Little boy on the Moon

18 марта 1976 года       Римус молча ковырял вилкой рагу, поданное на ужин. Его терзало странное чувство: с одной стороны, от одного запаха тушеных овощей живот противно крутило, подкатывал рвотный рефлекс; с другой стороны, его мучил страшный голод. Люпин готов был поклясться, что в одиночку съел бы два килограмма стейка, прожаренного до идеального состояния красноты внутри. Перед полнолунием волк не только обострял все чувства, но и требовал много еды, исключительно мяса. И, конечно, мародеры догадывались об этом: Лунатик периодически ловил на себе глубоко сочувствующий, понимающий взгляд каждого из парней.       Но был один взгляд, который прожигал его ноющее перед предстоящей ночкой тело уже несколько минут, едва моргая. Обычно Сириус старался не демонстрировать публично свою… свои чувства. «Луни, я клянусь, что в ближайшее время мы расскажем. Я расскажу. Ты не представляешь, ты не знаешь, как я этого хочу, Рем. Как я хочу нас. Просто дай мне немного времени», — было сказано Бродягой около месяца назад в его постели. Знал лишь Джеймс, Лили уже догадывалась.       Впрочем, казалось, Сириус сам забыл о своей же просьбе и просто вытаскивал душу из Лунатика своими проникновенно переживающими серо-голубыми глазами. И Римус понимал каждую эмоцию, затерявшуюся даже на долю секунды в этой бездне, каждую мысль, которую тот ему невербально передавал. «Лучше бы я так астрономию понимал, будь она проклята», — подумал Люпин, мысленно издавая стон вымученности. Как вообще возможно делать вид, будто вы всего лишь друзья, когда он так на тебя смотрит? Так… нежно и заботливо…       Казалось, волк вознес Римуса на апогей ноющей боли: впервые за день в нем активизировался букет из тошноты, мигрени, зубной боли, зуда в горле и отвратительной слабости. Теперь это было невозможно вытерпеть без каких-либо невербальных сигналов бедствия. Когда парень рефлекторно схватился ладонью за лоб, он в очередной раз поймал на себе сочувствующий голубой взгляд, но уже с оттенком откровенной ярости. На лице Бродяги буквально зиял один немой вопрос: «Ну и что мы, блядь, здесь сидим?»       — Ребят, я, пожалуй, пойду в лазарет, ужасно себя чувствую, — хрипло сказал наконец Лунатик, поднимаясь из-за стола. Бедро предательски заныло, отдавая дрожью в колено. Сириус тут же немного инстинктивно дернулся, но его сразу же удержал за ногу Джеймс, так, чтобы это было заметно лишь Рему. — Думаю, я вчера отравился тем пойлом.       — Мы проводим тебя, — максимально спокойно отозвался Джеймс, отставляя стакан с апельсиновым соком в сторону. — Лилз, любимая, не скучай без меня.       Эванс недовольно цокнула языком, смерив Поттера почти ненавидящим взглядом с едва уловимым огоньком, а Сириус нервно хохотнул. Римус хорошо понимал уровень стеснения девушки, но сейчас он не мог не испытывать благодарность в адрес Джеймса — лучше ненавидящий взгляд в сторону Поттера, чем как будто проводящий в последний земной путь в сторону Люпина. Так могли смотреть на него только Сириус-мистер-беспалевность-Блэк и Джеймс-с-комплексом-героя-Поттер.       Римус ненавидел проходить мимо столов учеников посреди ужина, что бывало в основном в ту самую ночь. Слишком много внимания. Слишком много любопытных глаз. Парню казалось, будто каждый студент мимолетно или не очень анализирует каждый его уродливый шрам или хромающий из-за травмированного бедра шаг. Будто каждый знает о его особенности. И даже Джеймс и Сириус, которые заботливо шли чуть позади, по бокам, слегка прикрывая собой, не спасали ситуацию.       К слову, кто-то действительно знал. Римус мог не поворачивать голову направо: вовсе не обязательно это делать, чтобы почувствовать, как тебя мысленно прожигает Северус Снейп. Треклятый слизеринец: не нужно было прибегать к помощи легилименции, и без того очевидно, что Нюниус сейчас оттачивает навык невербальных проклятий на практике. Но боли настолько усилились, что Римус не удостоил придурка мимолетным оттопыриванием среднего пальца. Впрочем, эту задачу взял на себя Сириус.       