Лотосы, утонувшие в сладком мёде.

      После завтрака главы орденов куда-то ушли вместе со своими наследниками, и Усянь остался наедине с названной матушкой. Женщина выпроводила взглядом мужа, сыновей и гостей, и, как только закрылась дверь, перевела его на Усяня.       — Вэй Ин, — улыбается она, разворачиваясь в сторону омеги, — Давно мы с тобой не разговаривали по душам и не гуляли. Прогуляемся?       Усянь просиял от счастья. Он был невероятно доволен тем, что его названная матушка сама пригласила его.       — Да! — если бы Усянь был собачкой, то его хвостик сейчас вилял из стороны в сторону в предвкушении прогулки.       Госпожа Цзинь не сдерживается и гладит его по волосам, как ребёнка, и Усянь счастливо расплывается в ещё более широкой улыбке. Ему не нравилось, когда его голову трогали, но своей названной матушке и, пожалуй, иногда братьям он мог позволить это сделать. Они никогда не делали это с мнимой попыткой показать Вэй Ину его место возле себя, как украшения. Когда они гладили его, он не был похож на щенка рядом с хозяином. Он чувствовал себя ребёнком. Омегам в принципе часто нужно подобное взаимодействие с их телом со стороны других людей — они часто ластятся, подставляют голову под чужие руки в надежде, что их погладят. Им нужно внимание, уход и ласка, которую им обеспечивают их альфы. В детстве омеги нуждались в заботе родителей, но Усянь был лишён родительского тепла слишком рано и так же рано понял, что никто не будет к нему нежен. И вот, госпожа Цзинь гладила его по голове, как собственного ребёнка, братец Цзысюань и братец Гуанъяо заботились о нём, и только по этой причине Вэй Ин до сих пор в башне Золотого Карпа.       Цзинь Гуаншань домогается до него регулярно, и это настолько ломало, что пару раз Вэй Ин действительно чуть не убежал из дома. Лишь братья и названная матушка до сих пор удерживают его здесь. Усяню хочется любви, но он на вряд ли кому-то в этом признается. Он счастлив, когда новая семья рядом, и этого ему более чем достаточно. Оттого присутствовал страх, что в Пристани Лотоса ему будут не рады, что он там будет жить ещё хуже, чем сейчас. Однако была надежда и на лучшую жизнь с таким человеком, как Цзян Чэн. Усянь не знаком с ним достаточно близко, чтобы довериться хотя бы на половину так же, как доверяет, к примеру, Цзинь Гуанъяо, но был готов дать шанс ему.       Сейчас же, когда его гладили по голове, он расстаял и потянул руки, чтобы обнять госпожу Цзинь. Та не возражала — омега часто тянулся к ней в попытках получить её внимание. Усянь — чувствительный ребёнок, чья улыбка была драгоценностью.       — Матушка, — начал Усянь, когда его приступ нежности сошёл на нет, — Матушка, а как выглядел мой второй отец? Ну... Мама!       Мадам Цзинь замерла и попыталась понять причину этого вопроса. На ум полезло лишь то, как за завтраком её супруг упоминал, каким красивым был его любимый наложник. Она вздыхает.       — Ты как раз вовремя задал этот вопрос — сегодня я хотела поговорить именно о нем. Ты помнишь, как его звали? — в ответ спросила она, и Усянь покачал головой на это, — Вэй Чанцзэ. Его звали Вэй Чанцзэ.       — А он и правда был красивым? — спрашивает Вэй Ин. — Мой папа... Я совсем не помню его. Даже его запах стал забываться. Дыня.... И всё, ничего большего, хотя я уверен, что было что-то ещё, — погрустнев, спрашивает омега.       Госпожа Цзинь не могла не посочувствовать ребёнку, рано лишившегося родителя, только не могла она рассказать ничего особо о Вэй Чанцзэ. Бета никогда не интересовалась наложниками своего мужа, а разговаривала с ними только в случае беременности, принуждая делать аборт. С Вэй Чанцзэ у них тоже был разговор на эту тему. Правда, сейчас она понимает, какого счастья могла лишиться. Ей всегда безумно хотелось дочку, только вот во второй раз забеременеть у неё не вышло, а первый ребенок оказался альфой. И вот, когда она уже смирилась с неудачей, муж привёл в дом Вэй Ина.       Это был худой мальчик в неброских одеждах, но такой красивый и неприхотливый, что хотелось его порадовать и побаловать. Она быстро нашла с ним общий язык; омега часто приходил к ней в гости, звал погулять в саду, сблизился с её единокровным сыном, Цзысюанем, а потому с наследником они часто разговаривали о младшем Цзине. Так, незаметно для всех, он стал мил всей семье, в том числе и Гуаншаню, который к своим детям до этого не проявлял особого интереса. К слову, насчёт этого. Зная своего супруга, госпожа Цзинь догадывалась о его извращённом желании. Пару раз проводила с мужем разговор на тему морали и, как ей казалось, у неё получилось заставить мужа одуматься.       Ах, будь она омегой, то поняла бы, что её муж всё ещё домогается Усяня, покрывает его с головы до ног феромонами и не даёт спокойной жизни. Но, конечно же, откуда ей это знать, если сам Вэй Ин никогда не признаёт этого?       — Хорошо, — вздыхает бета, вставая со своего места. — Я должна тебе кое-что показать.

