Сделай его счастливым, пишет Ху Тао. Даже после того, как я уйду. Защити его зарождающееся счастье, пожалуйста. Да, это… то, что нужно. Немного горько-сладко в ее глазах, немного тяжело принять, что, действительно, она не будет жить вечно – но она и не хочет, и ей это не нужно. Ху Тао улыбается Сяо. Якса, в свою очередь, кажется довольным. — Ты выглядишь удовлетворенной. — Мхм! Держу пари, что так оно и есть. Нет ничего лучше, чем записать свои мысли на маленькой табличке, чтобы на душе стало легче, тебе так не кажется? — Якса кивает. Ху Тао поворачивается к дереву. — Хммм… Теперь вопрос в том, как нам повесить их на дерево… толпа немного плотная. И с каждой минутой вокруг сакуры толпится все больше людей, а дети и родители стоят позади и рядом с ними. Ху Тао держится за его руку, а затем за запястье. Как будто вот-вот произойдет что-то большее, но пока все, что она видит – люди, болтающие о сёгуне Райдэн и желаниях – глупых, детских желаниях. Может быть, все это ребячество – вешать таблички и все такое, – но Сяо смотрит на дерево так, будто их желания необходимо повесить на него. Затем он протягивает ей руку: — Дай свою табличку. — О-о-о, вижу, ты хочешь знать мои секреты! Мне очень жаль, но я унесу их с собой в могилу. Боюсь, даже Адепт не сможет откопать их – по крайней мере, без благословенной Архонтом лопаты, — ухмыльнувшись, отвечает Ху Тао. — Абсурд. У меня нет причин читать что-то настолько личное. — Ах, хотя бы сделай вид, что тебе любопытно! Сяо выхватывает у нее табличку с розовыми щеками и быстрым движением связывает их вместе маленькой ниткой сверху. Его рука снова соединяется с ее рукой, и он подтягивает ее ближе, когда толпа прибывает. В чистом, стремительном размытом свете Анемо таблички исчезают в небе. Она едва ли видит, как они движутся сквозь листву сакуры. Через несколько секунд Сяо указывает на верхушку дерева, на самую высокую ветку. Ху Тао задыхается от абсолютного восторга. Их таблички свисают с верхушки дерева, слегка танцуя на легком ветерке. Если она сосредоточится, то почти услышит, как они постукивают друг о друга… Что бы он мог пожелать? Ее табличка, вероятно, смотрит на его, их желания смотрят друг на друга. Похожи ли они? Связаны ли его желания с миром смертных, или он желает чего-то более возвышенного, чего-то более грандиозного? Являются ли его желания вечными, или они – нечто гораздо более недолговечное? Если Чжун Ли не знал, тогда и она ни за что не догадается. Ах, грустно быть влюбленной… И грустно, оттого что у тебя не будет вечности, чтобы это выяснить. — О чем ты думаешь? — Ху Тао моргает, глядя на него. — Ты сегодня удивительно тихая. Ты… ничего не замышляешь относительно своего бизнеса, правда? — Даже я не настолько прямолинейна! Предлагать купоны на похороны во время фестиваля… Нет, нет, я бы никогда. Во всяком случае, не на чужой территории, — смеется Ху Тао, и Сяо вздыхает с явным раздражением, после чего она и сама тихо вздыхает. — Не волнуйся, все в порядке. Я просто... думаю о кое о чем, вот и все. Проблема может быть как раз в этом – она слишком много думает. Странно, но Ху Тао подумала, что он мог бы оценить ее спокойствие, видя, как он корчит рожи при большинстве ее слов, но, о чудо, она ошибается. В последнее время она во многом ошибается. По крайней мере, так кажется. Она… не знает, как относиться к этому – к тому, что ее надежды, возможно, напрасны. — Я бы хотел послушать твои мысли, — говорит Сяо. — Если тебе несложно, конечно. — Ну и ну! — сжимается ее грудь от кислого ликования. — Хочешь узнать о тайной жизни директора ритуального бюро «Ваншэн»? Есть некоторые секреты, которых даже ты не должен знать… Ты услышишь их, только лежа в уютной, прямоугольной и удобной для погребения кровати. — Ху Тао. Черт возьми, даже это не прошло мимо его внимания, не так ли? Ее губы изгибаются в кривой улыбке. — Я много думала о времени и… вечности. Я думаю, что Инадзума впечатляет меня. — Каким образом? — Время течет так по-разному для всех. Некоторые люди живут дольше, живут полноценной жизнью после многих лет войны, живут быстро и отдыхают позже, а другие подобны вспышке света и исчезают вскоре после пробуждения, — ее глаза следят за маленькой кристальной бабочкой. Она садиться рядом с их табличками. — Забавно, не так ли? Жизнь так быстротечна, но для других она не такая. — Разве ты не довольна жизнью, которую ведешь? — Напротив, я счастливее, когда занимаюсь тем, что у меня получается лучше всего: живу, — потому что это правда. Она любит жизнь, любит видеть, как она появляется, и прощаться с ней. — Но сегодня я думаю о том, что будет после. О том, на что будет похоже то, когда меня не будет. — Почемы ты думаешь об этом? — сжимается на ее руке хватка Сяо так сильно, что она пищит. — Успокойся, успокойся, — хихикает Ху Тао. — Здесь нет ничего темного, и я не в опасности, клянусь! — Ху Тао хихикает. Он выглядит так, как будто она представляет опасность – или, скорее, как будто опасность находится внутри нее. В каком-то смысле он недалек от истины. — Просто… что станет с тем, что не является мной, когда я уйду, Сяо? — Что ты имеешь в виду? — Мое тело и душа исчезнут, но это не все, что я есть, не