Little boy on the Moon

      Мэри и Марлин отправились наверх спать рядом с Гарри. Поначалу Римус категорически воспротивился тому, чтобы олененка оставили у себя девочки, и, казалось, Мэри раскусила его переживания, как грецкий орех. Она мягко положила руку на плечо Лунатика и тихо сказала: «Ты можешь не переживать, мы любим его не меньше тебя, он в безопасности». Ха. Да ну. Римус подавил порыв открыть рот для ответа, чтобы не брызнуть ядом. Единственное, что заставило его поверить Мэри, — сильное защитное заклинание, наложенное на дом час назад, вкупе с необходимостью быть рядом с Сириусом.       Римус правда хотел сначала пойти на диван в гостиную, чтобы поспать хоть пару часов перед сложным днем, но… Кого он обманывает? Он прекрасно понимал, что глаз не сомкнет, не держа за руку Бродягу, не слыша медленного биения сердца.       Когда наверху погас свет ночника, Римус закурил, усевшись на диване по-турецки. Его взгляд не переставая буравил одну-единственную фотографию, стоящую на камине напротив. Джеймс держал на руках новорожденного сына с выражением абсолютной победы на лице. Этот солнечный человек, казалось, проецировал свое счастье на все вокруг себя, улыбаясь в тридцать два идеальных белых зуба. Нельзя было не запомнить до конца своих дней его победный крик на ухо Блэку и Люпину: «У меня сын, парни! Родился мальчик!» Добрая, целомудренная, но не лишенная едкого сарказма Сириуса кличка «папочка» навсегда прилипла к Джеймсу.       Рядом с Сохатым стояла заметно измученная, бледная, исхудавшая после родов, но не менее счастливая Лили. Ветер легко развевал ее рыже-красные, как языки огня, волосы, а ее рука легла на плечо мужа. По обе стороны от супругов расположились Сириус и Римус (первый — рядом с Джеймсом, второй — обнимая Лили). Совсем как дети. И где-то с краю стоял Хвост, человек, совершенно недостойный быть на этом фото.       Римус поймал себя на одной мысли. Он поднялся с дивана, почти проскулив от боли в суставах, и подошел к рамке. Честно говоря, Лунатик боялся даже дышать на нее первое время, опасаясь, что от любого неосторожного движения в воздухе фото рассыплется в пыль, как и сокровенное воспоминание. Но сейчас злость побеждала. Римус, в последний раз затянувшись, достал лист картона и свою палочку.       Одно лишь слово. Один взмах кончиком палочки. Один поток бесконечной ненависти. На пол тут же упал небольшой кусочек от фотографии, на котором стоял Питер Петтигрю. Остальная же часть, по-прежнему бережно хранившая в себе одно из лучших воспоминаний, вернулась в рамку.       — Будь ты проклят, ублюдок! — Римус послал непростительное Круцио прямо в смотрящее на него лицо, зная, что никакого эффекта, кроме крохотного морального удовлетворения внутренней ненависти, это не принесет. Бумага вспыхнула огнем и тут же стлела. Римус не упустил возможность потоптать пепел ногой.       О, Мерлин, как бы он хотел сделать это лично с Питером… Подойти к нему, заглянуть в глаза, схватить мертвой хваткой за шею и начать медленно, очень медленно душить, наслаждаясь жалостливым писком, как самой сладкой мелодией на свете. Не довести до смерти, нет, лишь обездвижить. Бросить на пол, толкнуть ногой в живот пару раз для пущего эффекта и, наконец, запустить Круцио. О, без сомнений, у Римуса бы оно вышло на славу, ведь ненависти с желанием причинить страшную боль у него хоть отбавляй, хватит на весь магический мир, еще останется на пару непростительных…       От четкости картинки у Римуса все даже поплыло перед глазами. Сегодня в нем совершенно неожиданно нашлись ресурсы огромной жестокости, которой бы позавидовал любой слизеринец. Чего стоили его мысли перед Марлин… Римус, тяжело дыша, сел обратно на диван, сжимая в руках рамку. В чем дело?..       