Судить мне

      Пристроив семью Короса, Илас направился к себе, спросил у стоящего у двери Мила:       — Мои наложники готовы к прогулке?       — Да, господин, — глубоко поклонился слуга. — Мроя отправила меня сообщить вам именно это.       — Не стоит мне сообщать такую неважную информацию, — попросил уравнитель.       — Простите, — отозвался вежливо Мил, не добавляя больше ненужных слов.       — Скажи им, пусть идут за ящерами, — приказал Илас. — Я сейчас подойду, только рубашку переодену.       Уравнитель хотел не столько переодеться, сколько побыть пару минут в одиночестве, чтобы переключиться. Закрыв тяжёлую дверь своей комнаты, Илас позвал шёпотом:       — Эля.       — Тут, — отозвалась богиня.       — Останови время ненадолго. Мне нужно прийти в себя, — попросил уравнитель.       В ушах Иласа всё ещё стоял истошный детский крик: большинство сыновей Короса были маленькими — лет пяти, шести, а то и младше. Было два младенца: сын одной из жён и сын одной из наложниц. Мальчики кричали, цепляясь за матерей, женщины плакали, прижимали сыновей к себе. Лишь грубой силой хмурым стражницам удалось разлучить детей и матерей.       Но больше пронзительного плача Илас запомнил взгляд старшего сына Короса. Наследнику трона на вид было лет восемь-девять; он не плакал, сам вытащил руку из руки матери и послушно пошёл следом за стражницей, но на пороге обернулся и взглянул прямо в глаза уравнителю. Илас никогда не видел столько ненависти и боли во взгляде ребёнка одновременно. Этот суровый маленький мальчик не верил, что ему оставят жизнь, но понимал, что сил спастись нет. Всё, что мог сделать ребёнок — вложить в свой взгляд проклятие.       — Илас, — позвала его богиня. — Не надо… Не думай об этом. Ты спас их жизни, и это всё, что ты мог для них сделать.       — Всё? — хмыкнул уравнитель. — Нет, это не всё. Это самый простой путь, самый безопасный для многих, но не самый лучший для них самих и для их матерей. Я просто не хочу через лет двадцать вновь бороться с хавтами. Это просто разумно, но не гуманно.       — Тут ещё не время гуманности, — напомнила Эля. — Столько лет войны убили понятие гуманности, и только восстановив мир ты сможешь вновь вернуть её сюда. Немного стоит отдельная жизнь в стране, где тысячи жизней забирает война.       Илас кивнул, а затем признал:       — Я не думал, что мне придётся переступать через себя. Это большая цена.       — Хочешь отказаться? — спросила богиня.       — Нет, — заверил уравнитель. — Я начал, и я закончу. Если я не продолжу, то та жертва, которую принесли сегодня жёны и дети Короса, будет просто напрасной.       — Но есть же и плюсы в твоей жизни? Такие хвостатые плюсы, — уточнила Эля.       Илас провёл рукой в воздухе, словно гладя хвост, и согласился:       — Три прекрасных плюса. И четвёртый — тело, что двигается и не болит. Этот бесценный дар я ценю, Эля, и буду ценить.       — Ты готов пустить время? — спросила богиня.       — Подожди, я рубашку переодену, и пустишь, — сказал уравнитель. — Я иногда забываю, что жизнь и без моего вмешательства бывает несправедливой. Они хотя бы живы.       Быстро сменив рубашку, Илас вышел и спустился к наложникам. Омалон с довольной улыбкой раздавал ящерам спелые фрукты. Карамелька, увидев хозяина, подняла голову, но ненадолго. У никора ещё были в руках фрукты, и все осёдланные ящеры толпились вокруг него, стремясь получить вкусное.       Уравнитель прижал палец к губам, прося Камэла и Ланора не сообщать никору о его приходе. Илас остановился в паре метров за спиной Омалона и принялся наблюдать за наложниками и ящерами. Едва фрукты закончились, Карамелька тут же направилась к уравнителю, забавно застрекотав и тем самым приветствовав хозяина. Никор обернулся и ойкнул.       — Простите, я недолго заставил вас ждать? — виновато спросил Омалон.       — Я не мог вмешаться: и ты, и ящеры получали удовольствие, а прогулка никуда не убежит, — рассмеялся Илас. — Ты только часто это не практикуй: ящеры в стойло не поместятся.       — Это сколько нужно фруктов им скормить! — рассмеялся Ланор. — Ящеры отличаются живым нравом, и, если им дать больше еды, они просто начинают больше двигаться.       — Ты, оказывается, такая умная красотка у меня, — погладил Карамельку по голове уравнитель. — Заботишься о своей великолепной фигуре.       Камэл уже привычно первым взлетел в седло, следом забрались и остальные, только никору пришлось воспользоваться табуреткой. Омалон всё ещё только учился ездить верхом, и обычные действия давались ему с трудом. Они неспешно выехали за пределы дворца. Уравнитель взял средний темп потому, что быстрая езда, очевидно, понравилась бы алиасам — да и северянин смотрелся единым целым с седлом — но вот никору было бы тяжеловато.       День выдался хорошим: тёплым, не очень солнечным.       Поравнявшись с Ланором, Илас спросил:       — Тебе тут не скучно?       — Нет, — заверил северянин, а затем добавил. — Но я бы с удовольствием сыграл с тобой в шахматы.       — Отлично, — улыбнулся уравнитель. — Как раз на это я и хотел тебе намекнуть. Давно мы не проводили время вдвоём.       — Тебе и с Камэлом не скучно, — чуть ревниво отозвался Ланор.       — Он мне прямо говорит, что ему со мной не скучно и что он хочет побыть вдвоём, — заверил Илас. — Я же всегда рад твоей компании. Но не всегда уверен, что и ты не против.       — Я не против, — подтвердил северянин. — Не строй планов на сегодняшний вечер… Может, и на ночь.       — О, — только и смог сказать уравнитель и, собравшись, добавил. — Я постараюсь сделать так, чтобы ты захотел остаться со мной на ночь.       — Договорились, — довольно улыбнулся Ланор.       Илас подмигнул наложнику и слегка придержал Карамельку, сравниваясь уже с Омалоном. Никор, прикусив нижнюю губу, сосредоточенно управлял своим ящером и ничего вокруг не замечал. Кастрированный самец под Омалоном отличался добрым, ровным характером, был непугливым и нелюбопытным, но и на солнце бывают пятна. Ящер Плюшка обладал неумеренным аппетитом и, чувствуя на себе неумелого наездника, старался при первой же возможности добраться до остриженной живой изгороди, чтобы пожевать кусты.       — Прекрати с ним воевать, — посоветовал уравнитель, понаблюдав за Омалоном. — Листья этих кустов горькие, Плюшка попробует и отступит.       — Откуда ты знаешь? — уточнил никор, но повод расслабил.       — Я как-то задумался, и Карамелька попробовала, ей не понравилось, — рассказал Илас.       Ящер почуял свободу и поспешил к кусту, облизывая от предвкушения морду длинным раздвоенным языком. Плюшка блаженно зажмурился, широко открыл пасть и оторвал пару веток, принялся задумчиво жевать, а затем выплюнул свою добычу и поспешил за ящером Ланора, выплёвывая зелёную кашу по дороге.       — Спасибо, — заулыбался Омалон, погладив ящера по шее. — Хороший мальчик.       — Я очень хороший мальчик, — шутливо сказал уравнитель.       Наложник смутился и поспешил сказать:       — Я это Плюшке говорил.       — А, жаль, — отозвался тут же Илас.       — Прости, — растерянно произнёс Омалон.       — Да ладно, я же подшучиваю над тобой, — объяснил уравнитель.       — Я… не привык к подобному, — проговорил никор, а затем чуть смущённо улыбнулся. — Но мне приятно, что вы отвлеклись от своего фаворита… на меня.       — У меня нет фаворита, — заверил Илас. — Официально нет.       — А по факту есть Камэл, — кивнул Омалон. — У меня есть глаза, и я всё вижу.       — Ревнуешь? — спросил уравнитель.       — Слегка, — не стал врать никор. — У него была фора во времени.       — У тебя тоже будет фора — хавт и малты появятся позже, — проговорил Илас. — Так что у тебя есть все шансы…       — С этой точки зрения я не смотрел, — задумчиво сообщил Омалон. — И я пока не знаю, как этим пользоваться.       