так ли? — она играет с кольцами на своей правой руке. — У меня есть связи с людьми – воспоминания, обещания, все это. Что если все это исчезнет, когда я тоже исчезну? — одна мысль вызывает в ее сердце знакомый ужас. — Что если все забудут обо мне, и я… я исчезну навсегда, Сяо? — Этого никогда не случится, — коротко говорит он. — Что, черт возьми, навело тебя на такие мысли? — Ничего. — Кто-то. — Слушай, не волнуйся. Я хотела, чтобы ты сегодня пошел куда-нибудь и повеселился, и, знаешь, забыл обо всем, что было в голове в последнее время. Быть занудой совсем не поможет, такой облом… — Нет, — яростно качает головой Сяо, скривив губы. — То, что я здесь, с тобой, уже сильно помогает. Одно твое присутствие помогает. Тебе не нужно беспокоиться обо мне, — его рука многозначительно сжимает ее руку, и ее сердце трепещет. — Не ходи вокруг да около со мной. Ты всегда была честна. В чем причина твоей задумчивости? — Ничего, ничего. Я задавала себе эти вопросы, и все они немного выходят за рамки моего смертного поля, если уж говорить, — она смотрит на небо. — Но… что если все, на что я надеялась, – просто ложь самой себе и безосновательные надежды? Что если ничего невозможно? Сяо начинает злиться, и она видит его недовольство. На что, она не может сказать, но это не касается ни одного из них. — Какого рода мысли? Ох, ну… ей нечего терять, и быть искренней – лучший способ проиграть битву, правда. — Ну, посмотри на нас с тобой, например. — На нас с тобой? — Ху Тао не упускает из виду, как он напрягается. — Что ты имеешь в виду? — Ты намного переживешь меня, моих потомков и потомков моих потомков. Прямо сейчас слова, которые я говорю, то, что ты говоришь… ты не будешь помнить их вечно. Но я, вероятно, перенесу их на другую сторону гораздо ближе к своему сердцу, чем ты когда-либо сможешь, — она опускает глаза. — Немного глупо, если подумать. Мы живем в странном дисбалансе, но… каким-то образом живем. И я… я боюсь того дня, когда все закончится. У Якса, похоже, закончились слова. В огнях фестиваля он кажется добрее, честнее, несмотря на то, что она знает, что он никогда не ведет себя ни так, ни так. Его сердце чистое, хотя и испорченное, тяжелое, хотя и легкое от скрытых эмоций, и мерцание его глаз рисует его в таком задумчивом образе, который не кажется реальным, потому что ее пребывание здесь с ним похоже на сон, от которого она не хочет просыпаться, даже если слова той женщины, вероятно, были достаточно вежливым предупреждением. Что с ними будет, когда она уйдет? Что станет с ней в его голове, когда пройдут тысячелетия, и память о ней перестанет приносить ему счастье, которое, она надеется, они приносят сейчас? Смогут ли они когда-нибудь быть счастливы вместе, несмотря ни на что, не как друзья, но, возможно… — Среди всех людей именно у тебя возникли такие смешные мысли. — Хм? — вздрагивает от его слов Ху Тао. — Ты никогда не боялась этого раньше. Я не могу заглянуть тебе в голову, но я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что ты бы никогда не усомнилась в обещании, которое я дал тебе, — Ху Тао собирается извиниться, но он не дает ей заговорить. — Неужели у тебя так мало веры в меня, что ты думаешь, что я забуду о тебе? — Нет! Дело не в этом, я... — Тогда в чем же? — он не выглядит сердитым, он просто выглядит… обеспокоенным. — Я понимаю, почему ты так думаешь – это, пожалуй, самое логичное, что ты когда-либо говорила. Возможно, именно поэтому я и беспокоюсь. — Я целиком и полностью верю в тебя, — возражает она, отмахнувшись от маленького оскорбления. В конце концов, он прав. — Тем не менее, как директор ритуального бюро, я знаю эффект течения времени. Это столп, на котором зиждется моя область. Если время не проходит, узы не создаются, люди не уходят, и духи не могут обрести покой, — она прикусывает губу. — Я доверяю тебе, Сяо, но течение времени пугает меня больше. Потому что, о как она доверяет ему всем сердцем. В Ли Юэ слишком мало лилий, чтобы сосчитать, сколько раз она доверяла ему свое сердце или сколько раз смотрела ему в глаза и обещала вечный покой. Верно, она всегда была смелой, но она никогда не была нечестной. Только сегодня она задается вопросом, не считает ли он тоже, что это, возможно, было глупо. — Я согласен, что время течет по-разному для нас обоих, но разве не нормально для смертных – проживать свои дни так, будто они последние? — вздыхает Сяо, и его взгляд поднимается к верхушкам сакуры. — Ты научила меня этому. Когда этот день настанет, мы все равно останемся друзьями. Это все, что должно волновать тебя, как смертную. — Но… что насчет тебя? Совсем, как тогда, когда она заставала его в те безмолвные, одинокие моменты, его глаза становятся чуть темнее. — Я буду продолжать жить как Якса. Мой долг перед Ли Юэ – тот, от которого я не могу уклониться, пока не испущу последний вздох или моя карма не настигнет меня. Мысль об этом пугает ее. Сяо, лежащий в грязном поле, избитый до смерти и истекающий кровью на полях, по которым они раньше беззаботно ступали. Конечно, у них обоих всегда были синяки, но все они, казалось, не имели значения. Время и вечность никогда не имели значения, когда они были вместе, потому что пока