Конечно, самым простым объяснением можно назвать завтрашнее полнолуние: волк внутри просто катал человеческую часть на эмоциональных качелях, причем с таким усилием, что те делали сальто. Впрочем, такое уже бывало. Но не в этом дело. Не только. Было еще что-то, что бескомпромиссно толкало Римуса в пропасть абсолютной жестокости.       Стеклянный медово-карий взгляд вновь прошелся по фотографии. Лунатик попытался прислушаться к себе, к своему внутреннему монстру, которого так хотелось заткнуть хоть на один месяц. Джеймс. Сохатый. Прекрасный и неподражаемый олень, определенно страдающий комплексом героя, что заставлял его везде всем помогать. Лучший из всех людей, что видел Лунатик. Самый теплый, самый родной. Волк внутри заскулил, почти начал выть от боли потери своего друга, нервно отбивая лапой, но… все равно не то.       Лили. Милая и горячо любимая рыжеволосая бестия, при виде которой от страха затихала даже Минерва. Девушка, ставшая для Римуса кем-то большим, чем просто подруга, нет. Их связывала крепкая платоническая любовь, делая братом и сестрой, готовыми глотки перегрызть друг за друга. Живот болезненно скрутило от мысли, что прекрасные глаза никогда теперь не сверкнут зеленью, тонкие губы не расплывутся в улыбке умиления, но… тоже не то.       И тогда карий взгляд сместился на него. На Сириуса. Изящного, элегантного, до боли красивого, светящегося счастьем… Волк внутри был готов начать трансформацию хоть сейчас, лишь бы вырваться, уничтожить все на своем пути, прижаться к Бродяге и тихо завыть. В горле зачесалось от желания рычать от безысходности, ведь Римус ничего не мог сделать. Вот та причина, которую Люпин искал сейчас. Волк боялся лишиться того, что отвоевывал годами, своей любви. И Римус тоже.       Лунатик рывком поднялся с теплого места, швырнул окурок куда-то в сторону, бережно поставил фото на камин и направился в спальню. Именно там сейчас он должен быть, плевать на мнение других. Его место рядом с Сириусом, что бы ни случилось.       Дверь слегка скрипнула, и Римус скользнул внутрь при виде малейшего отверстия. Его взгляд тут же упал на Бродягу: волк мог слышать, как его сердце размеренно, не спеша билось в груди. Люпин, сам того не осознавая, вздохнул с невероятным облегчением.       Римус медленно взял письмо, лежащее в дубовом столе. Именно туда он сначала его положил, чтобы ночью, вдали от Мэри, прочитать. Лунатик медленно сел на кресло перед кроватью и вновь распечатал конверт.       «Дорогой брат. Если ты сейчас читаешь это письмо, значит, я уже давно мертв…»       Что-то в Римусе резко заставило его отвлечься, взглянуть на Сириуса и вспомнить то, как он любил Регулуса. Бродяга всегда скрывал какую-то часть правды братских отношений, как бы Сохатый и Лунатик ни вытаскивали из него все. Это было слишком личное. Слишком его.       Римус тяжело вздохнул и сдался, полностью капитулировал. Он не мог сейчас, когда Сириус в таком состоянии, нагло и беспардонно залезть в столь потаенный кусочек его души, узнать то, о чем сам Блэк понятия не имел. Разве это не то же самое, что использовать легилименцию?..       Римус убрал письмо в шкаф и наложил простое скрывающее заклинание. Если не знать, что оно там, никогда не догадаешься. Люпин вздохнул с облегчением: такой поступок был правильным.       Следующие два часа Римус провел, держа одной рукой руку Сириуса, а другой — сигарету. Лунатик безжалостно испепелял свои и без того хрипящие слабые легкие, отчаянно уверяя себя в том, что курение помогает ему думать. Конечно, это было не так.       