Лань Ванцзи аккуратно провел еще одну черту, пытаясь сосредоточиться на иероглифе, но тщетно. Неверно вышло слово «правильный». Должно было расцвети и распуститься листвой прекрасное деревцо, а рядом должен был оказаться воткнутый в землю меч (иероглиф 對), всегда готовый к битве, что олицетворяло человека умудренного и воинственного, коим должен быть каждый адепт Гусу Лань. Но рука дернулась, выводя загнутый кончик орудия, смазала черту, словно духовное оружие светлого заклинателя превратилось из закаленной стали в нелепую кисть художника. Твердь сменилась блажью и дурью.
Прекрасный Второй Нефрит, недовольный сам собой, нахмурился и посмотрел на другие испорченные листы. Расточительство и глупость. Теперь, чтобы спасти хотя бы эту бумагу, следовало бы вычертить из части «меча» другой иероглиф — 錯. «Ошибка, проступок». Так и есть: совершил ошибку, проступок, недостойный его облика.
Со всем усердием, которое было ему свойственно, взялся за кисть с должным прилежанием. Однако после двух десятков одинаковых кривых «ошибок» тяжело вздохнул. Он сам себе назначил это наказание и сам с ним не справился. Убожество.
Золотистые глаза поднялись взглядом в сторону улицы. Небо уже поглотила тьма, оставив нетронутыми лишь блеклые звезды. Ночь должна была принести ощущение свежести и прохлады, но ткань белоснежного ханьфу так и липла к горячей коже, доставляя ужасное беспокойство. Не спасал и отвар, приготовленный для него по особому рецепту и поданный ему в момент… Боги. Стыдно припомнить. Первый гон — и сразу такой позор.
Правила Гусу Лань, созданные на благо клана и всего Ордена, предписывали воздержание и сдержанность во всем, особенно что касается собственных желаний. К дню его совершеннолетия, что случилось два года назад, он был морально готов и знал, что свое шестнадцатилетие встретит в страшных, но сладких муках: дядя заставил его и его старшего брата прочесть и переписать пару книг о половом созревании, в которых крупные разделы были посвящены непосредственно альфам и омегам.
Так что в теории Лань Ванцзи хорошо был осведомлен и даже не испугался, когда в тот самый важный день ему привели весьма симпатичного юношу-слугу, чтобы он разделил с ним ложе. Они выпили с ним чай, поговорили о музыке, а затем прогулялись по внутреннему саду, но ночь провели порознь, каждый в своих покоях. Лань Цижэнь, воспитывавший обоих племянников как собственных сыновей, сначала даже не поверил. Но лекари подтвердили: идеально сложенный и психически крайне устойчивый Второй молодой господин Лань гона не испытал.
Долгое время семьей скрывался этот весьма позорный для альф факт, хотя все прекрасно знали, что, на самом деле, среди наследников крупных кланов такое не редкость, поскольку круг их общения крайне узок и постоянен с раннего детства, а потому им просто не к кому испытывать такое сильное физическое влечение. Отсюда и возникали всяческие ухищрения в виде пробуждения первого гона или течки именно слугами, которых выбирали долго и тщательно, но не использовали их для хозяйственных нужд, чтобы они не примелькались и не испортили своих тел. Но в случае с Лань Ванцзи трюк не сработал. Юноша-слуга был начитан, умен и прекрасно обучен науке омег, но, по его же словам позже, глядя на восхитительного, словно нефрит, Второго молодого господина Лань, он думал лишь о своих манерах и о том, чтобы не сказать какой-то глупости, боясь разочаровать идеально воспитанного наследника. Лань Ванцзи на следующий же день явился с извинениями, считая, что глубоко оскорбил отсутствием должной реакции на красивого омегу, чем окончательно испортил жажду его сильного тела. На прекрасного Второго Нефрита хотелось молиться, и грешно было помышлять о низменном в его отношении.
