***
Идти по мосту, ведущему в Хогвартс, и внезапно понять, что один твой друг погиб, другой предал, а третий на волоске от смерти, — вот что по-настоящему страшно. Вот то, что не приснится даже в самых ужасных кошмарах. Римус передвигал ногами, смотрел пустыми глазами на красоту вокруг, не замечая ее. Перед ним бежали на занятия ребята с четвертого или пятого курса, где-то позади шутливо дрались второкурсники, мимо ковылял декан Когтеврана, но Римус все это отчаянно игнорировал, глядя себе под ноги. Был только он и его потеря. Люпин хотел уж было зайти в замок, но его взор притянул поворот налево. На поле для квиддича, святое место для мародеров. Не сходить туда сегодня стало бы, возможно, преступлением, и Лунатик мысленно прикинул, удастся ли ему выкроить после разговора с ожидающим его Дамблдором минут двадцать, чтобы просто посидеть на стадионе и порефлексировать. Двери открылись перед ним сами, ведь их недавно, во время реставрации Хогвартса, заколдовали должным образом. Нельзя сказать, что многое поменялось за эти несколько лет, но некоторые вещи довели до сносного уровня. Так, например, лестницы, которые сами по себе постоянно меняли направление, теперь перестали заедать на середине поворота, больше не заставляя студентов опаздывать на лекции. Римус медленно шел в сторону кабинета директора на первом этаже и рассматривал новые картины на стенах парадного прохода. На самом деле, далеко не все студенты знали путь к Дамблдору, но мародеры настолько бережно относились к своей репутации лучших хулиганов и головной боли Минервы, что им приходилось наведываться в загадочное для всех место раз в недельку. Нельзя сказать, что им сильно уж нравились эти визиты, хотя они были намного более комфортными, чем разговоры с Макгонагалл, абсолютно не разделявшей замыслы компании и их взгляды на жизнь. Директор отличался лояльностью, даже делал комплименты парням за очередную проявленную гениальность в розыгрышах, но беспокоился о безопасности школы — вполне резонно, если подумать. Но когда наступил черед мародеров вступать в Орден Феникса уже официально, после выпуска из школы, все они поменяли свой взгляд на директора. Римус всегда понимал, что это далеко не самый простой человек, уж тем более не такой добрый и заботливый, каким он себя показывал изначально. Все, что его привлекает, — выгода. Он никогда не даст шанса, никогда не поможет, если будет знать, что ему за это ничего не дадут взамен. Еще на шестом курсе Римус понял эту его философию: помощь за помощь, услуга за услугу. В детстве парень уверенно считал директора героем номер один, который пришел в его жизнь, спас от ужасной судьбы темного существа, дал шанс измениться и показать свои человеческие таланты в Хогвартсе. Возможно, так и было, однако Люпин не учитывал будущий огромный спрос. Дамблдор протянул ему руку не в целях благотворительности. Ему просто нужен был свой, прирученный оборотень во время войны, чтобы крутить им как удобно. И Римус понял это, когда на шестом курсе начал получать различные задания в императивном порядке. С Джеймсом все иначе. Этот мародер прозрел лишь после школы, когда заметил, что Дамблдор охотно давал задания без права выбора, но в момент Х не сильно спешил на помощь его семье. Осознание сильно ударило по Поттеру, подобное ощущалось как предательство. С Сириусом история, стоит сказать, вышла из-под контроля. Его отношения с директором совершенно уникальны, что обусловило характер Блэка. Дамблдор рассчитывал, что примет на факультет Гриффиндора родовитого наследника, станет ему помогать, спасать от долбанутой семейки, грозившей всеми видами насилия, не из долга, а из выгоды: мол, Сириус в свое время будет сливать ему все планы родителей, касающиеся Темного Лорда. Но не все так просто. Действительно, какое-то время парень рассказывал мужчине все, что слышал; думал, что спустя какое-то время он поможет ему