нечто сплеталось между их пальцами и они были живы, все было хорошо. На самом деле у нее нет причин думать так далеко вперед и слышать, как Сяо говорит такие вещи с такой уверенностью – приносит ей облегчение. Ее так успокаивает, что он будет продолжать жить с высоко поднятой головой. И все же… Его пальца сжимают ее, и она встречается с ним взглядом под трепещущими вокруг лепестками сакуры. Его взгляд бесконечно и глубоко любящий, чего она никак не ожидала увидеть. — Но со мной все будет в порядке, когда придет время. Не доверяй течению времени – доверься мне, Ху Тао, — он говорит с тенью улыбки. — Я не планирую забывать тебя. В любом случае, я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу. Отсутствие фирменной Адептовской отстраненности в словах и тепло заставляют ее улыбнуться. Она хихикает, задыхаясь: — Подумать только, что я, Ху Тао, услышу такие прекрасные слова от такого опытного воина, как ты… никакие надгробия никогда не смогли бы отразить столь прекрасное чувство, о мой могучий страж. Ее уверенные и дразнящие – и благодарные – слова заставляют Сяо запнуться и отвести взгляд, но он не отпускает ее руку. — Просто… — Сяо прочищает горло. — Просто верь в меня. Если я не забыл своих павших товарищей, то и тебя не забуду. Ни сейчас, ни когда-либо. Адепты никогда не нарушают клятвы. — Вот я стою здесь, пытаюсь доказать свою точку зрения, но вот приходишь ты и разрушаешь всю мою логику, — качает головой Ху Тао, и он слегка хмурится. Ху Тао хлопает его по руке. — Мы знаем, как работает цикл жизни. Все, что рождено из праха, снова станет прахом и перейдет дальше. — Ты не уйдешь в ближайшее время, — при нормальном раскладе это был бы вопрос. После всего, что они видели, – это утверждение. В его голосе она может уловить шепот обещания, отчего она улыбается честно, без колебаний. — Нет, не уйду. Особенно не сейчас, — чувствуя себя намного лучше, она указывает на небо. — Смотри, свет сакуры очень яркий! Как ты думаешь, сёгун Райдэн освещает ее? Ёимия сказала, что свечение появляется от силы желаний людей, но… звучит слишком хорошо, тебе не кажется? Насколько нам известно, где-то может быть очень большая хрустальная бабочка, трепещущая своей жизнью! — Маловероятно, — говорит Сяо. — Но я видел, как случались гораздо более странные вещи. Это самый удовлетворительный ответ, который она может получить от него, и вместе они наблюдают, как дети медленно вешают свои таблички на дерево. Вид внушает благоговейный трепет: страна, которую когда-то поразили столько раздоров, теперь стоит перед увядающим деревом, возрожденным новым поколением, и в этой толпе два чужака из Ли Юэ; два народа, которые живут в тени своей нации, проливая кровь и хороня тела тем или иным способом. Они наблюдают, как проходит жизнь, молясь о секунде, когда время замедлится. Но когда она смотрит на него… она понимает, что больше нигде не хотела бы быть, даже если ее жизнь оборвется со следующим вдохом, который она сделает. — Ты однажды сказал, что не веришь в вечность уз, так что… ты… — ее голос звучит неуверенно, но из глубин ее сердца льются слова. — Ты действительно думаешь, что твои чувства когда-нибудь изменятся или исчезнут, Алатус? Что она имеет в виду под чувствами? Даже Ху Тао не знает, но она знает одно: она не хочет, чтобы их дружба исчезла, и ей невыносима мысль о том, что это счастье и это блаженство однажды исчезнут из его глаз. Погруженный в свои мысли, Сяо спокойно смотрит на нее, нежно держа ее руку в своей. — Расступитесь! Ее всемогущее превосходительство, сёгун Райдэн, идет! Толпа взрывается шумом. Все разбегаются, как маленькие муравьи в исступлении. Сяо хватает ее за плечо и уводит подальше от хаоса, идя за толпой людей, которая образуется вокруг мощеной дорожки восходящей улицы. Если она внимательно прислушивается, то услышит, как на близком расстоянии маршируют барабаны. Раздаются радостные аплодисменты, когда в поле зрения появляются стражники с копьями, флагами и серьезным видом. Ху Тао и Сяо с любопытством наблюдают за происходящим из толпы. Великолепный шквал знамен, барабанщиков и жриц торжественно шагает вперед, и скоро флаги увеличиваются в размерах, в величии, и женщина, одетая в элегантные ткани и само Электро, выходит вперед, к восторгу и ликованию всех вокруг. Сердце Ху Тао сжимается, когда она присматривается к этой женщине, этому Архонту, этому богу: женщину в красивом длинном фиолетовом платье, волочащимся за ней, с богато украшенным древком; длинные темные волосы, украшенные цветами, затем бледная кожа и знакомая огромная бесконечность бледно-фиолетовых глаз… Они обращаются к ней сквозь марш. Искра мудрого, холодного признания. Кровь Ху Тао застывает в жилах, как и все тело. Это сёгун Райдэн. Та же самая женщина, с которой она разговаривала в издательском доме «Яэ» несколько дней назад – и ранее сегодня. Женщина, которая сказала ей, что бессмертность и смертность не сочетаются, божество, на которое накричала Ху Тао за несколько часов до того, как Архонт заметила ее присутствие в толпе среди сотен человек. Архонты. Селестия. Семерка, она обречена. — Ох? Какой сюрприз встретить вас здесь! Ху Тао и Сяо оборачиваются и видят там Тому и