Разумеется, парень с трепетным желанием прилюдно посылал в разных формах не только Нюниуса — этот того не стоил. Нужно быть кем-то, чтобы сам Сириус Блэк послал тебя на хуй. Например, Регулусом Блэком. С давних времен вражда между ними не прекращалась, но она приобрела изощренную форму, когда старший брат узнал о намерении младшего принять метку в ближайшее время. Тогда что-то сломалось в Сириусе. Казалось, эта новость сожгла до кучки пепла все ростки любви к Регу в его душе. Римус понимал, что это, конечно, не совсем так, но Сириус действительно не подбирал выражения с тех пор. И не мог обойтись без презрительного взгляда в сторону брата, когда тот находился в радиусе пятнадцати метров. Лишь Джеймс и Римус видели в течение одного мгновения боль и сожаление в Бродяге, когда Регулус скрывался из виду.       Когда двери в огромный зал захлопнулись, а парни отошли еще на несколько метров, Сириус мягко взял Римуса под руку, не спрашивая разрешения. Он всегда был рядом. На людях — мысленно. Вдали от них — физически, каждую секунду драгоценного времени. И для Римуса это стало чем-то вроде спасательного круга: его тепло, его нежность, его аромат сандала и виски.       — Рем, почему ты так долго ждал, Мерлина ради? — недовольно, но достаточно мягко спросил Джеймс. — Тебя там чуть не вырвало!       — Извини, — искренне произнес Рем, примирительно вскинув свободную от Сириуса руку.       — Луни, ты не перед нами извиняться должен, — нежно сказал Блэк, взяв его истерзанное старыми шрамами лицо в свои мягкие тонкие ладони. — Мы ведь беспокоимся о тебе. Ты совсем расклеился… Сказал бы раньше!       — Прости, — глупо выдавил Рем. О, ради Мерлина, это стало единственным, что пришло в его трещащую от боли голову под гнетом невыносимо любящего взгляда Бродяги. Он не замечал ничего, кроме его тепла.       Сириус не выдержал: он медленно прильнул губами к пылающему от температуры Лунатику. Поцелуй отдавал безмерной нежностью, даже несвойственной обычно чересчур дерзкому Блэку, с тонким флером боли. Боли безысходности. Римус всей душой чувствовал, что Сириус так искренне жаждет облегчить его боль хоть на немного, но не находит нового выхода, отчего сгорает в беспомощности. Комплекс героя перенесся и на него за годы жизни с Джеймсом, однако под его действие подпадал только узкий круг самых дорогих людей.       Напор Блэка усилился, и горячие ладони будто сами по себе, независимо от его воли, обвили слабого Римуса за талию. Тот же беспомощно вцепился в широкие плечи, и всего на секунду ему показалось, что боль покинула его. Будто Сириус забирал ее, жадно покусывая нижнюю и верхнюю губу по очереди, водя по ним чутким языком. В трезвом рассудке Люпин бы уже десять раз отольнул от Бродяги, залился румянцем, испугался, что кто-то увидел. Но чувство облегчения вкупе с безудержным желанием превозмогали, делали его совершенно бесстыдным, податливым рукам Сириуса. Мерлин, храни Джеймса, который, казалось, лишь сейчас отошел от парализующей его растерянности. Раньше Блэк с осторожностью показывал любовь на глазах у брата, уж тем более не стоя в обычном небезопасном коридоре.       — Так, голубки, вы не прихуели? — возмущенно прошипел Джеймс, но не смог сдержать улыбки с румянцем. Казалось, прихуел здесь только он от напора страстей.       Сириус недовольно опустил руки, которые мгновение назад покоились на ягодицах Люпина, а тот не спешил отнимать руки от воротника его белоснежной рубашки, расстегнутой, как всегда, на три пуговицы — чуть больше, чем допускалось. Его пальцы крепко сжимали приятную ткань, как будто искали спасение в этом контакте. Но когда теплые ладони пропали, а слегка вспухшие губы оказались далеко, Лунатик ощутил, как боль захлестнула его вновь, только с большей силой.       — Ревнуешь, Сохатый?       — Еще неизвестно, кого к кому, — усмехнулся Джеймс, шутливо бодая брата в плечо.       — О, Лунатик, ты слышал? Одной Лилз мне было мало, теперь еще и к Поттеру тебя ревновать. Кошмар, — игриво цокнул языком Блэк, и Римус искренне постарался влиться в поток смеха. Получился только сдавленный полустон. — Нам с тобой пора, Луни, — мягко сказал Сириус. Он всегда был непреклонен в этом вопросе.       Вместе все трое направились в больничное крыло. И так как Блэк наотрез отказался отпускать Римуса, даже будучи у всех на виду, Поттер поддержал его с другой стороны во избежание неправильных вопросов мимо проходящих студентов.