Как-то так постепенно местные омеги из Лань Ванцзи и сделали некоего небожителя, который совершенно не интересуется земными потребностями и далек от мирского, посвящая все свое время тренировкам тела и духа. Альфа - хищник из него не случился.
И довольно быстро все с этим смирились, не обращая на его особенность внимания.
Однако Лань Цижэнь изучил множество трактатов по этому вопросу, обеспокоенный происходящим, и, убедившись, что асексуальности, в отличие от бет, у альф не бывает, согласился подождать, когда Лань Ванцзи встретит своего омегу, тем более что куда важнее было женить старшего племянника, первого наследника. С ним, к слову, тоже не обошлось без приключений: он в самые юные годы умудрился влюбиться без памяти в какого-то слугу Ланьлин Цзинь, а затем тайком встречался с ним, с ним же встретил первый гон, но им пришлось расстаться, поскольку слугу выдали замуж. Лань Сичэнь страдал из-за этого разрыва непозволительно долго и наотрез отказывался воспринимать других омег. Слава небесам, эта маниакальная увлеченность прошла, и он даже сам поднял вопрос о продолжении своего рода. Одумался.
Лань Ванцзи же, как настоящий воин, молчал в ответ на все вопросы дяди о том, что же с ним случилось, раз испытал такой прилив желания. Молчал, потому что не смел обмануть и не смел произнести имя виновника. Супруг дяди. Чужой омега. Серые глаза, глубокие и лукавые, как у демона.
Кисть переломилась в руке с хрустом.
О, он желал его. До рвущегося наружу рыка, до болезненно тянущего внизу живота, до помутнения рассудка, при котором все белое становится угольно черным, до вязкой слюны, до клыков, которые следовало бы вонзить в эту проклятую шею, нарочно обнаженную, чтобы свести с ума.
Судорожно схватился за пиалу с отваром и осушил ее до последней капли, мечтая о спасении. Когда же его уже отпустит?! Второй день такого телесного голода — это истинная мука. Никакая физическая боль не сравнится с таким острым желанием другого человека. Он подскочил на месте и принялся ходить из стороны в сторону, будто тигр, оказавшийся в клетке.
Так и есть: клетка, сделанная из собственных мыслей и желаний. Тело, бренное и ничтожное, сковывало сильный дух низменными нуждами и проблемами, обездвиживало весь рост самосовершенствования. Каким бы ты ни был великим заклинателем, ты слаб перед зовом животным, который вынуждает подчиниться. В лучшем случае удается не сорваться и не взять омегу сразу же, едва ее нежный аромат околдовывает тебя.
Вчера его даже ударили по руке, чтобы он наконец разжал пальцы и отпустил свою добычу. Неизвестно, насколько хватило бы его самообладания и самоконтроля. Впрочем, надо признаться честно: дело было не в его невероятной устойчивости к медово-персиковому аромату Вэй Усяня. Лань Ванцзи, впервые столкнувшись с гоном, просто никак не мог сообразить, как найти те потерянные ниточки, на которых держится управление его одеревеневшим телом. Он, словно нелепый кукловод, слепо искал внутри себя некие точки, благодаря которым сможет вернуть себя прежнего.
Но прежний Лань Ванцзи уже был недоступен. В нем зародилось нечто новое, неизведанное, знакомое лишь в теории. Будто распахнулась какая-то новая дверь, за которой возникал абсолютно странный мир запахов, влечений и желаний. И, надо сказать, Второй Нефрит Гусу Лань чувствовал себя от этого несчастным.
Вэй Усянь. Почему именно он? Просто потому что текущий, красивый и уже одетый, словно жених? Это совпало с его каким-то личным фетишем? Вдруг у него засечки на сердце внезапно обнаружатся на серые глаза, на черные ханьфу или улыбку? Или это просто в его вкусе? А какой у него вкус? Ему прежде никто не нравился. А что если у него и у дяди одинаковые предпочтения в возлюбленных, что передается по наследству? Крайнее убожество.