Аяку, одетых в красивые кимоно, которыми Ху Тао с удовольствием бы восхитилась, если бы не чувство паники, бурлящее в венах и заставляющее ее теребить рукава. Она приближается к Аяке, руки трясутся. Девушка взвизгивает. — Ай-яй-яй, ты должна мне помочь! Я думаю, у меня серьезные неприятности – я имею в виду, большие неприятности уровня Архонта по значимости! — Как, во имя Тейвата, ты так легко попала в беду? Ты была рядом со мной весь вечер, — повернувшись к ней с широко раскрытыми глазами, спрашивает Сяо. — У вас была стычка с комиссией Тэнрё? — наклоняет голову Аяка. — Они, как правило, испытывают небольшой стресс в разгар торжеств. Если они угрожают вам, пожалуйста, не обращайте внимание. — Нет-нет-нет, это хуже! — Ху Тао закусывает губу. — Я… я встретила сёгуна Райдэн в издательском доме несколько дней назад… и сегодня тоже, и мы говорили о чем-то, что действительно, действительно вывело меня из себя. Я… Я, возможно, немного повысила голос. Только самую малость. Остальные трое заметно вздрагивают от ее слов. Сяо, в частности, смотрит на нее так, будто она сошла с ума. — Ты накричала на сёгуна Райдэн? — Не смотри на меня так! Это был очень эмоциональный момент! — Но это не значит, что она не боится всевышней Селестии. Ее ноги немного дрожат. — Думаете, уже слишком поздно бежать из страны? Может быть, мы сможем найти Бэй Доу здесь и тайно подняться на борт Южного креста! Уверена, она не узнает, если мы не будем много есть… или вообще ничего… — Подожди, придержи коней, не нужно заходить так далеко. Я не думаю, что стоит о чем-либо беспокоиться, — покачав головой, говорит Тома. — Думаешь? — Ага! Поверь мне, если бы у сёгуна Райдэн были проблемы с вами, комиссия Тэнрё уже арестовала бы вас. Такое случалось со мной раньше – они очень оперативные, — Аяка похлопывает его по плечу. — Зная ее превосходительство, она, возможно, уже забыла об этом. Не придавай этому большого значения. Ху Тао правда сомневается в этом – Архонт смотрела ей в глаза сквозь толпу, как охотник смотрит на добычу. Она не любительница охоты, но она видела, как Сяо сражается. Она распознает угрозу, как только увидит ее, и она знает прелюдию к смерти, она чует ее в воздухе. Она сглатывает. Ху Тао поворачивается к Аяке и Томе, в ее глазах читается нервозность. — Эм… Так! Что вы двое здесь делаете? Вы не слишком по нам скучали, не так ли? — Ваша компания всегда желанна, но в моем случает я искала брата. Должно быть, он увлекся делом… кто знает, что с ним, — прикрываясь рукой, хихикает Аяка. — Не беспокойся о нем слишком сильно. В конце концов мы его найдем, — говорит Тома, одаривая ее доброй улыбкой. — Я тут подумал… Почему бы нам не пригласить их завтра в чайный дом? Глаза девушки загораются. — Чайный дом? — спрашивает Сяо. — Вы помните чайный дом, в который я водила вас несколько дней назад? Он предлагает скидки и всевозможные блюда на завтрашний вечер и только на этот вечер, — объясняет Аяка. — Это была бы отличная возможность для вас двоих глубже познакомиться с нашей кухней и традициями, если вам интересно. И я не думаю, что вы хотели бы пропустить новые идеи Томы в игре в Сябу-Сябу. Ох, Сябу-Сябу! Она уже слышала это слово раньше. Должно быть, это какое-то необычное, вкусное рагу – она бы убила за такое утешение прямо сейчас, честно… Ху Тао кивает и поворачивает голову к Сяо. — Звучит заманчиво, а? Бьюсь об заклад, наблюдать за фейерверком будет приятнее, если наши желудки полны, а души успокоены. Ничто так не поднимает дух, как хорошая еда! Только в переносном смысле, конечно. — Звучит неплохо, — кивает Сяо. — Хорошо! — говорит Тома, хлопая в ладоши. — Тогда все решено. Будем надеяться, что сёгун Райдэн не заберет тебя раньше! И как только он это говорит, Ху Тао слышит голоса позади них – и вот она. Кудзё Сара с двумя охранниками позади нее. Ху Тао вскрикивает и быстро прячется за Сяо, который защищает ее рукой. Смех Томы сразу же обрывается. — Ваша одежда изменилась, но вы, должно быть, все еще госпожа Ху Тао, не так ли? — обращается к ним с устрашающим профессионализмом Кудзё Сара. Она могла бы сказать, что это не так и убежать – или, еще лучше, предложить несколько купонов или стихов, чтобы уменьшить штраф, который она собирается получить, но это может привести к еще большим неприятностям. Ху Тао впивается ногтями в руку Сяо. — Зависит от обстоятельств. Вы пришли за приятной скидкой, которая бывает раз в жизни, на наши похоронные услуги? — Нет, — ах, она даже не рассматривает ее предложение. Жаль. — Я пришла от имени ее превосходительства, сёгуна Райдэн. Она приказала мне вызвать тебя в Тэнсюкаку ровно в полночь. Сяо толкает ее дальше за спину. — Это просто смешно. По какому обвинению ее вызывают? — Ее превосходительство не поставила меня в известность по поводу таких деталей, но я могу заверить, что у нее нет дурных намерений по отношению к вам, — медленно Ху Тао выходит из укрытия, неуверенно прочищая горло. Выражение лица Кудзё Сары смягчается. — Она также приказала вам прийти одной в целях сохранения тайны. Якса смотрит на Ху Тао, затем на Кудзё Сару, и на краткий миг Ху Тао кажется, что он ее раскусил. Что он обнаружил, глядя на то, как она ерзает, как нервный