***

      Усянь довольно давно жил в башне Золотого Карпа, так что примерно разбирался в планировке здания, но сейчас матушка вела его вовсе в незнакомый уголок. Они шли по бесконечным коридорам, изредка встречая слуг, производящих уборку, пока слуг не стало попадаться всё меньше и меньше, а окна не стали завешиваться плотными шторами, через которые сложно увидеть улицу. В этой части башни Усянь никогда не бывал. Наконец, они стали идти в полумраке и госпожа Цзинь воспользовалась заклинанием, дабы осветить всё вокруг тусклым огоньком. «Как здорово быть заклинателем, — думает Усянь. — Интересно, сколько всего они могут сделать с помощью духовных сил? И... Смогу ли я развить своё духовное ядро когда-нибудь?»       Тяжёлая дверь перед ними выглядела огромной и наверняка была закрыта на несколько замков.       — Что это за место? — удивлённо спрашивает Вэй Ин, осматривая дверь.       — Бывшее крыло гарема, — спокойно говорит госпожа Цзинь. По её голосу было ясно, что она уже давно смирилась с тем, что её муж распущен до невозможности. — Нам внутрь.       С помощью заклятия госпожа Цзинь открыла дверь. Помещение выглядело заброшенным: кубы пыли летали по воздуху, скапливаясь в углах. Воняло старостью и немного даже гнильцой, но даже так было видно, какой красотой обладало это место раньше. Потолки были расписаны искусстными мастерами, на столах разместились золотые подсвечники, стопками стояли книги, много маленьких диванчиков поглотила неприятная серость.       — Как давно это место заброшено?       — Двадцать лет, — проходя внутрь, госпожа Цзинь отправляет светящийся шарик к другой двери. — Сходи туда и посмотри всё внимательно, потому что потом сюда вернуться будет очень сложно.       — Почему? — задаёт закономерный вопрос Усянь.       Мадам Цзинь качает головой       — Потому что сдерживающий барьер скоро снова наложат на это место. Сейчас его нет, потому что перед завтраком твой старший брат пришёл молить меня о том, чтобы я показала это место. Как мне думается, это он снял его.       — А-Яо или А-Сюань? — любопытно спрашивает Вэй Ин. Ему казалось, что ответ очевиден. — А-Яо?       — Да, — отворачивается она. — Твой отец прячет это место уже двадцать лет не просто так. Поторопись. Наверняка он скоро заметит отсутствие барьера.       Усянь поднимает расстроенный взгляд. Его названая матушка не пойдет с ним в ту комнату, а ведь так хотелось её поддержки в такой важный момент. Но было понятно, что намного лучше, если Усянь зайдёт в бывшие покои отца самостоятельно.       Дверь со скрипом открывалась, и взору пристала маленькая комната: голая кровать, шкаф с оторванной дверцей, где висели одежды золотого цвета, почти такие же, как те, что носит он, только более старого образца, полка с пожелтевшими книгами, подсвечник, держащий ещё ни разу не зажжёную свечку, набор для письма и деревянный чемоданчик, поверх которого было выжжено: "Чти все шесть законов живописи: Гоуту, Тяньцюй, Шэньцы, Юнби, Мосе, Гусян; Вэй Чанцзэ".       Открыв его, Вэй Ин увидел набор кистей и красок, которыми, судя по всему, пользовались достаточно часто в свое время. Усянь огладил пальцами баночки с ещё пригодной краской. Его отец рисовал? Интересно, что же?       Раз есть краски, значит, должно быть и то, на чём он рисовал? Впрочем, какая разница? Нигде не видно ни единого пергамента или свитка, поэтому было решено не терять время зря и исследовать шкаф.       Но стоило только подойти к нему и взять в руки дорогую одежду, как Вэй Ин учуял сладкий запах, исходящий от нее. Он взял её и принюхался, а затем щёки его стали влажные от накатившихся слёз. Дыня. Мёд. Лимон.       Это был запах отца, и Вэй Ин вспомнил его, тут же придаваясь воспоминаниям. Ханьфу было грязное, но омега прижал его к себе, вдыхая давно позабытый запах. Как же он любит отца, как же скучает по нему, но, увы, никогда им не будет суждено увидеться вновь. Усянь был ребёнком, когда Вэй Чанцзэ умер... Запомнить запах своего на тот момент единственного родственника было трудно. Но вот оно — его ханьфу, что даже спустя двадцать лет сохранило запах хозяина, хоть и достаточно слабо. Усянь рухнул на колени, прижимая ткань, вновь и вновь вдыхая запах медовых дынь и лимонов, пока взгляд его не упал на дальний угол кровати, одна из половиц которой немного торчала. Усянь подполз туда и поднял её, находя тайник.       То, что он увидел там, повергло его в шок.       Это был дневник из пожелтевших страничек, написанный рукой его отца и много, бесчисленное множество рисунков среди записей, таких как цветы лотоса, пейзажи незнакомых мест, знаки ордена Юньмэн Цзян, профиль красивого мужчины, подписанного, как "Мой дражайший друг, которого я был недостоин. Мой свет в ночи, который затушил я своими слезами".       Усянь перелистнул дневник на первую страницу и увидел на полях криво выведенную цифру, обозначающую дату, давностью в двадцать два года назад.       «Первый день в плену ордена Ланьлин Цзинь,» — гласили жирные линии, выведенные на половину страницы.