Лотосы, утонувшие в сладком мёде.

      Усянь сидел в чужой спальне, интерьер которой был скуднее, нежели в его комнате в Ланьлине, но куда лучше, чем предоставлялось ему по рассказам брата. Он морщится и отворачивается к стенке, не желая ничего и никого видеть.       Когда ему сказали, что через несколько часов он будет в Юньмэн Цзян, он сначала не поверил. Вот только его будущий супруг в действительности прилетел в Пристань Лотоса и закрыл его в своих покоях, удаляясь не пойми куда! Да, он сказал, что ненадолго и таким образом просто пытается на время спрятать его от любопытных глаз, но чёрт возьми! Негодование Вэй Ина не знало границ. Вообще-то он не должен находиться в покоях супруга до брака. Вообще-то его не должны были похищать. Вообще-то это граничит со всеми заклинательскими принципами! Его старший братец будет волноваться о самочувствии его Сяоди... Наверняка его уже потеряли и ищут, возможно даже подключили всех свободных заклинателей для поисков.       В нос настойчиво лезли запахи лотосов и горных трав, которые уже никогда не смогут полностью выветриться из мебели в этой комнате, в которой альфа жил достаточно долгое время. Усяню нравился этот запах, но сейчас, будучи запертым здесь, он чувствовал себя одновременно и в безопасности, и в опасности. С одной стороны он в незнакомом месте, в чужом ордене, запертый в комнате альфы... А с другой запах Цзян Чэна успокаивал, а запертость комнаты внушала чувство защиты.       Сначала Вэй Ин гневался на это помещение, не желая рассматривать в нём что-то — он просто забился в угол, сполз по стене спиной и спрятался в собственных рукавах, не желая видеть что-либо в этом мире. Когда Цзян Чэн ушёл, он ещё какое-то время сидел обиженный, пока ему не надоело, и он не поднял взгляд вверх. Комната Цзян Чэна была выполнена в фиолетовых оттенках. Первым делом в глаза бросились просторная кровать, застеленная парчововым постельным бельём, столик с тушью, пергаментами, какими-то печатями и кистями. Так же в комнате наследника Юньмэн Цзян было отведено место для молитв: несколько подушек, алтарь, маленькая статуя, баночка для благовоний, сами благовония и фреска с нарисованным на ней генералом Сюаньжэнем — покровителем этих земель. Интересно. Ланьлину покровительствует генерал Мингуан, а Юньмэну, значит, Сюаньжэнь...       Не долго думая, Усянь пал на колени, зажжёг сразу несколько палочек и помолился за дальнейшие успехи в битвах этого ордена. На самом деле, наличие алтаря очень удивило Вэй Ина: заклинатели обычно не занимаются молитвами, считая, что всего можно добиться без покровительства богов. Однако некоторые были другого мнения и изредка позволяли себе помолиться, в надежде благоволения на очередной ночной охоте.       Когда Вэй Ин прочитал всю молитву от начала до конца, то поспешил подняться с пола. На самом деле, такая уединённость сейчас способствовала его планам по прочтению дневника Вэй Чанцзэ!       Усянь подошёл к пустому столику и вальяжно разместился на деревянном лакированом стуле, выуживая из рукова уже знакомую книжечку. Всё его нутро горело желанием поскорее узнать о папе что-нибудь новое и подумать, как новую информацию можно использовать против отца.       Наконец, он открывает на том моменте, на котором остановился, и из книги выпадает маленький засушенный цветочек.       «Сегодня ко мне собственной персоной пожаловал нынешний глава ордена Цзинь — Цзинь Гуаншань. Этот мерзкий ублюдок посмел прийти ко мне с букетом этих противных цветов, которые вручал так, будто мне они жизненно необходимы! Он сказал, что я слишком красив для того, чтобы быть воином ордена Юньмэн Цзян, и что я, по его мнению, был обязан пополнить его гарем. Я не выдержал этих мерзких речей и ударил его по лицу с таким звоном, что сбежалась вся стража, находившаяся за дверью. Она повалила меня на пол, а затем рассерженный Гуаншань приказал напоить меня каким-то раствором, на вкус отдалённо напоминающим лекарство. После него мое тело расслабилось, меня стало клонить в сон. Они перестали удерживать меня — перенесли на кровать и ушли. Через какое-то время я уснул. А как проснулся, то увидел на столе эти цветы в воде. В приступе бешенства они вместе с вазой улетели в стену.»       Усянь понял, что прикреплённый к странице сухой цветок — это один из тех, которые Вэй Чанцзэ подарил Гуаншань. Стало немного обидно за отца, но всё было настолько давно, что уже и помочь никак нельзя, исправить тоже и надавать тумаков другому отцу нельзя.       «С того дня меня никто не беспокоил. Сегодня я провёл весь день в медитации. Совсем скоро моих духовных сил будет достаточно для побега.»       