выбраться оттуда, сбежать. Но Дамблдор никак не торопился вытаскивать ребенка из рук насильников с номинальным титулом родителей, оправдывая это влиянием Блэков на магический мир. Тогда Сириус понял: он просто был удобен. Ему не хотелось это так оставлять. Дамблдор ошибся, считая, что принятием в Хогвартс бедной жертвы Вальбурги получит еще одну марионетку для войны, нет. Он принял к себе не нуждающегося, а бунтаря. Все поступки Сириуса были обдуманными, он никогда ничего не делал просто так. Все безумные вещи происходили по его личному желанию. Ему не нужна была постоянная помощь. Когда Блэк возмужал, когда начал понимать многие вещи в стратегии директора, он резко перестал быть полезным. Все предположения подтвердились резким холодом директора к нему с момента, когда Сириус ушел из семьи, ведь полезность потерялась. Римус никогда не осуждал Блэка за его неприязнь к Дамблдору. Наоборот, Люпин даже больше его ненавидел. Но Лунатик немного завидовал Сириусу в его независимости, ведь то, что он послал директора на хер, не лишило его светлого будущего, богатства, репутации. Римус не мог похвастаться огромным наследством, на которое можно прокормить на пять лет вперед половину Великобритании. Он был напрямую зависим от Дамблдора, ведь именно он в итоге повлиял на министерство, чтобы Люпин не регистрировался в реестре оборотней. Мужчина четко дал понять за вуалью напускной вежливости: «Если ты хочешь иметь хорошую спокойную жизнь без клейма, то будь любезен сейчас выслуживаться и делать все, что тебе говорят». Впрочем, перед смертью Поттеров отношения с ним испортились окончательно. Директор выдвинул подозрения именно Римусу, считая его предателем, посланным Сивым или Темным Лордом. По этим причинам разговаривать с ним сейчас категорически не хотелось. Римус без стука вошел в роскошный кабинет. — Здравствуйте, дорогой Римус, — тепло отозвался Дамблдор и тут же появился в кресле с очень высокой спинкой, обитой красной кожей. Римус даже не задумался удостоить столь значимую персону чем-то большим, чем кивком головы. Мужчина выглядел совершенно умиротворенным, расслабленным. Война витала в воздухе, подобно ядовитому газу, оседала на языке, заставляя неуютно ежиться, но директор являл собой воплощение спокойствия. Словно в столь непростой период он словил свой собственный дзен и не особо спешил выходить из зоны комфорта. От одного лишь этого зрелища в Римусе усиленно пыталось прорваться то, что он так долго пытался держать на коротком поводке: неуправляемая агрессия, ярость, чистый гнев. В голове не укладывалось, как так получалось, что кто-то мирно попивает чай в кабинете, находясь в гармонии с собой и с миром, пока другой лишился всего, готов рвать на себе волосы и кричать от безысходности. По взмаху палочки на столе появились чайник и две чашки. — Как вы, Римус? Надеюсь, у вас все лучше. Как вы? Он говорит это человеку, который почти потерял все в своей ебаной жизни? Он издевается? — Спасибо, неплохо, — настолько уважительно, несколько представлялось возможным, выдавил Люпин. — А вы? — Вполне хорошо. Война постепенно идет на спад, знаете ли. Хотя вчера было убито несколько магглорожденных в Хогсмиде… М-да, жаль. Римус коротко кивнул и заметил, как руки сжались в кулаки с такой силой, что на коже остались отметины. Волк не собирался оставлять его тет-а-тет с директором, более того, он стремился завладеть сознанием окончательно. Неужели мужчина правда может так спокойно и невозмутимо рассуждать о тысячах невинных людей, которые погибли от рук Пожирателей? Так, будто речь идет о комплекте новых метел для квиддича, закупленных школой для следующего семестра. Римус поймал себя на той мысли, что работа дипломата и переговорщика — не его. Это заслуженно роль Блэка. Да, парень обладал чрезвычайно горячим темпераментом, порой казалось, что один некорректный вздох сможет заставить его мимолетно швырнуть