Ему даже не с кем было посоветоваться. Старший брат тоже весьма поверхностно знаком был с миром альф, поскольку делил ложе только с одним мужчиной, и, судя по его теплым воспоминаниям о нем, любил его до сих пор. И этот мужчина был точно не похож на Вэй Усяня.
Его омега-отец, Цинхэн-цзюнь, умер в родах, как раз появляя его на свет, а отец-альфа и вовсе погиб практически после зачатия при неизвестных обстоятельствах, прямо как отец-альфа Лань Сичэня. Поразительная карма.
А с дядей не поговорить уж тем более. Всего передернуло от мысли, что прямо сейчас, через пару домов, дядя делит ложе с Вэй Усянем, празднуя первую брачную ночь. Наверняка тот мягок и податлив, нежен, как и полагается течным омегам…
Очнулся лишь от треска совершенно иного тона: это раскололась сжатая в руке пиала. Крайнее и крайнее убожество. Неужели теперь так будет всегда?!
***
Лань Цижэня не оттолкнул привкус крови. Наоборот, животное начало подпитывалось подобными оттенками, добавленными к аромату медового персика, превращая супруга в еще более желанное тело.
— Моя мать?.. — недоуменно округлил глаза омега, но его губы тут же были запечатаны поцелуем.
Не время ворошить прошлое. Саньжэнь Цансэ была коварной змеей, что разрушила всю его жизнь, сломала его хрупкую семью, но теперь это больше не имело смысла. Как ни пыталась она ускользнуть песком сквозь пальцы, как ни пряталась от его любви в руках Цзян Фэнмяня, справедливость была восстановлена. Юный и нежный ее сын оказался рядом в качестве его законного мужа, который наконец-то восполнит дыры в душе, изъеденные напрасной страстью.
В следующее же мгновение Вэй Усянь лишился пояса, а следом — ханьфу. Поскольку его нижние штаны еще в первую волну были превращены в лоскуты, сразу же открылся полный доступ к его молодому телу, которое супруг ласкал очень долго, пытаясь пробудить возбуждение и приблизить повторную волну течки, что успешно в итоге и вышло. Как ни пытался Вэй Усянь оттолкнуть от себя своего мужа, он каждый раз оказывался прижатым к постели более сильным альфой, который порой даже вынужден был проморгаться, чтобы сбросить портрет Цансэ, стоявший перед глазами.
Но как только омега ощутил печально известный жар, опускающийся от живота ниже, то понял, что и эту битву проиграл: само лоно животным, неизменным желанием просилось к члену, хотя разум кричал от ужаса. Вряд ли такой диссонанс устраивал его супруга, но в состоянии гона, когда альфа видит только одну цель перед собой, он об этом не задумывается. Ему важно лишь подмять под себя жалобно стонущего в подушку омегу, сопротивляющегося и цепляющегося за циновку изящными пальцами, поставленного на колени спиной к мужу, и покрыть его, как это делают самцы в естественной природе.
***
Утро в ордене Гусу Лань начиналось с восходом солнца. Пока слабый после трудной ночи Вэй Усянь спал на супружеской постели, Лань Цижэнь уже принял ванну, помедитировал, а затем вышел в свои покои, предназначенные для приема. Второй день гона в его возрасте проходил легче, удлиняя перерывы между приливами, а потому нужно было заняться делами, которые были отложены из-за свадьбы.
В первую очередь, важно было попрощаться с гостями, которые прибыли на праздник из соседних орденов. Вчера альфа не был в состоянии с ними даже побеседовать, находясь в возбужденном бреду, желая лишь своего омегу, так что необходимо было соблюсти светские обычаи.