***

      Голова Римуса покоилась на согнутых в коленях ногах Сириуса. Вместе они были на старом ветхом диване: Блэк сидел с краю, а Люпин растянулся во весь рост, надеясь, что это поможет ноющим мышцам. Чуткие пальцы Бродяги мягко разминали виски Лунатика, иногда переключаясь на шею и плечи, и то ли он был прирожденным массажистом, то ли их любовь — поистине всеобъемлющей, но парню становилось чуть проще. Возможно, все дело в том, что его безмерно успокаивало одно простое осознание: «Он рядом, он со мной».       — Мне немного легче, — хрипло отозвался Римус. Он знал, что это сделает Сириуса счастливым, и был готов притворяться здоровым, если это понадобится.       Теплая ладонь пробежалась по лицу и мягко огладила пылающую щеку. Лунатик блаженно закрыл глаза, игнорируя пожар боли внутри. Если бы это стало ценой за то, что Сириус всегда будет рядом, он бы в тот же миг уплатил ее. Без раздумий.       Джеймс устроился на табуретке напротив друзей и, о чем-то задумавшись, скрестил руки на груди. Недавно он напевал какую-то спокойную маггловскую песню, чем вызвал шквал восторга брата и милую благодарную улыбку Лунатика. Сохатый не обладал глубоким и бархатистым тембром Бродяги, но голос у него был действительно приятный, самое главное, очень успокаивающий. Парень даже помог Рему справиться с инстинктивной тревожностью. Теперь он мирно ожидал трансформации, но не как казни на электрическом стуле, а как что-то естественное, обыденное.       Хотя волнение все же не покинуло его полностью. Лунатик переживал не за себя — хуже, чем пару лет назад, до превращения мародеров в анимагов, быть уже не могло. Он волновался за друзей, за то, что нечаянно причинит им боль. Впрочем, подобное случилось лишь однажды: накануне полнолуния они с Сириусом крупно поссорились из-за ревности Рема, и ночью Блэк отхватил серьезный шрам, проходящий от левой ключицы к правой подмышке. Бродяга чутко уяснил свой урок, вымаливал прощение у Лунатика, пока тот казнил себя за такое изуродование прекрасного тела парня. Впрочем, Блэк отнесся к шраму даже с радостью, как будто он давно ждал его или хотел им обзавестись. «Ты не понимаешь, теперь я похож на тебя! И потом, ты разве не видишь, каким брутальным я стал?» — недоуменно вопрошал тот, а Рем от стыда даже взглянуть на него не мог.       Питер. О, Питер — это большая неловкая проблема, на которую, к слову, сейчас не обратил внимания ровным счетом никто из мародеров. Дело в том, что он, как и многие остальные, ничего не знал об отношениях парней. И то, что сейчас Сириус почти целовал Лунатика, напрягало Хвоста, хотя Петтигрю сидел в облике крысы в углу Воющей хижины. Он всегда был очень… тормозом. Лили не жила с мародерами, но уже давно пришла к определенному выводу, а Питер с детства просто считал Сириуса передругом-недопарнем в их компании. Ладно, завтра они обязательно все ему объяснят. Ведь сейчас Хвост из-за страха и недоверия к Лунатику в анимагической форме. А то вдруг он обернется за долю секунды без предупреждения и нападет именно на него?..       — Сохатый? — слабо позвал Рем, чуть наклоняя голову в его сторону. Большие глаза тут же наполнились беспокойством и устремились на друга.       — Да, Лунатик?       — Напишешь завтра конспект по Зельям для меня? Иначе я точно стану полным нулем в них.       — Да, разумеется, Лунатик, напишу. Но если ты считаешь себя нулем, то я бесконечность в отрицательной степени, — невесело пошутил Поттер. Зелья всегда были большой проблемой мародеров.       — Вообще-то, я могу написать, — слегка растерянно, с тонким флером обиды вклинился Бродяга. Римус, не веря своим ушам, даже поднял голову, чтобы посмотреть на точеное лицо.       — Ты? Мерлин, где-то в лесу помрет медведь, если сам Сириус Блэк придет к Слизнорту, — слабо хохотнул Люпин, а Поттер поддержал.       — А что? Конечно, к Слизню переться вообще не хочется, но я переживу. Я умею красиво писать.       — Подумать только, два самых красивых и известных парня школы спорят, кто напишет конспект для меня. Еще и по Зельям, я в восторге!       И Поттер, и Блэк не смогли скрыть милого румянца на щеках, а длинные пальцы Сириуса чуть сжали короткие кудряшки Рема.       — Мфф… — болезненно простонал Люпин, когда его тело сотрясла первая судорога. Весь он сжался калачиком. — Вам лучше… обернуться.       Сириус чуть привстал и вместо того, чтобы отойти и быстро превратиться в большого черного пса, крепко, но мягко обнял Римуса, прижав к груди. Люпин сначала запротестовал, но почувствовал, что у него есть пара минут перед трансформацией, и поддался теплу парня. Он спокойно гладил Лунатика по спине, в которой, казалось, каждую кость, каждую мышцу пронимали судороги вместе с болью. Он был рядом. Он держал его за дрожащие в лихорадке руки.       — Сириус…       — Тшш, — тихо шикнул Блэк. — Я рядом.       Джеймс тоже не спешил обращаться — он доверял и Рему, и Сириусу. Он перебрался вниз, на пол перед диваном, сел на колени и тоже приободряюще сжал его руку. Возможно, если бы не мутное сознание, Люпин бы сошел с ума от количества любви и заботы, которое дарили ему эти прекрасные люди.