проклятие или сглаз. Однако существовало одно но. Сириус по долгу крови умел держать лицо, всегда невозмутимо, уверенно, без тени страха или сомнения. В нем удивительным образом сходились языки пламени и глыбы льда. Блэк мог поражать своим хладнокровием. И он действительно мастерски управлял своими эмоциями, как будто переключал режимы на пульте. Именно этого умения критически не хватало Лунатику: в нем зверь превалировал над самоконтролем. Попытка взять себя в руки выглядела как насмешка над истинным нутром. И, разумеется, у него всегда все написано на лице. — Что же, не стану тянуть, мистер Люпин. В целом я догадываюсь, зачем вы пришли ко мне сегодня. Вы желаете поговорить о мистере Блэке? — Логично. — Вы правы, директор. — Римус старался не показывать предательской дрожи в голосе. — Я… я знаю, что в ближайшие дни состоится допрос под действием сыворотки. Но есть одна проблема, в которой я рассчитываю на вашу помощь. — Я слушаю, дорогой Римус. — Дело в том, что Сириус сейчас серьезно болен, — начал Римус так тихо, насколько ему позволял внутренний зверь, чтобы не сносить все на пути. — Ситуация катастрофическая. Я намереваюсь поговорить с профессором Макгонагалл и мадам Помфри, однако до дня допроса он не придет в себя в нужной степени… — О, мне очень жаль, мистер Люпин. Правда, примите мои сопереживания и пожелания всего наилучшего. О, блядь, может, хватит уже лицемерия? Сейчас вырвет. Слишком сладко. Слишком приторно. Слишком очевидно. У Дамблдора, видимо, было кредо: с напускной нежностью морально давить и подчинить. Спокойно. Дыши. Дыши. Ради Сириуса можно потерпеть. Он умолял. — Кхм, да, но я пришел просить вас о том, чтобы допрос перенесли на несколько дней. Хотя бы на три. Я успею привести его в чувства за это время, директор. На лице Дамблдора на долю секунды проявилась едва уловимая нота злорадства (?), но тут же ее перекрыла мягкая улыбка с выражением сосредоточенности. Мужчина откинулся на спинку стула и принялся обсасывать мармеладную лимонную дольку, посыпанную сахарным песком с двух сторон. Терпение Римуса, казалось, уже можно было измерять в последних каплях. — Мм… ситуация сложная, — заключил директор спустя пару минут прожигания стола перед собой пустым взглядом. Да неужели? Серьезно, блядь? Какой емкий и значимый ответ, однако! — Да, но я… — Римус правда собрал все свои силы в кулак, чтобы не сорваться на угрожающе-кричащий тон голоса, — я знаю, что вы способны повлиять на министерство в этом. Вас там все уважают. — Возможно, но есть одна загвоздка. — Какая? — на выдохе выплюнул уже порозовевший Римус. Полночь медленно, но неумолимо приближалась, и прямо пропорционально этому состояние его тела становилось все хуже. Лунатика бросало то в жар, то в холод как в физическом, так и в эмоциональном смысле. — Боюсь, что на этот период и вплоть до вынесения решения Гарри у вас заберут. А может, навсегда. На секунду, всего на секунду Римус почувствовал, как все тело напряглось, нервы словно оголились. Но он вовремя взял себя в руки. — Исключено. Я не позволю забирать у нас Гарри, — ледяным, натянутым, как струна, голосом отрезал Люпин. Но, казалось, его реакция лишь забавляла директора. Он мило улыбнулся, сверкнув огоньком в глазах. — Ну вы же понимаете, что это решать не мне. И потом, мистер Люпин, не стоит так переживать. Это на короткое время. А если суд решит, что Поттера лучше отдать в другие руки, что же, возможно, так и должно быть. Волк внутри просто взревел, грозно поднимаясь на задние лапы. «Не трогать, не сметь, не подходить, это мое», — проносился в голове зловещий рык. Острая, но отдаленная боль пронзила все тело, как за час-другой до трансформации. Это ощущалось так, будто в кровь вкачали яд и он стремительно растекался внутри, заставляя волосы вставать дыбом. В горле предательски зачесало от желания перегрызть кому-то глотку. — Я повторюсь, что это совершенно