кролик? Она не уверена, но от этого он хмурится еще сильнее. — И почему мы должны подчиняться? — спрашивает Сяо. — Ваш Архонт не пременет опуститься до того, чтобы убивать невинных людей ради идеалов. Какие идеи она могла нарушить? Кудзе Сара ничего не говорит: однако Аяка говорит, положив руки на грудь. — Попрошу, господин. Ее превосходительство совершала чудовищные ошибки, но она не зашла бы так далеко, чтобы хладнокровно убить чужеземца. Конечно, эта проблема не может быть настолько глубокой, не так ли? Что ж… Ху Тао не может точно сказать. Проблема настолько крылась в эмоциях, что она не может сказать, стоило ли из-за такого расстраиваться, но она расстроилась. Тем временем сёгун просто смотрела на нее с бесстрастием и элегантностью, которые, оглядываясь назад, она может себе представить только у божества. И Чжун Ли. Но кто его знает, честно говоря. — Что произойдет, если я откажусь? — вздыхает Ху Тао. — Вы не можете отказаться. — Что если я откажусь? — Вам лучше не играться с терпением ее превосходительства. Южный крест плавает по морям, частично контролируемым ею. Искушая судьбы, можно зайти так далеко, — когда она так говорит, в ее словах много смысла. Ужасно много. — Ее превосходительство будет ждать вас в Тэнсюкаку после окончания парада. Покажите это охранникам, и они вас пустят. Ху Тао вздыхает, все еще неуверенная, и берет маленький брелок. Кудзё Сара склоняет голову и, кивнув Аяке и Томе, уходит со своими охранниками. Она бросает взгляд на Сяо. Он совсем не выглядит довольным, но прежде чем он успевает возмутиться и расстроиться, она похлопывает себя по животу. — Как думаешь, мы могли бы поужинать перед встречей? Я не думаю, что смогу предстать перед божеством с пустым желудком. Если я перейду на другую сторону, мне лучше сделать это с чем-нибудь вкусненьким. Сяо сжимает переносицу и берет ее за руку, указывая на районы города выше. — Давай. Мы можем придумать что-нибудь, пока едим. Время имеет решающее значение. Ху Тао поворачивается к Аяке и Томе, которые смеются, когда Сяо уводит ее прочь. Она машет рукой, в ее глазах написано извинение. — Мне очень жаль! Увидимся завтра! И Аяка произносит что-то похожее на пожелание удачи в ночном воздухе, а затем они теряются в толпе.***
Изначальный план Сяо состоял в том, чтобы они пренебрегли правилами сёгуна и он пробрался на крышу, где мог начать действовать в случае необходимости. В конце концов, она бы поняла, что, если ударит Ху Тао, она также ударит Адепта, фигуру, жизненно важную для Ли Юэ, что будет означать политические проблемы и беспорядок. По крайней мере, так объяснил Сяо, но все он звучал так обеспокоенно, что Ху Тао не смогла удержаться от легкого смеха. Иногда он бывает таким глупым, и, когда она сказала ему об этом, все, что он сделал, это хмыкнул и продолжил есть молча. Она убедила его остаться и подождать ее в гостинице. Он яростно возражал, говоря, что это безрассудно и что она может подвергнуться опасности, но она просто отмахнулась. — Как сказал Тома, если бы она хотела, чтобы я покинула этот мир, она бы послала кого-нибудь с чем-нибудь более смертоносным, чем приказ о призыве, ты так не думаешь? — Тем не менее она послала стражников. А Архонты, как правило, проявляют артистизм, когда дело доходит до казни. Гуюнь тому доказательство. Ох, этот прекрасный каменный древний лес, полный легенд и тихой, спокойной красоты осевшей пыли и смерти. Она что-то промычала и покачала головой. — Давай дадим ей шанс. Если я почувствую неприятности, я сразу же тебя позову. Может, мне удастся похоронить Архонта на наших землях – вполне подходящее название для предложения, хм? Похоронен как Архонт за цену, которую вы не можете упустить! Звучит красиво, не думаешь? — Это не смешно, Ху Тао. Но смешно было, и она смеется, а потом уходит – вот тогда ее смех сменяется одиноким, жутким созерцанием. Рев толпы все еще звучит глубоко в ее ушах, когда она шагает по пустынным, тихим улицам. Все давно разошлись по домам, и со стражниками на каждом углу каждого маленького переулка она боится за свою жизнь больше, чем без них. Но тем не менее она держится стойко, высоко подняв подбородок, а ее посох находится в мысли от призыва. Когда она появляется в Тэнсюкаку, никто не произносит ни слова возражения. Может быть, они считают ее сумасшедшей из-за того, что она здесь так поздно ночью, или, может быть, они думают, что у нее есть желание умереть. Лестница длинная, дворец сёгуна потрясающий, а воздух наполнен тихим стрекотанием сверчков и слабым потрескивание Электро в небе высоко над темными облаками Инадзумы. И вот она здесь: перед сёгуном Райдэн в широкой открытой комнате. — Пожалуйста, проходите. Я вас оттуда почти не вижу. Ху Тао выходит вперед, сжав руки в кулак и высоко подняв подбородок. От отсутствия мебели, охраны и безделушек королевского вида ее шаги отдаются эхом вокруг, и, если сёгун знает об этом, она этого не показывает; она просто стоит там, наблюдая, со сложенными на груди руками и с уравновешенным, теплым взглядом, который все еще призывает молнии потрескивать на кончиках пальцев Ху Тао. Да, она стоит прямо перед Архонтом, все верно – призывательницей грома, чародейкой молнии, жнецом