Лотосы, утонувшие в сладком мёде.

      — Ты смела поднять руку на моего брата? Не думал, что госпожа Цзян настолько жестокая!       Лицо Цзысюаня пылало краснотой от гнева, а его хватка на запястье девушки усилилась. Вэй Ин, что всё ещё прижимал к своей груди пораненную руку, хотел было что-то сказать старшему брату, но из-за его громкого крика на Яньли слова Усяня утонули в шуме.       В красиво обставленной кухне витал великолепнейший запах мяса и специи, пленяющий разум любого человека, зашедшего сюда. Признаться честно, когда Яньли позвала Усяня приготовить булочки с мясом на пару, он не поверил, что у них выйдет что-то достойное. И крупно ошибся, к своему счастью. А-Ли оказалась самой что ни на есть волшебницей, золотые ручки которой готовили так легко и умело, что Усянь заглядывался на эту добрую девушку, перемазанной мукой.       Сам же он никогда не готовил что-то такое сложное для него, как булочки на пару с мясом, но признаться об этом девушке было бы для него чересчур, всё-таки он — будущий супруг её брата, а значит, по его логике, после того, как она покинет пристань, готовить ему будет только он! Ну и как А-Сянь может сообщить о своей бытовой инвалидности в области кухни? Он сказал ей, что без проблем поможет на кухне, что орудовать кухонными принадлежностями он уже привык, хотя на самом деле максимум, что он мог сделать красиво — подать чай, в соответствии со всеми традициями чайных церемоний ордена Ланьлин Цзинь.       И девушка ему поверила, ссылаясь на то, что ранее, готовя суп из корней лотоса и свиных рёбрышек, необходимые овощи Усянь нарезал более-менее сносно. Что уж там говорить, даже сам Усянь поверил в то, что умеет орудовать ножом, на этот раз стараясь делать всё более элегантно и размашисто, будто для него это ничего не стоит. Как оказалось, всё-таки стоит.       Немножко не рассчитав, Вэй Ин резанул ножом вдоль ладони, рассекая, так называемую, линию жизни. К своему удивлению он даже не крикнул, стараясь не привлекать внимания госпожи Цзян к вопросу о своей руке, вот только крови хлынуло столько, что Яньли не могла не заметить её. Девушка завизгнула, резко выхватывая нож из рук Вэй Ина, будто бы могла таким образом спасти его. Сама она перепачкалась в его крови, на лице застыли удивление и шок — кажется, ещё немножко, и бедняга упадёт в обморок.       Вэй Ин прижал ладонь груди, пытаясь спрятать бежавшую кровь от глаз омеги — глупец. Нужно было сейчас же обработать рану в чистой проточной воде, а затем перемотать её какими-нибудь бинтами, наложив заранее целебную мазь. Скорее всего, через минуту они так и поступили, когда отошли бы от шока, вот только не рассчитали они, что молодой наследник Цзинь решит посетить Пристань так быстро после отбытия Усяня из Ланьлина. Прошло меньше суток, а он уже нашёл своего младшего брата. В любой другой ситуации Усяню бы это польстило, но вот незадача: как только Цзысюань забежал на кухню, он набросился на бедную, ничего не подозревающую и ни в чём не виноватую Яньли с упрёками.       — Жалкая женщина, ты посмела поднять руку на моего Сяоди! Ты подняла руку на сына главы великого ордена Цзинь! Ты хоть знаешь, что за такое бывает?  Это покушение на жизнь члена основной ветви великого клана, за такое полагается далеко не один удар дисциплинарного кнута, если не изгнание или даже казнь. Как только я вернусь в Ланьлин, я настою на том, чтобы нашу помолвку разорвали! Я не собираюсь жить с преступницей! — кричал мужчина.       Глаза Цзян Чэна, стоявшего в дверном пароходе, сверкали молниями. Его рука потянулась к ножнам, собираясь немедленно достать оттуда меч и напасть на шурина. Ситуация принимала странный оборот — кажется, ещё немножко, и случится непоправимая ошибка, положившая начало ненависти двух великих орденов друг к другу. Ведь не станет Цзян Фэнмянь закрывать глаза на то, что Цзысюань оскорбляет его дочь, так сильно хватая за руки, а Цзинь Гуаншань не простит раны на руке своего младшего сына и оскорблённую честь старшего.       Пусть даже Вэй Ин знал точно — поранился он из-за своей неосмотрительности — давно уже известно, что множественно раз повторённая ложь становится правдой. Если сейчас же не объяснить всю ситуацию, потом его и не послушают. Если сейчас же не остановить Цзян Чэна, он точно нападёт на Цзысюаня. Если сейчас же что-то не предпринять...       — Гэгэ, немедленно успокойся! — выходит из оцепенения омега. — Я сам порезал себе руку, когда нарезал тесто! Успокойся.       — Верно, успокойся, — совсем не доброжелательно произносит Цзян Чэн, — или эту самую руку, которой ты сейчас держишь мою сестру, я тебе отрублю.       Лезвие меча коснулось запястья Цзысюаня, от чего тот всё-таки немножко ослабил хватку. Его глаза горели ненавистью к Яньли, такой чистой, что становилось дурно. Усянь всегда знал, что его старший братец недоволен предстоящим браком.       