исключено, директор, — почти рычал Римус, поднимаясь на ноги. — Неужели вы правда не понимаете? Именно мы, я и Сириус, были семьей для Джеймса и Лили Поттеров! Мы, и никто иной! Мы провели с ними всю жизнь, мы не отходили от них ни на день! Вы реально считаете, что их ребенку будет с кем-то лучше, чем с нами? Его никто и никогда не полюбит и не воспитает так, как мы! — Еще раз, дорогой Римус, решение принимать не мне… — уже слегка растерянно отозвался директор, отложив лимонную дольку в сторону. Ведь Лунатик разошелся не на шутку. Все это лицемерие стояло у него поперек горла. — Возможно, суд будет прав. — Да неужели, блядь? — вырвалось у него. — Послушайте меня, директор. Мне всегда было глубоко поебать на тот факт, что вы считали меня предателем Ордена. Потому что это не было правдой, а моя, блядь, совесть кристально чиста, что в итоге я и доказал. Но вы не успокоились на мне в виде козла отпущения, ваши сомнения перешли на Сириуса! И вас не ебет, что он был братом Джеймсу, крестным Гарри, что он пострадал, что он готов все доказать! Я понимаю, что мы вам уже не так удобны, как на шестом курсе. — Римус приблизился к директору, перегнувшись через стол. — Скажите мне, директор, чего вы хотите? Крови и зрелищ? Тогда идите на место гибели тысяч невинных волшебников и прекратите бездействовать! И помогите хоть раз другим невинным людям, как мы, если не хотите видеть кошмары до конца своих дней! Если вам нужно наше участие в миссиях, то мы согласимся, просто дайте нам, блядь, время прийти в себя после всех этих смертей! Помогите нам, слышите? За то, чем мы пожертвовали ради Ордена. Просьба о помощи звучала в исполнении Римуса как настоящая угроза, только без озвучивания санкций. Парень почти побагровел, а глаза, он мог поклясться, слегка потемнели от ярости. Слишком поздно выбирать выражения и выслуживаться с маской абсолютного почитания: пора раскрыть карты и поговорить начистоту. Дамблдор был поражен, однако не выказал этой эмоции дольше, чем на несколько секунд. Когда Лунатик закончил свою пламенную тираду, директор поднялся с места и медленно обошел свой дубовый стол. Римус непроизвольно напрягся, будучи готовым поймать какое-либо непростительное или обычное проклятие даже без сопротивления. Ему уже было откровенно поебать: ликантропия и так его большое перманентное непростительное без права на излечение. — Знаете, дорогой Римус, что мне всегда нравилось в вас и в ваших друзьях? — с легкой улыбкой произнес директор, приободряюще положив руку на плечо парня. В воздухе витала густая сильная магия, которую волк чувствовал лучше, чем любой другой аромат здесь. Солено-сладкий привкус оседал на кончике языка. — Вы никогда не выслуживались. Ни перед кем. Знаете, сколько студентов здесь трусливо сжимались, просили о прощении даже за неправильный взгляд? А я ведь, кажется, еще не настолько страшный, — тепло засмеялся мужчина. — Впрочем, вы никогда не упускали возможности поставить на место меня, не говоря уже о преподавательском составе. Все вы рубили сплеча и были честны со мной. Это по-настоящему гриффиндорские черты. И это я в вас всегда любил. За это я всех вас уважал. В глазах Римуса застыл вопрос. Достаточно очевидный и почти умоляющий. Возможно, Дамблдор управлял его эмоциями, но сейчас он чувствовал себя достаточно умиротворенно, словно пару мгновений назад они мило беседовали на философские темы. Но Дамблдор, не сделав ни шага назад, не убирая руку с ноющего от предстоящей боли плеча, спокойно смотрел в ореховые глаза, отражавшие все-все эмоции. Казалось, прямо сейчас он использовал что-то вроде легилименции, только эмоциональной. Наконец, директор увидел то, что хотел, и медленно убрал ладонь: — Что же, дорогой Римус, я помогу Сириусу. Возможно, вы правы и Гарри место рядом с вами. Конечно, мы еще не закончили насчет войны, но вы четко подметили в своей пламенной речи, что всему свое время. А, понятно. Сейчас я помогу тебе, но потом вы будете жертвовать своей жизнью ради Ордена. Ладно, хер с ним. — Вы обещаете, что, — Римус замялся, подыскивая в пустой голове корректное выражение, — все пройдет гладко? — Если хотите, можем заключить подобие непреложного обета. Директор легко улыбнулся, а Римус действительно ощутил накатывающее облегчение. Оно было таким приятным и теплым, словно парня накрыли воздушным одеялом.Часть 9: И все же, дипломатия - это не мое
