Лотосы, утонувшие в сладком мёде.

      Шторка дёрнулась — то Цзян Чэн вновь потянул за верёвку. Больше всего он ненавидел, когда его сравнивали с кем-то. Усянь улыбнулся. Как же легко ему даётся общение с этим человеком.       В нос сразу же ударили еле уловимые запахи крови, трав и лотосов. Усянь скользнул в постороннее пространство, поставил поднос на прикроватную тумбу и принялся искоса осматривать раны на спине жениха. Хотя, как это можно назвать словом «рассматривать»? Для того, что происходило, это было слишком мягким словом. Стоило ему зацепиться взглядом за будущего мужа, так всё внимание было занято чужой спиной, которая была перемотана слегка окровавленной марлей — когда Цзян Чэн двигался в попытках дернуть за канат, он потревожил спину. Вэй Ин вгрызался в эту фигуру мужчины перед собой, смотрел так внимательно и пристально, что становилось некомфортно.       — ...       Вэй Ин не знал, что стоит говорить. Сердце терзалось в муках, было невероятно стыдно — Ваньинь пострадал из-за него, из-за того, что за столом Усянь начал перечить отцу, когда сказал, что хочет в Юньмэн. Воистину, нельзя омегам влезать в разговоры сильного пола.       — Чего лицо такое кислое? — слышит он откуда-то снизу.       Цзян Чэн не смотрел на него, но прекрасно понял, какие эмоции отразились на личике его омеги. Видимо, поднять голову с лежачего положения на кровати вверх для альфы унизительно. Оно и понятно: снизу вверх смотрят лишь слуги... Поэтому Усянь поспешил сесть возле него, чтобы тому было удобнее с ним разговаривать.       — Твои раны... — спустя какое-то время молвил Усянь.       — Не обращай внимания, — Цзян Чэн отвернул голову в другую сторону. Ему было немного, да стыдно за свою слабость в данный момент.       — Извини, — выдавливает Вэй Ин. — Мне жаль, я виноват перед тобой... Могу всю следующую неделю провести на коленях в храмах Сюаньжэня в молитвах о благополучии Юньмэн Цзян.       Цзян Чэн вновь повернул голову в его сторону и наконец удостоил будущего супруга взглядом. Его бледные тонкие губы были слегка приоткрыты, глаза смотрели из-под еле прикрытых ресниц с неприкрытым удивлением.       — Не знал, что в Ланьлин Цзинь тоже молятся Сюаньжэню, — как бы невзначай бросает альфа.       На деле же его очи светились заинтересованностью в этом вопросе. Уж чего-чего Вэй Ин не ожидал, так это того, что будущий глава ордена Цзян будет настолько верующим. Заклинатели почти никогда не молились богам. Богам войны уж тем более. Из тех, кто предпочитал встать на колени в храме выделялись лишь адепты Гусу Лань, чтящие традиции, и в малой степени Цинхэ Не и Цишань Вэнь. Ланьлин Цзинь давно уже вознамерился избавить себя от такого, как они считали, бесполезного занятия, но до Усяня доходили слухи, что более маленькие ордена продолжают молиться о своём благополучии. Да и, как человек из простого народа, он точно знал: люди продолжают молиться, хоть глава ордена и отрицает данный факт. На содержание храмов божеств приходилось выделять огромные суммы денег, что Цзинь Гуаншань считал невыгодным, а значит, это всё ему и его ордену не нужно. Ведь Небожители не могут явиться в мир и прямо заявить о своих достижениях, а значит, нет вероятности, что успех на ночной охоте принесли именно их усилия и покровительствование. А значит, что пока всё идет гладко, ни его отец, ни приёмная матушка не станут тратить силы, деньги и достоинство "впустую"       — Нет. В Ланьлин Цзинь молятся Мингуану, — Усянь чуть поколебался, прежде чем положил на чужую макушку руку, — но я буду молиться покровителю вашей стороны света. Я видел в твоей комнате маленький алтарь в честь Сюаньжэня, поэтому..       Цзян Чэн немного опешил. Вэй Ин что, правда положил на его волосы ладонь? Эти нежные руки трогали его макушку головы, ласкали прядки, хоть это было и очень осторожно и невесомо. Ваньинь впервые в жизни ощутил что-то такое. Сестра, матушка, отец — они гладили его совсем не так. Неужели Усянь так часто подвергался посягательствам на свои голову и прическу, что теперь он сам превзошёл в этом искусстве всех, кого только можно было? Однако, было в этом что-то другое, такое еле уловимое. Утешение? Нет, это было извинение. Вэй Ин извинялся перед ними. Кроме того, Усянь хотел помолиться покровителю их территории, по всей видимости принимая Юньмэн в качестве своего будущего дома.       — Не нужно жалеть меня, — бухтит альфа, но руку с головы не скидывает. В последний раз кто-то трогал его волосы вот так вот лет шесть назад, когда он был ещё ребенком. Стоило начаться периоду полового созревания, и больше он никому не позвлял коснуться себя в районе головы.       — Извини, — Вэй Ин убрал руку.       Кому, как не ему знать, как сложно, когда кто-то насильно трогает твои волосы?       — Не извиняйся. Забрать тебя сюда была моя прихоть, поэтому успокойся.       Он не смог удержаться от разочарованного вздоха, когда Вэй Ин убрал ладонь с его головы. Внутри него зародилась надежда, что после свадьбы эти руки будут успокаивать его боль после ранений на ночных охотах. Цзян Чэн заметил, как чёрные ресницы его омеги затрепетали, подобно крыльям бабочек, попавших в сети паука, а серебристые глаза смягчились от переполняющих душу Усяня тревожных мыслей. Это было столь чарующее зрелище, что Ваньинь неосознанно начал засматриваться, пока сердце его предательски стучало, с каждым разом ускоряясь. Губы чересчур сильно пересохли, как и гортань, но, сколько бы Цзян Чэн не пытался сглотнуть, у него это не получалось.       — И всё же ... — Вэй Ин тихо прошептал эти слова, не решаясь продолжить свою мысль. Рука его всё ещё ощущала волосы альфы на себе, а желание вновь погладить становилось всё сильнее и сильнее. Теперь он мог в полной степени понять, какие чувства испытывает Гуаншань, когда решается сделать так со своим сыном, но от этого стало лишь противно. Мерзко от одной лишь мысли, что этот павлин мог так же сидеть и размышлять о желании вновь завладеть прядями головы Усяня. Он несколько поколебался, пока не решил перевести тему: — Не могу в толк взять, почему вдруг такой человек, как наследник ордена Цзян, просит милости богов? Мне казалось, ваш орден не занимается такими вещами, как коленопреклонение перед Небожителями.       Вопрос действительно был очень интересным. Настолько, что вывел Цзян Ваньиня из незнакомого ему состояния и вернул рассудок в голову; сердце хоть и билось чаще, но медленно возвращалось в норму.       Чуть помедлив, он решил поделиться этой историей.       Его первая ночная охота прошла примерно в возрасте двенадцати лет. В ту ночь он и ещё несколько младших адептов ордена выехали на достаточно лёгкий заказ в удалённую от Пристани Лотоса деревушку, дабы набраться практического опыта. Несколько мертвецов устраивало дебош, мешая местным жителям — обыденная ситуация, достаточно лёгкая, чтобы младшие адепты получили минимальный опыт борьбы со злом.       Буквально за несколько часов до отправления на место его старшая сестра, Яньли, прибежала к нему. Она была взволнована, казалось, не меньше, чем сам Цзян Чэн. Её младший братец, наконец, стал достаточно взрослым, чтобы нести в мир добро и спасать людей, его тренировки окупятся и принесут успех ордену в будущем, а сейчас он делает первые шаги к успеху. Вот только что-то её беспокоило.       На первых заданиях большая часть учеников возвращалась с ранами, хоть и не серьёзными. Мысль о том, что её А-Чэн будет ранен мертвецом, переполнила рассудок настолько, что та начала искать способы избежать подобного кошмара, и, конечно же, первой мыслью стало помолиться Сюаньжэню. Ваньинь на это лишь фыркал! Как он, будущий глава ордена, благородный муж и альфа, может стоять на коленях и молиться кому-то?       Оказалось, может.       Яньли быстро уговорила брата на коленопреклонение, пообещав, что это принесёт ему успехов, её душе — покой, а жизни — радость. Ради сестры он помолился Сюаньжэню.       Это было не искренне, вовсе не охотно, он даже не уверен, что это была молитва. Его губы шептали слова, похожие на те, что говорят наставнику, когда просят учения, ноги затекли в неудобном положении, желания делать это становилось всё меньше и меньше. С тех пор из раза в раз, каждый вечер перед ночной охотой его уговаривали взмолить Сюаньжэня о благополучии на задании и сохранении жизни. Однажды это просто вошло в привычку.       Усяня эта история заставила рассмеяться в голос. Он даже и не заметил, как позволил себе хохотать так откровенно, чуть ли не падая на пол, как когда-то в очень раннем детстве, которого тот уже и не помнил вовсе. Молиться лишь по той причине, что это вошло в привычку? Ох, как это смешно! Он-то думал, что будет какая-нибудь трагичная история, но где она? А нет её!       — Это не смешно! — вспылил Цзян Чэн, от чего мышцы его спины напряглись. Он зашипел от боли, сжимая челюсти. После этого Усянь уже не смеялся.       Лишь сейчас он вспомнил о супе с свиными рёбрышки и корнями лотоса! Взгляд его неуверенно упал на миску, от которой всё ещё исходил лёгкий пар, и он вздохнул с облегчением — она ещё не совсем остыла.       — Знаешь, тебе стоит поесть, — сообщает он. — Тебя покормить с ложечки, о мой будущий супруг?