бурь: сёгуном Райдэн. Женщина тоже подходит к ней, мягко и уравновешенно. Приложив руку к груди, она говорит: — Надеюсь, что сегодняшнее празднество вам понравилось, и... никто не доставил никаких хлопот по пути. — Нет, все было в порядке, — ее губы изгибаются в натянутой улыбке. — Если уж на то пошло, мне немного любопытно, зачем вы позвали меня сюда – не то чтобы я ставила под сомнения ваши решения или что-то вроде того! Я… Я думаю, у меня есть смутное представление. Мы, конечно, не сошлись во взглядах на пару вопросов сегодня утром, не так ли? Айя, подумать только, что вы, эм, Архонт… Даже в книгах вы не увидите ничего подобного! К большому беспокойству Ху Тао, сёгун хмурится и отводит взгляд в сторону. Воздух становится все гуще и гуще, кружится, как бушующее море, и треплет ее сердце, как ветер урагана. У нее перехватывает дыхание, когда она стоит перед Архонтом, и та так молчит. Будто она обдумывает последнее, мучительное наказание – или, что еще хуже, последний день своего прощания. Желудок Ху Тао переворачивается, когда она замечает изменение позы сёгуна, легкое напряжение. Она складывает ладони с хлопком, который эхом отражается от стен. — Мне так жаль, я... — Пожалуйста, примите мои извинения. Слова директора тают на языке, когда сёгун Райдэн смотрит на нее таким виноватым взглядом, что Ху Тао заикается от удивления. — Нет-нет-нет! Вы не должны извиняться, это я заговорила не в свою очередь! И я также кричала – я не против опасности, но кричать на Архонта – совсем не в моем стиле. — Я знаю, — издает тихий смешон сёгун Райдэн. — Мне рассказали о вашем посещении Великого храма Наруками. Вы, безусловно, любопытное создание, на которое стоит посмотреть, и к тому же путешествуете с божественным зверем. Ох, и снова за старое… Ху Тао яростно качает головой. — Он просто выполняет роль моего стража в этой поездке. В этом нет ничего странного. — Любопытно. Полагаю, Адепт вполне мог бы приказать охране из высшего правительства следовать за вами вместо него, и все же… Хм. Действительно, любопытно, — тон ее голоса пробуждает что-то в ее животе, что-то радостное, но также и что-то озадаченное. — Скажите: вы беспокоились, что я поражу вас на месте за слова сегодня утром? Ху Тао забавляет идея лжи, но какой в ней смысл? Она Архонт, и, честно говорят, она покончила с ложью. — Я вела себя не так, как должна вести себя смертная – и я не только смертная, я также занимаюсь похоронными делами Архонтов и Адептов. Я должна была думать наперед. — Почтительный характер Ли Юэ никогда не перестанет меня удивлять. Моракс, безусловно, хорошо вас обучил, — улыбается сёгун Райдэн. Она понятия не имеет, что это может означать, но сёгун отворачивается, прежде чем она успевает спросить. Архонт вздыхает: — Я совершенно не хотела ни расстраивать вас, ни оскорблять природу ваших убеждений. Мое существование настолько отделено от смертных, что однажды даже я отказалась от своего собственного существования ради идеалов. Было бы глупо с моей стороны не понять, что вы тоже придерживаетесь своих идеалов с таким же упрямством. Ошеломленная молчанием, Ху Тао поднимает голову в поисках слов, крутя прядь волос между пальцами. — Да, но вы знаете об этих вещах гораздо больше, чем я, ваше превосходительство. С моей стороны неприлично навязывать свои убеждения. — Убеждения – не вопрос истины или чего-то еще. Амбиции и вера – это то, что не смогут поколебать даже Архонты. Они не являются абсолютными. Возможно, я прожила дольше вашего, но это не значит, что я идеальный лидер. Она поворачивает голову к эмблеме в задней части комнаты. Она стоит там в зловещей тишине, как вход в тайный, неизведанный мир для всей Инадзумы. Взгляд Архонта устремлен куда-то вдаль. — Я осознала свои ошибки, когда пыталась поставить истину выше смертности. Все бессмертные сделаны из той же плоти, что и смертные – ну, ваш компаньон Адепт может и не быть таким, но глубоко внутри мы все из плоти и костей. Возможно, различий не так много, как некоторые думают. Но вечность – это то, что мы никогда не разделим. Теперь я это очень хорошо осознаю. Глаза Ху Тао опускаются. Вечность… непреодолимая преграда между ней и Сяо, та тонкая, но заоблачная стена, которая не дает ей спать по ночам и заставляет задумываться днем, когда работа спокойна, а Якса нет рядом. — Удовлетворите мое любопытство, госпожа Ху. — Просто Ху Тао, — быстро говорит она. — Нет необходимости в формальностях, ваше превосходительство. — Очень хорошо, — она кивает. — Удовлетвори мое любопытство, Ху Тао. В чем причина того, что ты с такой яростью придерживаешься своих убеждений? Может быть, твои чувства по этому поводу выходят за рамки смертного мышления? Ах, Архонты и их всемогущество и прозорливость. Так очаровательно, но в то же время так неловко – особенно потому что дело касается этого вопроса. Щеки Ху Тао розовеют. — Полагаю, это смесь того и другого. — Смесь того и другого, — повторяет сегун Райден. — Ты защищала идею любви, выходящей за пределы смертности, так, что чувствовалась личная заинтересованность. Имела ли эта горячность отношение и к спутнику, которого ты оставила сегодня вечером? Опять, но что она должна сказать? Она не