В голове противно крутилось одно воспоминание, заставляя все внутри болезненно сжиматься. Воспоминание о том, как после личной встречи с Сивым на войне Римус перестал чувствовать себя живым. Он серьезно заболел, ничего не ел, не пил, просто лежал и смотрел в потолок, чувствуя, как силы вместе с душой покидают его, витают где-то под потолком. Он не мог даже пошевелить пальцем. Все, что его окружало, — это тьма, беспросветная и всепоглощающая. Ничего иного. И Сириус стал единственным, что помогло Римусу вернуться к жизни. Бродяга не отходил от него ни на долю секунды, просто держал за руку. Люпин никогда не забудет этих прекрасных, вымученных, красно-голубых глаз, опухших от слез. Блэк просто звал его, протягивая руку помощи, и Лунатик зацепился за нее.       Римус как будто обжегся от одной лишь мысли. Бродяга сейчас находился в состоянии гораздо худшем, чем тогда Римус, но он не лежит в трезвом уме, глядя в потолок, не умирает. Он находил в себе силы, чтобы встать, привести себя в порядок, выдавливать улыбку сквозь откровенную боль внутри, играть с Гарри, еще и вымаливать прощение у Лунатика… Блядь, как это сильно это ранило Римуса. Его словно осенило. То ли из-за семейной привычки не показывать слабость, то ли от огромной любви к Римусу и Гарри, Сириус находил в себе силы, чтобы подниматься с колен, бороться со смертью, с собственным бессилием, а что делал тогда Люпин? Просто лежал, пытаясь вынырнуть из омута, глотая воздух. «Сириус всегда был гораздо сильнее меня», — пронеслось у него в голове. Как он только мог обижаться на него?..       «Сириус. Сириус. Сириус. Сириус. Сириус».       Монотонно и с пассивной истерикой Римус звал его в мыслях, держа за ледяную, почти посиневшую руку. Он знал, как себя вести в такой ситуации, потому как сам в ней оказывался. И тогда его спас лишь зов плачущего ангела по фамилии Блэк. Может, сейчас это поможет ему самому?..       — Сириус. Сириус, ты слышишь меня? Прошу тебя, очнись, Сири. Ты же слышишь. Умоляю тебя… — Римус не смог сдержать слез и уткнулся носом в холодную ладонь. Он тихо застонал сквозь непрекращаемый поток слез:       — Сириус, я молю тебя. Вернись ко мне. Я так люблю тебя, пожалуйста, пожалуйста, вернись… пожалуйста.       И грудь перестала медленно подниматься. Сердце замерло. Римус осекся, прислушиваясь к тишине и не веря самому себе. Секунды шли, а пульс — нет. «Тик-так, тик-так», — доносилось от стрелки на часах. Но сердце Блэка замерло.       — Нет, нет, нет, нет… — лихорадочно застонал он, в панике тряся руками. — Нет, Сири, ты не можешь… Нет, не уходи, да ну нет, нет же! Ты не можешь!       Римус просто задыхался в слезах. А волк внутри действительно хотел вырваться наружу и протяжно завыть. Они отказывались терять то, на чем держались и что любили. Нет…       Сердце по-прежнему оставалось без движения. Блэк являл собой бездыханный труп, и Римусу от этого осознания окончательно и бесповоротно снесло крышу. Что-то внутри сломалось, понеслось бешеным потоком нескончаемой боли.       Неужели жизнь настолько несправедлива, что действительно отобрала у Лунатика последнее, что у него осталось? При этом изрядно поиздевавшись с болезнью Сириуса. Какой удар в спину...       Римус, недолго думая, достал яд из кармана. Эту потерю он никогда не сможет прожить, даже на секунду. Слишком, слишком, слишком… Он не останется один. Все еще задыхаясь, Люпин открыл флакон и поднес маленький пузырек к губам. Он получит облегчение, не успев утонуть в омуте. Он догонит Блэка, чтобы быть рядом с ним уже сейчас. Рядом с Джеймсом и Лили. Там им и место.       «Но если с тобой что-то случится, Лунатик… я этого не переживу», — отозвался в мыслях бархатный голос, вызывавший море мурашек. Римус с упоением наблюдал за тем, как все внутри громко падает, ломается, оставляя лишь обломки. Где-то в подсознании все еще звучал родной шепот. Самая сладкая мелодия, которую можно было представить для момента самоубийства, не так ли?       «Я тоже», — мысленно ответил Римус воспоминанию.       Судорожный, резкий вздох во всю грудь — и стон упал с губ Блэка. Он резко открыл глаза и вздрогнул: все его тело пронзило мощной судорогой, как от удара током. Римус уже не помнил, что он делал. Глядя на живого Блэка, он начал задыхаться еще больше, но уже от истерического смеха, пока все его конечности трясло, как после центрифуги. Трезвый рассудок окончательно помахал ему ручкой.       — Ты жив… Блядь, ты жив! — рвано смеялся Римус, пока слезы градом катились по его щекам, а пальцы била дрожь.       — Где… — Сириус пьяным взглядом обвел комнату, пока не остановился на Римусе в истерическом припадке с ядом в руках. В голубых глазах тут же вспыхнул звериный страх. — Какого хуя ты делаешь? Римус, остановись! Убери это срочно! Что, блядь, происходит?       Сириус выхватил из его рук пузырек. Он сам весь дрожал от страха. Не дай Мерлин так кому-нибудь очнуться и понять, что еще секунда — и любимый человек мог бы умереть.       — Ты… ты не дышал… А я… Черт. — Римус вновь разревелся от ужаса и ненависти на самого себя. Каким ничтожеством он себя считал…       — Спокойно, дыши, Луни, я жив, все в порядке…       «Я просто жалок. Сириус в сотни раз сильнее меня. Он никогда бы так не поступил».       — Иди ко мне, Римус. Спокойно.       И Лунатик послушался. Покорно встал и побежал, как маленький ребенок, буквально упал в объятья Блэка, не веря своему счастью. Его руки с такой силой сжали исхудавшее тело, что кости хрустнули. И Римус беззвучно ревел, уткнувшись в грудь Сириуса.       — Просто вдохни. Я здесь, я рядом, — шептал он, гладя Луни по спине холодной изящной ладонью. Сказать, что он был удивлен, ничего не сказать. — Как ты мог даже подумать о таком, Римус! Как ты мог! Ты просто, блядь, конченый идиот…       — Я знаю, я знаю, я знаю, — стонал Римус, с силой хватаясь руками за родного человека, как утопающий. — Я люблю тебя, я не мог тебя отпустить, я просто люблю тебя, я не мог…       Кончики губ Блэка невольно поползли наверх, а Римус просто тонул в проникновенной черной бездне, окаймленной голубым серебром. Действительно, как он мог? И кто, интересно, был болен на голову? Сириус сжимал Римуса за руки, терпеливо ожидая, когда тот успокоится, придет в себя хоть немножко. И Люпин мог поклясться, что действительно выпил бы яд, если это стало бы ценой такого родного любящего взгляда.       — Я… — Римус в сотый раз проклял себя за свое косноязычие. Черт. — Фух. Ты… Все было хорошо, но потом ты упал без сознания на кухне. Мы отнесли тебя сюда, я хотел уснуть рядом. Я смотрел на тебя, я звал, я умолял…       — Я слышал, Луни. Я пытался тебе ответить, но… я не мог. Я как будто был в омуте.       — Да, и… потом ты перестал дышать. Я не слышал твоего сердца около минуты, ты просто отключился, и я… Я не знаю, что со мной произошло. Я просто не смог бы смириться с этой болью, Сириус…       — И поэтому ты решил сразу же покончить с собой? — мягко спросил Блэк.       — А разве ты не сделал бы то же самое, Сириус?.. — с ноткой металла и истерики в голосе отозвался Римус.       Ответа не последовало. Бродяга признал поражение. Он просто прильнул к губам Лунатика, не проронив ни слова больше.       