2 августа 2022 г. в 13:48
Римус все еще спал, уткнувшись носом в подушку, полностью пропахшую крепким парфюмом, пока Блэк наворачивал круги по комнате. Он дымил как паровоз с семи утра, читал попавшийся под руку модный журнал или даже что-то по теории магии. Но когда часы пробили десять, а Лунатик все еще блуждал в сладком сне, Сириус переместился к нему. Парень молча смотрел на Римуса, водил взглядом по тонким шрамам на щеке, предплечьях, даже ладонях. Странно, но это было не более чем особенностью, даже по-своему украшало его, делало совершенно уникальным. Блэку не хотелось нарушать мирный сон любимого, тем более он понимал, что до этого шла череда ночей переживаний и он заслужил отдых, но сейчас Люпину просто нужно было подняться. Ради себя самого.
— Луни, — мягко и тихо позвал Блэк спящего парня. — Уже десять, пора вставать. Тебе сегодня ехать, Рем. Просыпайся.
— Мфф… — недовольно отозвался Люпин и отвернулся в другую сторону.
Сириус, понимая, что вербальные способы разбудить вечно невыспавшегося Римуса не помогут, забрался на него, уселся верхом, заключив ноги между своими коленями, и принялся оставлять невесомые поцелуи на лице, на шее, на груди. С каждой секундой касания становились все увлеченнее, все медленнее и слаще. Казалось, Римус теперь просто притворялся спящим, чтобы не прерывать парня.
— Если ты сейчас же не проснешься, то поедешь в Хогвартс с кучей засосов. Кошечка Макгонагалл это вряд ли оценит, — хохотнул Блэк и ладонью растрепал короткие кудряшки Лунатика.
Люпин, наконец, открыл глаза и тут же утонул в немеркнущей голубой бездне, которая оказалась ближе, чем он рассчитывал: Блэк навис над ним, расставив руки по обе стороны. И Лунатику хотелось остаться в этом моменте на всю оставшуюся жизнь, здесь, сейчас, ощущать его тепло, его любовь, нежность и доброту. А большего желать нельзя…
Римус медленно, словно боясь развеять реальность неосторожным движением, запустил ладонь в прохладный жидкий шелк черных волос, которые причудливым образом завились сами собой в локоны, красиво обрамляя идеальное лицо. Рука на несколько секунд замерла на затылке, пока Римус прислушивался к двум сердцам, что бились почти в унисон, слишком быстро от приятного волнения. Пока смотрел в ласковые глаза. Пока другой рукой изучал нежную бархатистую шею, спускаясь на плечи. Притянув Сириуса к себе, Римус сразу же глубоко проник своим языком в его рот. Черные кудряшки рассыпались по плечам, создавая что-то вроде занавесы от всего остального ненужного мира.
И, видит Мерлин, Римус мог действительно долго — хоть часами — целовать Сириуса. Нежно, ласково, но все же настойчиво, страстно. Ощущая, как каждый нерв тела обостряется, становится невыносимо чувствительным, как все конечности пылают желанием. На коже проступали мурашки, а внизу живота приятно, сладко тянуло, словно спираль медленно, с предвкушением закручивалась.
Руки Римуса забрались под тонкую футболку и принялись ненавязчиво блуждать по мускулистой спине Сириуса, опытным путем изучая все впадинки, все мышцы. Его спина действительно украшала красивое тело, возбуждала Лунатика даже больше, чем руки, покрытые красивейшей сеткой вен. Невыносимо было смотреть в присутствии чужих людей, не касаясь Сириуса, как ткань рубашки натягивается там, обтекая его мышцы и те перекатываются от каких-либо движений. И Бродяга знал это, открыто пользовался в своих целях перед Лунатиком.