Впрочем, публика собралась почтенная и понимающая: Цзинь Гуаньшань, который всегда улыбался хитро и подначивал новобрачных поскорее уединиться, сам успевал прилюдно облапать привезенного с собой омегу и еще пару местных слуг, а также Не Минцзюэ с младшим братом, которого привезли к Лань Сичэню на знакомство. Каждый из этих глав великих орденов приехал вовсе не ради свадьбы Лань Цижэня, поэтому никто и не обиделся на отсутствие внимания со стороны молодожёнов, решая свои политические или личные вопросы.
В итоге Цзинь Гуаньшань, прощаясь с дорогим другом, восхитился красотой молодого его супруга, пожелал им многочисленного потомства и укатил восвояси, прихватив в качестве подарка одного слугу, который очень ему понравился прошедшей ночью. Не Минцзюэ же перед отъездом посетовал, что старший племянник Лань Цижэня не заинтересовался его никчемным братцем, а потому опасался, что их союз двух крупных кланов не состоится, однако был довольно быстро успокоен его же неизменным спутником — собственным омегой Цзинь Гуанъяо, что Лань Сичэню необходимо время, чтобы впечатлиться новым ароматом омеги. В голове Лань Цижэнь пометил себе, что после окончания гона следует навестить Лань Хуаня и серьезно с ним поговорить о грядущей свадьбе.
Последней на прием явилась Юй Цзыюань. Подсознательно не желал с ней встречи и уже заранее напрягался, даже попросил подать успокаивающий отвар.
Ранее они были лишь представителями управления орденами, теперь стали близки как родственники, связанные через одного человека, которого фактически преподнесли в качестве подарка. Воспитание твердило, что все это неправильно, что та же госпожа Юй теперь может обвинить клан, известный своей порядочностью, в полном его бесчестии, но тело не могло не принять такой дар. А потому возникала жуткая неловкость, при которой оба собеседника первые минуты вовсе молча пили чай.
— Он понравился Вам, господин Лань? — страшная женщина. Она очень похожа на Цансэ, только злее, сильнее и бойчее. Юй Цзыюань напоминала не просто змею — кобру, вот-вот готовую к броску, хотя лицо сохраняло безмятежное выражение лица. — Как прошла ночь?
Подобное не обсуждают, тем более что ответ заблаговременно известен: альфа всю первую брачную ночь возлежал со своим омегой, сотворяя дитя в страсти и ласке. О чем же тут еще говорить?
— Вэй Усянь будет хорошим супругом, когда станет достойно вести себя в обществе, — уклончиво ответил Лань Цижэнь. — Над его воспитанием еще предстоит долго трудиться.
Да, животное начало в его молодом супруге достойно высших похвал: он сопротивляется, пробуждая в муже инстинкт охотника, но после сдается в его объятия, оглашая тишину своими стонами, от одного звука которых невозможно удержать семя.
Заметив томную поволоку на глазах мужчины, Юй Цзыюань хитровато ухмыльнулась, но вдруг выдала, видимо, думая о чем-то своем:
— По правде сказать, его бы не отдали, если бы они с Цзян Чэном не были братьями, — женщина-омега вдруг чуть-чуть нахмурила брови, опасно блеснув взглядом. — Вы же знаете, как это бывает. Такие союзы обществом осуждаются. Неправильно делить ложе с братом и иметь от него детей.
И хотя пил чай, в горле мгновенно пересохло. Не в силах отвести глаз от госпожи Юй, Лань Цижэнь, с трудом усмиряя бешеный ход сердца, старался принять невозмутимо-недовольный вид, словно он не понимает, о чем та говорит.
Но он понимал. Кто проболтался? — вот вопрос.
— Так что я надеюсь, что теперь наш договор скреплен взаимными клятвами о помощи друг другу, — неожиданно лицо ее, острое и угловатое, улыбнулось абсолютно безмятежно. — Я храню Ваш секрет, а Вы обещаете, что Вэй Усянь умрет Вашим верным супругом в окружении множества детей.