хитрит, и у нее не очень хорошо получается играть, когда она так устала… Ху Тао кивает через несколько секунд. — Я очень расстроилась из-за универсальной истины. Обычно как ритуальный директор, я знаю наперед, что бессмертность и нечто столь глубокое, как смертная любовь, не могут ужиться вместе. Я понимаю, что мои доводы могут показаться вам выходящими за рамки логики. Громкое «да» – это то, чего она ожидает, но получает совершенно противоположное. — Нет. Они не звучат неразумно – они звучат контрпродуктивно, но… мне кажется, я понимаю, — Архонт нежно касается своего лба. — Как Архонт я все еще бьюсь над пониманием понятий романтики и любви, но я видела, как миллионы людей влюблялись миллионами разных способов. Еще… Я изо всех сил пытаюсь понять такие зацикленности. — Вы можете понять любовь, только любя и будучи любимой, — утверждает Ху Тао. — Хотя… книги иногда делают свое дело. Впрочем, это совсем не то, как быть влюбленной. — Тогда просвети меня, — сёгун Райдэн делает шаг ближе к ней. — На что похожа смертная любовь, раз смертная готова противостоять Архонту во имя такого мимолетного чувства? При этих словах Ху Тао задумчиво закрывает глаза и представляет, что перед ней лежит книга, перо, чернила и светит лунный свет. Она задается вопросом, каково было бы, если бы Сяо был рядом с ней. Ее кожа покрывалась бы мурашками, несмотря на его присутствие, везде, где он прикасался, и ее сердце билось бы не в такт, словно в нелепой песне о перетягивании каната, которая, возможно, никогда не прекратится, но никогда не перестанет быть веселой, потому что любовь – это дорога, которая никогда не останавливается и становится только глубже по мере того, как сердце становится более любящим. Когда она представляет глаза Сяо, его редкую улыбку и невозможный звук его смеха – деликатес только на одну ночь – Ху Тао улыбается. И когда она думает, что увидит его завтра и послезавтра, и еще через день, она гонится за своим нетерпением и позволяет своему разуму блуждать в лесу. Это густой лес, полный неопределенности и множества ложных тропинок. Однако это все еще зеленое пастбище. И там, где есть зелень и жизнь, будет надежда и он. Ху Тао с нежностью выдыхает: — Вы когда-нибудь слышали о шелковицах, ваше превосходительство? — Это разновидность цветов Ли Юэ, верно? — Ху Тао кивает. — Легенды Ли Юэ говорят, что шелковицы изначально не появлялись парами, но после войны Архонтов шелковицы стали настолько редкими, что виды эволюционировали, чтобы выживать парами, чтобы помочь опылению. С научной точки зрения, шелковицы не нуждались друг в друге, чтобы выжить, но только это увеличило продолжительность их жизни. — В чем же тогда необходимость такой эволюции, если она оказывает такое незначительное влияние на долгосрочную перспективу? — хмыкает сёгун Райдэн. — О чем я и говорю, — говорит Ху Тао. — Видите ли, ваше превосходительство, любовь похожа. В ней нет строгой необходимости, и ее невозможно объяснить, но каким-то образом вид чего-то столь прекрасного, появляющегося в парах, может исцелить сердце, — она с умилением вспоминает хаос на волноходе, острые ощущения и хихикает. — Она не поможет выжить, но сделает жизнь ярче. У нас, смертных, есть время только на то, чтобы вот так долго махать крыльями, так что чем нежнее жизнь, тем легче будет расстаться. Метафора превращает сёгуна в задумчивого человека, такого тихого, что кажется, будто небольшая дрожь сотрясает фундамент под ее ногами, но это не плохая дрожь – скорее та, которая приходит после очищения или после падения тихого зла глубокой ночью. Ху Тао позволяет себе дышать глубже, и сёгун, в свою очередь, улыбается. — Твои истории никогда не теряют своего очарованию в своей смертности, — она жестикулирует вокруг себя, и улыбка медленно исчезают. — Как ты можешь видеть, Тэнсюкаку в основном пустой внутри. Я живу здесь сама по себе. У меня достаточно времени, чтобы подумать… и твое дело привлекло мое внимание. Какое-то время это меня пугало. — Мне очень жаль, ваше превосходительство, — поднимает руки вверх Ху Тао. — Никаких извинений не требуется. В конце концов, впускать смертные идеологии в такую бесконечную жизнь, как моя, не так уж плохо, — ее глаза становятся немного добрее. — Если уж на то пошло, скуку бессмертия спасают только проблески смертной жизни, которые прорастают под нами. Ночное небо не так красиво без звезд, не так ли? — Нет ничего скучнее беззвездной ночи, — согласно качает она головой. Сёгун хихикает. Она смотрит на свою руку, в которой, вероятно, были бесчисленные Глаза Бога и клинки. — Бессмертие столь же изнурительно, сколь и прощающе. Можно с легкостью прожить жизнь, оторванную от эмоций и чувств; все, что нужно – один толчок, одно желание. Так жить пугающе легко, — голова Архонта опускается. — Но… совсем недавно я поняла, что так жить нельзя. Теоретически чувства и связи мимолетны, и бессмертие может лишить таких эфемерных развлечений – и все же… от таких эмоций не так-то легко избавиться. — Вы действительно так думаете? — с распахнутыми глазами уточняет Ху Тао. Сёгун кивает и смотрит на Ху Тао серьезным, прищуренным взглядом. Ее глаза блестят под тенью. Потрясающее зрелище. — На протяжении