Но тем временем его руки скользнули на рельефные грудь и торс, которые немного осели из-за болезни (это никак не смущало Люпина) и были скрыты футболкой. Невыносимо гладкую и упругую кожу можно изучать бесконечно, но пальцы Римуса бесконтрольно сжимались на плечах, на прессе и талии, изнывая от желания. Все это время Блэк позволял парню делать все, чего он хотел, стойко проживая сладкую пытку. Когда его возбуждение становилось физически ощущаемым, он неосознанно выгибался навстречу горячим ладоням, прося, вымаливая большего. И когда тепло очутилось на плоском животе, с его губ, увлеченных поцелуем, сорвался глубокий стон. Римус не скрывал своей фанатичной любви к этим звукам, растворялся в них, как в самой сладкой мелодии на свете. Бархатистый голос был невыносимо прекрасен. А переходя в медленные стоны, заставлял Лунатика почти рычать от исступления.
Внезапно Сириус замер, просто застыл в воздухе и непроизвольно зажмурился.
— Что с тобой? — встревоженно пролепетал Римус, сжимая широкие плечи. — Я что-то сделал не так?
Сириус, не открывая глаз, уткнулся в шею Римуса, тяжело дыша. Его плечи покрыла испарина.
— Тебе нехорошо?.. Бродяга?
Сириус жалобно простонал в ответ, как-то хныкнул, не поднимая лица. Римус мягко, но настойчиво обнял его, заставляя расслабиться и перевести дыхание. Сердце самого Люпина забилось нереально быстро от нахлынувшего лавиной волнения.
— Тшш… спокойно, передохни…
— Блядская слабость, — недовольно буркнул Блэк шепотом.
— Блядские здесь только мы, которые занимаемся не пойми чем, пока ты болеешь.
В бок Римуса прилетел хук справа, заставляя заткнуться. Бродяга многие годы обожал, когда горячие руки Лунатика ласкали его тело, вмещая в прикосновения все собравшееся желание.
— Завали, — вновь буркнул Блэк. — Ты прекрасен.
Сириус с трудом поднялся с кровати и сильно пошатнулся, стоя на ковре. Римус поддержал его за предплечье, не давая упасть.
— Да блядь! — грозно и агрессивно крикнул Сириус, хватаясь ладонью за лоб.
Не в его блэковском характере было показывать слабость. Он ненавидел себя за это. Ему казалось унизительным плохо себя чувствовать, тем более в присутствии любимого человека, и Лунатик понимал это. Но он даже не думал возразить Бродяге, чтобы не попасть под горячую руку.
Сириус стянул белую футболку, стоя перед зеркалом, и бросил на себя краткий взгляд. Он всегда делал так, ведь осознавал уровень своей красоты. Порой Римусу даже казалось, что этим мимолетным взглядом он проверяет, осталась ли его стать, его привлекательность сегодня или его королевское величество недостаточно прекрасно для покорения новых сердец.
Но сейчас что-то изменилось. Сириус осекся, и серо-голубые глаза в панике расширились, начали судорожно бегать по оголенному туловищу, рукам, плечам, шее. Его кожа пятнами приобрела фиолетовый оттенок, будто недавно мать вновь использовала непростительные. И Римус тут же понял, что слезы на глазах Сириуса вызваны не самими синяками, а воспоминаниями, которые они случайно навеяли.
— Нет… — упало с сухих губ Блэка. Он неосознанно двинулся ближе к зеркалу и провел тонкими пальцами по груди, усыпанной большими коричнево-фиолетовыми пятнами. — Нет, нет, нет… нет…
Римус растерялся. Он просто не знал, что сказать, хотя должен был. Уж не он ли лучше всего понимает чувства Бродяги? Пресловутое ощущение, когда ты просыпаешься, смотришь в зеркало и сталкиваешься с поистине отвратительным зрелищем. Когда все твое тело, которое еще вчера выглядело сносно, трещит по швам, изнывает, ужасает своим убожеством? Впрочем, нет, Римус не мог до конца понять Блэка. Лунатик никогда в своей жизни не считал себя действительно красивым, не знал себе цены. Ему казалось, что и терять-то нечего. А Сириусу ой как было.