***

      «Больно. Больно. Больно. Больно», — все, что отзывалось сейчас в мутном сознании. И ты больше не человек. Ты стоишь посередине Хижины в своем истинном обличье, и все твои чувства обостряются до предельного уровня.       Запах… Здесь кто-то есть, рядом. Кто? Волк утробно зарычал и резко обернулся, встречаясь почти мордой к морде с большим черным псом. Опасно, очень опасно. Зверь решительно рыкнул на незваного гостя, но тот не сводил взгляда, удерживал зрительный контакт. Опасно. Злость. Не подчинился. Но секундой спустя пес медленно склонился на передних лапах, продолжая смотреть прямо в глаза. Волк стоял в полной готовности напасть, разодрать в клочья, перегрызть глотку при малейшей угрозе, но этот запах… он разжигал внутри необъяснимое чувство почти родства. Что-то совсем знакомое, такое близкое… Хвоя и свежесть после дождя. Запах свободы. Это уже было… Друг. Волк совсем слегка опустил морду, выражая признание.       За спиной пса стоял роскошный олень с раскидистыми рогами, напоминающими крону величественного дуба в осенний период. В его глазах промелькнула нотка страха, заставляя волка напрячься. Но этот запах было совсем легко распознать — оборотень легко признал в звере своего друга, робко понюхав его.       Вскоре компания выбралась наружу. Свежесть воды, доносящаяся с Мертвого озера, листьев ивы, сырой земли после дождя ударил в нос, заполнил легкие приятной сладостью свободы. Оборотень на несколько секунд замер, подняв взгляд на полную луну. Такая знакомая и чарующе прекрасная... Что-то, что вызывает внутри покой и желание подчиниться.       Черный пес несильно боднул волка в бок, словно заставляя обратить на себя внимание. Тот нехотя, с легкой инстинктивной злостью обернулся, но зверь в ту же секунду рванул в лес, оставляя в шлейфе своего запаха. Поиграй со мной — вот что это означало. Волк фыркнул и с присущей грацией погнался за задирой, погружаясь в сотни старых деревьев с пышной кроной. Ему ничего не стоило догнать пса, однако смелость, задорность последнего заставляла растянуть удовольствие от игры. Где-то сзади плелся большой олень, но он набирал обороты, недовольно ворча, так что вполне мог даже обогнать друзей.       Здесь хорошо. Здесь свободно. Здесь я дома. Эти короткие обрывки человеческих мыслей прорывались в сознание волка, доставляя тепло в душу. Если она еще была… Впрочем, полно думать об этом. Сейчас ему хорошо. Он хочет догнать проворную и красивую черную, как уголь, собаку.       В какой-то момент оборотню надоело успевать за ним и давать ему фору. Он не мог позволить, он не любил уступать, он мог только доминировать, показывать свое превосходство. И уж точно перед таким прекрасным зверем.       Волк нагнал пса и легко повалил его на такую же черную землю, еще мокрую от недавнего дождя. Оборотень возвышался над зверем, расставил могучие лапы по обе стороны от тела животного, принялся игриво бодать его своей большой мордой. Пес так же весело пытался столкнуть его с себя, но ему не хватало то ли веса, то ли сил, то ли желания. Волк не хотел причинять боль. Он лишь хотел обладать и доминировать. Ему легко это дали.       Спустя несколько мгновений игры прискакал олень. Сохатый легко стянул волка своими рогами с уже вымотавшегося Бродяги, будто бросая вызов. Лунатик поднялся на задних лапах, долю секунды пытаясь удержать равновесие, и принялся играть передними лапами с крепкими рогами, которые просто восхищали своим размахом. Олень с задором поддерживал энтузиазм.       Совсем рядом, почти под ухом Лунатика, раздался звук, похожий на смесь рычания и смеха. Смех… такой знакомый. Где он звучал раньше? Такой родной. Волк замер на мгновение, ощущая, как внутри разливалось почти человеческое тепло от любимого звука. «Сириус», — пронеслось в затуманенной инстинктами и животным нутром голове. Внутри стало вмиг тепло и легко… Разве волк может чувствовать любовь?..