веков я гналась за вечностью, лишенной чувства вины и компании для себя, и отсутствием опасности и амбиций для Инадзумы. И все же, приходит сегодня, и печаль, которую я испытывала, теряя своих людей, остается, — сердце Ху Тао сжимается от знакомого чувства. — Время ничего не делает, чтобы изменить душу без воли, и время ничего не делает с нацией, которая будет сопротивляться Архонту. Вечность остается только там, где лежат чувства, узы и воспоминания – вот истинное значение вечности. Ху Тао не осмеливается сказать ни слова и молча принимает эти слова близко к сердцу. Сам Сяо сказал ей, что их узы не разорвутся, потому что он никогда бы этого не допустил. Слышать, как он говорит это, было вдохновляюще, но это… это что-то другое, во всех мыслимых смыслах. Ей достаточно одного взгляда, чтобы увидеть так ясно: подумать только, что Архонт тоже оплакивает того, кого она когда-то любила… — Я теряла людей с течением времени, как и все в Тейвате, — вздыхает сёгун Райдэн. — И все же моя любовь к ним никогда не исчезала. Их уроки остаются во мне, как бы мне ни неприятно это признавать. Архонты истекают кровью точно так же, как и смертные, и мы страдает точно так же. Наши сердца сделаны из одной плоти. Ну, все еще остается вопрос, какой может быть истинная форма Сяо, но… она права, не так ли? В конце концов, Архонт Ли Юэ умер, но это не значит, что его здесь больше нет. Он остался в каждом камне в Ли Юэ, в каждом распускающемся цветке, в каждом дуновении ветерка, который ласкает ее руки всякий раз, когда Сяо приближается к ней. Тело разлагается и в итоге исчезает, но, возможно, узы – нет. — Бессмертие – это одновременно и благословение судьбы, и проклятье. Всякий раз, когда происходит хорошая перемена, она остается неизменной, — сёгун Райдэн добродушно улыбается, не так, как тот, кто охотился за Глазами Бога, но… как она. Как человек. — Не стоит недооценивать мимолетные воспоминания в неизменной вечности. Каждое озеро покрыто рябью, каким бы неподвижным оно ни было. И уверена, что твой друг Яска чувствует то же самое. Да, Сяо, тот самый парень, который, вероятно, сейчас смотрит на луну, взгромоздившись на здание; зная его, он может быть сильно обеспокоен. Или, может быть, он спит, отдыхает, как ему и положено. Кто знает, что с ним. Успокоив свое сердце, Ху Тао усмехается: — И вы подумали обо всем этом за такое короткое время? Архонты, должно быть, быстро соображают. Если у вас какие-нибудь советы, как достичь такого вдохновения? — Парады и шествия – хорошее окно в радость и праздник смертных. Это открывающий глаза опыт, — говорит Архонт. — Я бы хотела, чтобы мое упрямство не поразило тебя. Теперь я буду думать наперед. — Айя, все в порядке! — с усмешкой качает головой Ху Тао. — В каком-то смысле это был очень интересный опыт. Не говоря уже о том, что наш разговор заставил мое сердце почувствовать себя намного лучше – легче, чем лепесток, и бодрее, чем старый деревянный гроб, — она постукивает пальцем по подбородку. — Я могла бы даже написать пару поэм об этом! — А… поэм? Ах, смятение в ее глазах! Ху Тао кивает. — Да, да! Что-нибудь с изюминкой, что-нибудь нежное и успокаивающее для такой смущенной души, как моя, но… не волнуйтесь. В следующий раз я напишу что-нибудь более реалистичное и реалистичное для таких суровых читателей, как вы! Она подмигивает, и Архонт, кажется, понимает, к чему она клонит. — Понимаю. Я уверена, что это будет восхитительное чтение. Я с нетерпением жду того дня, когда смогу прочесть. Ху Тао улыбается своей самой яркой улыбкой. Сёгун протягивает ей руку, и Ху Тао с радостью берет ее и пожимает. Когда Архонт отпускает ее, она кивает подбородком в сторону выхода из Тэнсюкаку. — Ты свободна. Наслаждайся и завтрашним празднеством. Я надеюсь, что ты и твой друг получите такое же удовольствие от фейерверков, как и вся Инадзума. — И вы тоже будете присутствовать на празднике? — Мой старый друг, несомненно, оттащит меня за ухо, если я не приду, так что, вероятно, так и сделаю. Фейерверк действительно стоит того, чтобы на него посмотреть, — сёгун разворачивается и начинает уходить. — Если бы только это чувство могло продлиться немного дольше… Ху Тао не осмеливается совать нос не в свое дело, и с молчанием светлячка на склоне Уван она тоже уходит.***
Когда Ху Тао возвращается в гостиницу, Сяо, как всегда, сидит на балконе, и, как всегда, он спрашивает ее, как все прошло, — но слова умирают, когда она обнимает его, прижимаясь так крепко, что даже буря не смогла бы разлучить их. Руки Сяо зависают над ее телом. — Ху Тао? Что случилось? — Ничего. — Все. — Позволь мне постоять так немного. А потом можешь уйти. Радуясь, что он не отталкивает ее, она утыкается носом в изгиб его шеи, испытывая облегчение от того, что наконец-то ступила на знакомую почву; Сяо медленно обнимает ее, не подозревая о том, что Архонт только что исцелила ее сердце и что, может быть, только может быть, у них есть шанс. — Наконец-то… Ты, кажется, снова в порядке. Якса нежно берет ее на руки, и она визжит, когда он уносит ее обратно в спальню, чтобы спокойно и безмятежно выспаться ночью, когда ее тело в безопасности в его объятиях, а ее сознание наконец-то спокойно.