— Эм… Сир, я возьму мази у мадам Помфри сегодня, — робко отозвался Люпин, выдерживая достаточно безопасную дистанцию между ними, чтобы, если вдруг что, он успел увернуться от летящего в его сторону непростительного или, еще хуже, кулака. — Станет чуть лучше. Шрамов не останется.
— Да что ты, блядь? Что ты несешь, Рем? — Голубые глаза вспыхнули пламенем, как спички. — Ты разве не видишь всего этого? Ну это же пиздец! Да на кого я похож?
— На меня, — попытался Римус. Лучше бы он этого не делал…
— Римус, пожалуйста…. Завали! — грозно рявкнул Блэк. — Твое тело никогда не было фиолетовым! Я стал уродом!
Сириус вновь схватился ладонью за лоб и начал медленно сгибаться пополам от накатывающей боли. Римуса теперь, к счастью или к сожалению, не впадал в панику от этого — научился реагировать трезво. Люпин стремительно подошел к Блэку и мягко приобнял его, прижал к себе, придерживая руками, не давая упасть. Парень отвел его к кровати, мягко усадил на нее и сам сел на колени перед ним, сжимая за руки. Он по своему опыту знал, что в такие моменты необходимо просто подождать, ни о чем не говоря, дать резкой боли слегка улечься. Сириус наклонил голову чуть вниз, крепко зажмурившись. Где-то глубоко в душе Лунатика горел ярким пламенем настоящий ужас от увиденного, но он пытался заглушить эту панику, ведь прекрасно понимал, что сейчас он нужен Бродяге, причем с холодным рассудком.
— Сириус, ты меня слышишь? — тихо спросил Люпин, когда Блэк вроде перестал сильно жмуриться от боли. Но ответа не последовало. Затылок наклонился еще ниже.
Римус мягким и плавным движением поднял голову Сириуса, придерживая за подбородок. На бледном лице сияли блестящие дорожки слез, что, разумеется, Бродяга под страхом смерти не хотел демонстрировать.
— Не смотри на меня, — прошептал Сириус, не открывая глаз. Он тщетно попытался отвернуться, но Римус остановил его. — Я просто ужасен. Я уродлив.
Римус даже опешил от таких выводов. Да, Сир был не в лучшей своей форме, но неужели он правда думает, что… Мерлин! Лунатик сложил брови домиком, крепче сжимая тонкие ладони.
— Сир, ты правда думаешь, что я люблю тебя только из-за твоей красоты? Серьезно? Блэк, ты меня ужасаешь… Сириус, посмотри на меня, пожалуйста. Пожалуйста.
Голубые глаза направились в ореховые, и Римус судорожно сглотнул от количества боли, плескающейся в первых. Было сложно даже дышать, когда Сириус горит в адском пламени во всех смыслах. Все, чего бы Лунатик мог только пожелать сейчас, — чтобы Мерлин забрал все-все проблемы, все несчастья, что свалились на эти прекрасные плечи. И если бы ценой тому стала собственная душа, Люпин в ту же секунду распорядился бы ей не задумываясь.
— Сириус, дорогой, я тебе клянусь, что я найду лекарство от всего этого, — твердо, но достаточно нежно сказал Римус. — Я тебе это обещаю. Ты будешь здоров, как всегда. Правда. Чего бы мне это ни стоило.
Сириус, всхлипнув, прижался к Римусу, обвив худыми руками его за шею, отчего стало тепло, уютно. Но сердце все еще терзала щемящая боль.
— Пожалуйста, помоги мне, — сдался Блэк. — Я уже не выношу эту боль. Пожалуйста…
И это стало последней каплей для Лунатика. Он сжал плечи Сириуса с такими отчаянием, с такой силой, что те слегка хрустнули. Еще никогда он не видел Бродягу в таком плачевном состоянии. Это было почти физически больно для Римуса. Ему хотелось кричать, рычать и рвать от боли, но пока он не мог…
Примечания:
Буду очень рада узнать ваше мнение о новой части ❤ Она далась мне не очень легко.