Вэй Ин знал, что ничего не получится. Раз отец родил его, значит, не получилось... И так и было. Следующая страница была пустой, после следовало ещё много пустых, пока на залитой слезами странице не был выведен тушью расплывшийся из-за влаги текст.       «Мой побег не увенчался успехом. Всё бесполезно. Я навсегда буду заперт здесь, один, никто не спасёт меня. Мне остаётся лишь молиться всем богам за благополучие ордена Цзян, за здоровье Фэнмяна, его жены и будущих детей.       Мне больно, я чувствую холод внутри своих меридиан. Я знал, что побег может увенчаться неудачей, в конце концов, не такой уж я и сильный, чтобы пройти мимо такого большого количества адептов, но не знал, что последствия будут такими ужасными. За попытку побега меня жестоко наказали, избив спину палкой восемьдесят пять раз. Это было больно, очень больно. Меня никогда не наказывали избиением, но то, что было дальше, я никогда не забуду.       Глава ордена Цзинь, этот... Этот ублюдок, сидя на своем месте, наблюдал за моими мучениями, а затем отдал приказ, подвергший в шок не только меня, но и других людей, находящихся там. Я вырывался, но меня крепко держало так много рук, не давшие убежать. Моя спина была в крови от предыдущего наказания, но никого это не волновало — они увели меня в эту самую комнату гарема, привязали к кровати, а затем пришел мой палач. Моё духовное ядро... Вырезали из моей груди в тот же день. Я больше не могу чувствовать поток Ци по своему телу, не могу снова совершить попытку побега. Я хочу домой. Хочу в родной Юньмэн, хочу к своему брату по оружию. Нет, не так. К своей безответной любви. Видимо, мой удел — влачить жалкое существование в этой комнате.»       Вэй Ин закрыл дневник. Читать это больше не было сил. По его щекам текли слезы, а глаза защипели от влаги. До этого незнакомое чувство ненависти окутало его душу, обида охватила всё его нутро. Его отец был достоин лучшего, нежели жизнь в том омерзительном месте. Своими руками захотелось спалить крыло бывшего гарема вместе с отцом, отомстив за всю боль Вэй Чанцзэ. И он отомстит. Обязательно отомстит.       Никто не будет закрывать глаза на такое отношение к омеге, тем более к такой, как Вэй Чанцзэ. Если верить дневнику, то он был правой рукой Цзян Фэнмяна, то есть, его похищение можно считать за нападение на чужой орден!  Он обязан показать это Цзян Фэнмяну. Просто обязан.       Дверь за его спиной открылась, и опухший от слез Усянь начал утирать лицо рукавами, но безуспешно. По нему было более чем понятно, что он рыдал. Цзян Чэн смотрел с удивлением и жалостью на плачущего омегу, наверняка думая, что это он виноват в его слезах.       — Я...       — Я не из-за тебя! — оправдывается Усянь. — Будущий глава ордена Цзян! Молодой Господин! Цзян Ваньинь! Где твой отец?!       С явным напором Усянь подходил к нему. Его глаза стали похожи на глаза панды — тушь потекла. Цзян Чэн был поставлен в неловкое положение этими вопросами.       — Усянь... Успокойся. Я не желал тебе зла, когда увёз сюда, напротив, я...       — Я же говорю, что не из-за тебя я сейчас реву! Мне нужен твой отец, срочно! — Вэй Ин и сам понимает, что сейчас выглядит как никогда страшно.       Рукавами он принимается вытирать лицо, но только сильнее размазывает потёкшую косметику и пачкает рукава золотых одежд. Цзян Чэн, уставший на это смотреть, подходит к нему ближе и берет за руки.       — Хватит плакать, — говорит он. — Вообще-то, я уходил, чтобы позвать сюда свою старшую сестру. Она придёт с минуты на минуту, а ты такой красный, зарёванный и уставший. Что она подумает, когда увидит тебя?       Его голос успокаивал, укутывал и баловал Усяня. Резкое чувство усталости нахлынуло на него, когда он почувствовал сладкий лотос, которым веяло от Цзян Ваньиня. Вся комната была в этом лотосе, он сам пах им.       — Я правда не из-за тебя, — выдавливает он. — Я... Я сегодня узнал кое-что о вашем ордене. О моем ордене и о... Вашем. Мне нужен твой отец, чтобы обсудить это. Это очень важно...       Вэй Ин робко протягивает Цзян Чэну дневник, который всё равно сжимает в руках, не в силах отдать кому-то. Он никому не доверял. Никому. Братец Гуанъяо учил не совершать ошибок, оставлять все тайны при себе и не делится ими, но что, блять, сделать, если рассказать ну вот очень нужно! Он достаточно долго молчал, следовал этому совету. Настало время рисковать. Жизнь без риска скучна!       — Мой отец... Мой отец служил ордену Цзян... Мой другой отец выкрал его... — дрожащим голосом сознаётся Вэй Ин.       Цзян Чэн дрогнул. Его запах заметался между недоверием и гневом, и Вэй Ин уже было начал думать, что этот гнев направлен на него, но на самом деле будущий глава злился вовсе не на него, а на его бездушного отца.       — Вэй Чанцзэ... Моего отца так звали... Я нашёл дневник, где он пишет о том, что Цзинь Гуаншань похитил его, лишил золотого ядра и запер в своем гареме.