Наложник обернулся, убедился в том, что охранницы едут поодаль и не могут слышать их разговор, и добавил, переходя на «ты»:       — Ты мне расскажешь, как этим преимуществом пользоваться?       — Я могу тебе только намекнуть, — сказал уравнитель: он прекрасно понимал, что возросшая конкуренция играет ему на руку. — Поцелуи этому очень помогают.       — Особенно, если мать никор, королева Лайсо, не будет нам мешать, — согласился Омалон. — Сейчас нас станет трое.       Илас повернулся и хмыкнул: Ланор придержал своего ящера, решив не пускать всё на самотек и проследить, чтобы уравнитель не поменял планы на вечер. Северянин с ящером управлялся умело и ловко и в результате оказался между Иласом и никором.       — Ланор, — протянул руку и накрыл ладонь наложника уравнитель, — не надо. Я не собираюсь обижать тебя, но сейчас ты поступаешь некрасиво. Не надо так.       Северянин виновато глянул на бога войны и спросил очень тихо, почти неслышно:       — Я потом могу ещё долго не решиться… А вдруг ты передумаешь?       — Я не передумаю, даже если Омалон и Камэл решат эту ночь провести со мной, — заверил Илас. — Даже если какие-то дела заставят меня отложить на одну ночь наше время, я потом всё равно выберу тебя. Ланор, а теперь давай вперёд. Я хочу немного пообщаться с никором — у него и так времени со мной было меньше, чем у тебя.       Ланор кивнул и слегка ударил по бокам своего ящера, тот пошёл быстрее. Уравнитель подождал, пока северянин отъедет, и только потом сказал Омалону:       — Если у тебя будут с кем-то проблемы, сообщи об этом мне или Мрое. Я не хочу конфликтов в своём гареме.       — Я не конфликтный, — заверил никор. — Я не умею просто конкурировать. Никогда не приходилось. Да и всегда понимал, что если меня и возьмут в мужья, то мужем вторым, а то и третьим. Это только очень красивые и глупые юноши мечтают стать единственными и неповторимыми.       Илас кивнул. Он понимал, что Омалон, похоже, проще всего воспринимает себя частью гарема: никоры-мужчины были воспитаны так, что не все из них готовы были вообще воспринимать полноценной семью с одним мужем.       — А в семьях никор мужья между собой могут делить постель? — спросил уравнитель из любопытства.       — Иногда, — пожал плечами Омалон. — Если жена не против и мужьям это интересно, то вполне. Всё равно совместных детей у мужчин быть не может, так что это не приносит в семью раздора. Иногда и юноши, которых ещё не сосватали, вступают в отношения с другими юношами. Если это не чей-то муж, то подобные отношения не осуждаются.       — А ты? — спросил Илас. — Ты сам имел любовника?       — Возлюбленного, — поправил никор. — Мы не спали: его семья была очень строгих правил, и мы только раз пять смогли найти возможность просто за руки подержаться. Но не стоит меня ревновать: он давно уже вступил в брак и уехал далеко на север к своей жене.       — Я и не ревную, — сказал уравнитель. — Твоё прошлое — это твоё прошлое, оно сделало тебя таким, какой ты есть, и это было бы просто глупо — ревновать к тому, что было до нашей встречи.       — А ты сам не против того, чтобы твои наложники спали друг с другом? — спросил Омалон.       — А ты собираешься? — ошарашенно уточнил Илас.       — Я? Только если с Камэлом — набраться опыта, — смущённо признал никор.       — Не думаю, что южанин на это пойдёт, но я не против, — задумчиво сказал уравнитель. — Камэл — умелый любовник, тебе понравится.       Омалон улыбнулся слегка растерянно, а затем спросил:       — А ты ему расскажешь?       — Сам расскажешь, — покачал головой Илас. — Нужно же тебе учиться находить общий язык с другими наложниками.       Они въехали в город, и уравнитель пришпорил Карамельку, чтобы оказаться впереди их небольшой кавалькады. В этот раз они привлекли массу внимания: никто не понимал, какой расы уравнитель, а двое алиасов, один из которых и вовсе был вооружён — настораживали.