***

      Римус ощутил, как его сознание наконец пробилось сквозь омут животного нутра. Это было схоже с тем, как вынырнуть с поражающей глубины холодных вод океана после долгого погружения. Неожиданно глубокий вздох, от которого грудь резко устремилась вверх, потянув за собой все тело. Все кости тут же пронзила волна дрожи и тупой боли.       — Тихо, тихо… — позвал знакомый голос. Кто-то засмеялся. Тот самый смех! Тот, что заставил волка ночью замереть, почти улыбнуться самому себе. — Луни, я здесь. Я рядом.       На голые замерзшие предплечья Римуса легли обжигающе горячие ладони, отчего все тело сотрясла волна дрожи. Руки тут же словно отскочили от кожи, что вызвало подсознательное, но ощутимое недовольство. «Эй, вернись!» — вот что хотелось сказать, но тело не слушалось Лунатика.       Римус зажмурился, а затем, наконец, открыл глаза. Он тут же принялся искать взглядом источник тепла, обладателя треклятого любимого смеха, бывшего черного пса. Лунатик обернулся и тут же увидел перед собой идеальное точеное лицо. Сириус робко улыбался. Его теплая рука вернулась на оголенное плечо.       — Ты как будто после жесткой вечеринки и двух бутылок виски, — легко усмехнулся Блэк.       Римус понял, что все это время сидел у него на коленях, на том же старом диване, совершенно голый, только едва прикрытый внизу. Впрочем, ему категорически не хотелось уходить, сил не было. Все, что он смог, — с тяжелым стоном боли прижаться щекой к теплой груди Бродяги в попытках согреться.       — Тебе совсем плохо?.. — почти шепотом, невыносимо заботливо уточнил Сириус, мягко обнимая парня. Теперь от него вкусно пахло сигаретами и сандалом.       — Нет… — нерешительно отозвался Луни. «Пока ты рядом, пока ты меня обнимаешь, мне не может быть так плохо», — хотел бы сказать он, но язык не слушался. Оставалось надеяться на высокий уровень понимания Блэка. — Где… где Сохатый?       — На Зельях. Как и обещал. А я всё же слишком красивый, чтобы порадовать Слизня своим присутствием. Ну его на хер, — звонко рассмеялся Бродяга. О, этот смех! Тот самый! Самый… самый прекрасный. Самый родной. — Эй, ты что, ты плачешь? Тебе больно? Мерлин, Луни, в чем дело?..       Бездонные голубые глаза, в которых можно было утонуть. И Римус хотел бы, он бы похоронил в них всю свою душу, если бы мог. Нежность и тепло красивых оголенных до плеч рук, украшенных изящной сеткой вен. Очаровательные волны на черных волосах. Все, в чем сейчас нуждался Лунатик, было у него в руках.       — Я… Я люблю тебя. Блядь, я так люблю тебя…       Сириус ответил поцелуем. Медленным, совершенно чутким, любящим. Римус задыхался в слезах, в своей любви, не понимая, чем он заслужил это свое голубоглазое счастье…       — Я люблю тебя, — прозвучал бархатистый голос.

***

9 ноября 1981 года.       Еще одно пробуждение в Воющей Хижине после ночи полной луны. Еще один пережитый цикл, бросающий тебя под конец в агонию невыносимой боли. Год сменял собой другой, но физические впечатления оставались теми же.       Римус сидел на том же треклятом диване, свернувшись калачиком, чувствуя, как сквозняк обдает оголенное тело ледяным холодом, и плакал навзрыд. Плевать на боль. Плевать на, судя по всему, сломанное ребро слева. Лунатик сгорал заживо от осознания того, что сегодня он совершенно одинок. Где теплые ладони Сириуса, которые всегда успокаивающе гладили по спине? Где полный заботы взгляд Джеймса, готового сделать все что угодно, лишь бы помочь, облегчить страдания? Где они — его семья?.. И куда, блядь, завела его гребаная жизнь, шаг за шагом отнимая самое дорогое?..