Когда он был ещё младенцем, всё уже было решено за него. Госпожа Юй и госпожа Цзинь — давние подруги, а потому, когда у первой родилась девочка, госпожа Цзинь решила, что выдать своего сына за неё будет просто чудесно. Таким образом с самого младенчества им внушали, что они — будущие супруги, которые должны заботиться друг о друге, что их судьбы уже давным-давно связаны, что совсем скоро они обменяются тремя поклонами и проведут оставшиеся дни жизни бок о бок.       И если Усяня собирались женить на Цзян Чэне лишь ради какой-то там выгоды в уничтожении Цзян Фэнмяня и разрушении клана Цзян изнутри, то вот его старшего брата женили на Яньли вовсе не по этой причине. Неужели госпожи двух великих орденов действительно считали, что их дети смогут жить долго и счастливо при том, что они даже не выбирали друг друга, при том, что их просто поставили перед известностью?!       Когда Вэй Ин задумывался об этом, его это начинало бесить. Он же видит, что его брат не любит её, он же знает, что на самом деле Цзысюань никогда не испытывал к Яньли добрых, положительных чувств. Однако такое поведение старшего брата он простить не мог.       Кто он такой, чтобы поднимать руку на омегу? Усяню всегда хотелось верить, что А-Сюань отличается от своего отца по всем пунктам, которые только можно было придумать, но всё же нельзя отрицать, что он — сын своего павлиньего отца. Высокомерие к другим людям, отношения к омегам, как к чему-то низкому, некоторые черты характера — всё это в Цзысюане было от Гуаншаня.       Это срочно надо исправлять, его надо перевоспитывать. Перевоспитывать Усянь может только одним методом, хоть тот и был слишком жесток.       — Цзинь Цзысюань. Немедленно отпусти руку А-Ли и извинись, — слова срываются с его уст и сопровождаются грубым тоном. Вэй Ин никогда не называет Цзысюаня по имени, довольствуясь "гэгэ" и "А-Сюанем", но вот сейчас, когда надо показать свой характер, полное имя как нельзя лучше. — Ты разочаровываешь меня своей поспешностью. Как ранее я и сказал, руку я порезал сам совершенно случайно. Яньли забрала у меня нож, пока я не порезался ещё больше, и искренне начала беспокоиться обо мне. В свою очередь ты ворвался на кухню, схватил невинную девушку за руку, сильно сжимая запястье, и начал кричать на неё. Я очень разочарован в тебе. Очень.       На лице Усянь постарался отобразить своё некое отвращение к этому поступку брата, но он не учёл, что в это же лицо всмотрится и его будущий супруг. Цзян Ваньинь с нескрываем интересом наблюдал за эмоциями на бледном личике, подчёркивая про себя каждую деталь и каждую морщинку, что стали для него новыми. До сего момента Усянь не позволял себе в присутствии альфы выражать настолько, откровенно говоря, негативные эмоции.       Лишь единожды на шумных улочках Ланьлина он позволил себе пренебрежение в сторону Цзян Чэна, а с тех пор, будто бы осознав свою ошибку, никогда не позволял себе столь плохих эмоций. Усяню стало неимоверно интересно, о чём можно подумать, увидев это лицо. Лицо, которое из-за отца он старается никому не показывать, лицо, которое, в принципе, никто никогда не должен видеть. Ведь омегам не пристало испытывать негативные эмоции на публике, по крайней мере, так было в его ордене.       Возможно, в Юньмэне всё по-другому?       Рука наследника клана Цзинь, наконец, отпустила запястье несчастной Яньли, а следом за ней Цзян Чэн убрал свой меч назад в ножны.       — Сяоди, — виновато тянет Цзысюань, — я просто беспокоюсь о тебе... Тебя выкрали прямо у меня на глазах, увели непонятно куда, я чуть с ума не сошёл... А теперь, когда я тебя нахожу, ты весь в крови! Что я ещё мог подумать?       В комнате повисло молчание, никто ничего не хотел говорить по этому поводу. Вэй Ин потому что знал, что Цзысюань отчасти прав, потому что прекрасно понимает, что его старший брат просто беспокоится о нём. Цзян Чэн по той причине, ещё не оклемался после ударов по спине, а возможно из-за некой вины за это похищение. Хотя, скорее, всего молчал наследник Цзян, потому что боялся наговорить лишнего, оскорбляя тем самым Цзысюаня и орден Цзинь, а оскорбить его ему ой как хотелось. Цзысюань из-за того, что его пристыдили, кажется, обдумывая способы извинения перед Сяоди и Яньли, а последняя просто не могла оправиться от эмоционального шока.       — Сильно болит? — наконец, нарушая тишину, слышится голос Цзян Чэна.       Усянь уже поднимает глаза, приоткрывает губы, чтобы сказать, что не чувствует боли в ладони, как  замечает лишь одно: Ваньинь говорит не с ним. Он бережно держит запястье сестры, с гневом рассматривая несколько красных полос от пальцев Цзысюаня, а затем, плевав на все моральные предрассудки, забыв о своей боли в спине, он берет её на руки, прекрасно зная, что его шицзэ не пойдет по таким пустякам к врачу.       — Я отведу тебя к лекарю, — говорит альфа, унося сестру прочь с кухни.       Вэй Ин чувствует себя преданным ровно до того момента, как не понимает — о Усяне позаботятся, только вот, если это будет он, то о Яньли не подумает никто.       И, всё же, до чего обидно на душе стало.       «Почему ты не спросил у меня, больно ли мне, перед тем, как уйти?» — думает Усянь, сжимая руку в кулак, тем самым снова тревожа порез.