Сначала Римус не хотел отвечать, просто не мог. Его всего трясло с прежней силой. Но он не продержался и минуты: последней каплей стали потеплевшие мягкие ладони на лопатках, их уже мягко разминали чуткие пальцы. Намерение Сириуса было понятно: он хотел расслабить, успокоить, приласкать любимого человека, который только что чуть башкой не поехал. И Римус позволил ему скользнуть ладонями под ткань свитера, уделяя внимание каждому шраму. Сам Луни не был способен ни на что, кроме как уткнуться в мускулистую шею, по-прежнему беззвучно рыдая.       — Ты совсем расклеился… — тихо прошептал Сириус, зарывшись носом в его кудряшки. Руки прекратили чувственную пытку и лишь обвили талию мертвой хваткой. — Что, мне уже один денек поболеть нельзя?       — Ты просто не понимаешь, что я пережил, дурак. Я… чуть не лишился тебя.       — Я всегда, всегда буду рядом, слышишь? Я же поклялся.       Римус закусил язык, чтобы не возразить. Ведь Сириус был так слаб, чтобы бросаться подобными обещаниями… Но Лунатик твердо обещал себе, что не покинет стены Хогвартса завтра, пока не найдет то, что поможет Бродяге. Долг пора возвращать.       — Пообещай мне кое-что, Луни, — тихо сказал Блэк и поднял кончиками пальцев Римуса за подбородок, чтобы заглянуть в глаза.       — Что угодно.       — Я не хочу, чтобы ты даже касался этого, — Сириус продемонстрировал флакон, — до определенного момента.       — До какого?       — До того, как… — Парень замялся, боясь собственных слов. — До того, как мой труп не опустят в землю. Даже не думай пить это раньше.       Римусу страшно захотелось врезать Сириусу за такие слова. Как он может позволить себе говорить о собственной смерти? В присутствии Луни! Будучи больным! Это настолько ощутимо пронзило сердце, что Римус зажмурился.       — Обещай мне, Римус.       — Хоро… хорошо. Обещаю. Но у меня есть встречная просьба.       — Да?       — Поклянись, что ты поправишься.       — О… Клянусь.       Вместе они молча сидели, держась за руки и глядя друг на друга, наверное, минут десять. Наконец, Сириус достал из-под подушки две длинные сигареты. Те самые.       — Ты собака! Я же просил тебя не курить пока! — От возмущения Римус не мог закрыть рот. Слов не хватало.       — Да ладно тебе, забей. Это никак не связано. Держи.       Римус, тяжело вздохнув, взял подожженную сигарету и сделал затяжку.       — Мудила! — недовольно воскликнул Блэк, когда поток дыма устремился ему прямо в лицо. Ему едва хватало сил, чтобы откашляться как следует.       — Не хуй мне было врать, — спокойно, с плохо скрываемым сарказмом отозвался Римус, выдыхая новый хвойный поток.       Не прошло и нескольких минут, как Бродяга, тяжело вздохнув, начал:       — Знаешь, мне… мне сегодня приснился Рег, — хриплым от никотина голосом сказал он. Ему сложно было взглянуть в глаза Римусу, говоря о брате, но сам Лунатик мысленно поблагодарил его за это. Внутри него что-то оборвалось. — Я помню, как он недовольно говорил мне о чем-то важном. Просил меня обратить на что-то внимание. Я все отрицал, качал головой, несколько раз послал его, как всегда… А потом он подошел ближе и протянул руку. Позвал за собой.       «Черт. Черт. Черт. Я не могу, еще рано, для него это будет слишком большим ударом…»       — И ты тогда перестал дышать… — дошло до Римуса. Сердце внутри сжалось.       — Да… Я помню, как ты звал меня. Так искренне. И я как будто зацепился за это. Я почти протянул ему руку, но ты спас меня, Луни.       Нечего было сказать. В голове как шаром покати. Римус и без этого откровения был потрясен всем произошедшим до глубины души.       — Спасибо, — прошептал Сириус, сократив расстояние между их губами до пары дюймов.       Это было уже словом. Римус оставил легкий поцелуй на вожделенных губах и, поднявшись с кровати, направился на выход.       — Эй, куда ты?       — К Гарри, — бросил Римус. Это было ложью. Он хотел обкуриться. Напиться. Или все сразу.       — Да что ты? Это ложь, я вижу по твоим глазам. И потом, Лунатик, неужели ты правда оставишь меня одного после того, как я чуть не умер?       Римус не смог сдержать улыбки: неужели за столько лет Сириус правда научился читать мысли без использования легилименции? И, Мерлин, как этот гребаный красавчик может вкладывать столько сарказма в слова о смерти?       — Луни, если ты вдруг серьезно подумал о том, чтобы выкурить травку, я тебя придушу. У тебя завтра полнолуние.       — Ладно, ладно, не буду.       — Полежи со мной. Я… — Сириус смущенно отвел взгляд, словно подбирая слова. — Я замерз.       И Блэк посмотрел настолько искренне, жалобно и нежно, что Римус был готов вынуть из себя душу и протянуть ему на блюдце, если бы только мог. Он скинул с себя лишнюю одежду и нырнул под теплое одеяло с верблюжьим мехом. Сириус откровенно врал насчет замерзания: ему никогда не бывало холодно. Казалось, его анимагическая форма порой отзывалась на нем слишком сильно. Вместе с тем Римус не мог отказаться от возможности обнять его, уснуть в его руках хоть на пару часов.       Обычно именно Лунатик выступал «большой ложкой» в такие моменты за счет своего поистине выдающегося роста, но сейчас Сириус молча обнял его со спины, обвил руками, крепко-крепко прижимая к себе. Надо же, Люпина все еще слегка потрясывало… Он свернулся калачиком, прижимаясь голой спиной к груди Блэка, от которой, слава Мерлину, шло нежное тепло, а не болезненный холод. Возможно, несколько часов Римус бы ненавидел себя за проявленную трусость, но слабость после стресса дала знать о себе. Ему хотелось дышать тонким сандаловым ароматом, исходящим от мускулистой шеи, заполнять им легкие, ощущать, как тело медленно расслабляется в любимых руках.       — Луни, ты все еще меня удивляешь, — честно признался Сириус шепотом. Он погасил свет и задернул плотные бордовые занавески взмахом палочки. — Неужели ты правда хотел так быстро умереть? Таким молодым…       «Понятно, Блэк не отстанет с этой темой», — мысленно простонал Римус. Не то чтобы он считал свой поступок мелочным для обсуждения, просто ему стало так хорошо от тепла и запаха любимого человека, от поглощающего спокойствия, что отвечать на подобные вопросы совсем не хотелось.       — Зачем ты задаешь вопросы, на которые сам знаешь ответ?       — Ну да…       Сириус принялся гладить ладонью спину Римуса. Он медленно водил пальцами, рисуя непонятные узоры, чем вызывал море мурашек по коже. Где-то внизу напряжение закручивалось в спираль, но усталость все равно превозмогала. Блэк приятно массировал все нервные зажимы и мышцы около шеи, отчего Римус почти выгибался, предугадывая следующие движения. Когда гибкие пальцы перешли на нежную кожу шеи, когда на нее сошло горячее дыхание, с губ непроизвольно сорвался тихий чувственный стон.       — Прости, я устал, — тихо отозвался Лунатик.       — Я ничего не хочу от тебя, просто расслабься. — Бродяга оставил невесомый поцелуй на его щеке. — Я люблю тебя.       Сириус начал медленно водить кончиком языка по длинным, глубоким шрамам на спине, и Люпин буквально чувствовал, как возносится на небеса. В этих движениях не было ничего грязного или пошлого, в сердце Римуса отзывалось только счастье. Счастье, что Сириус рядом с ним, живой и любящий.