Неправильно

Провинция Хубэй, земли Юньмэн Цзян. В отдалении от Пристани Лотоса Темная пасмурная ночь казалась зловещей и гнетущей особенно под шум обрушившейся с гневного неба стихии. Пурпурные края шатра слегка прогнулись под весом проливного дождя, но стойко выдерживали оборону. Чего нельзя было сказать о людях, скрывающихся от непогоды в своих временных покоях. Сегодня они в очередной раз отступили, сдав неприятелю еще один кусок территории Юньмэн Цзян — столицу земель, и теперь вынуждены были коротать ночлег где-то в широком поле. Внутри было тепло от костра, возле которого сидели двое. Молодой глава растущего ордена, облокотившись на собственные колени, расположился на табурете, служившем походным троном. Вся его сгорбленная поза, напряженность во взгляде, устремленном в самый центре пламени, говорила о крайнем беспокойстве, которое было запечатано в плотно сомкнутых губах. Пальцы, сцепленные в замок у самого края носа, вряд ли помогали навести порядок в мыслях, однако словно одна рука поддерживала другую, давала ту опору, которой сейчас так не хватало в трудный момент. В одно мгновение Цзян Ваньинь было решился что-то произнести, но лишь в итоге прикусил одну фалангу, наказав себя за медлительность и отсутствие смелости. Его молчаливый собеседник держался прямо, скрестив на груди руки и наклонив голову в задумчивости, которая очень шла его морщинистому лицу. Взгляд серых глаз скользил то по алым хвостам костра, то по главе ордена, виски которого слишком рано стали седыми. Он не торопил с началом непростого разговора, но и явно ждать вечно не мог, а потому явно искал в чертах Цзян Ваньиня зацепку для предисловия к болезненной теме. В таких случаях всегда помогает философия. Философия наступания на душевные мозоли. — Мы все равно или поздно вернемся домой. Парень, на чью долю неожиданно выпало столько испытаний, грустно хмыкнул в ответ. Пристань Лотоса догорала где-то вдалеке, травя душу белесым дымом на фоне ночного неба. — Нужно верить, — настойчиво произнес мужчина скрипучим голосом и даже, кажется, улыбнулся. — Верить и двигаться в этом направлении. Видимо, предмет беседы на полутонах был хорошо известен Цзян Ваньиню, который болезненно сморщился и ответил странное, однако был тут же понят: — Это несправделиво по отношению к павшим и живым. — Справедливость на войне заканчивается с первой каплей крови. Цишань Вэнь нуждался в поводе для войны, Вам это прекрасно известно. Не откажи Вы им в брачном союзе — они нашли бы иной способ развязать войну. Почему-то молодой глава ордена неуверенно, словно сопротивляясь услышанному, покачал головой и стал еще печальнее прежнего. Судя по его реакции, эти слова били точно в цель: в самое сердце сомнений и смятений, что не дают спать по ночам. — Не Минцзюэ не бьется в полную силу, поскольку экономит свое войско для защиты своих территорий. Гусу Лань выделили так же лишь малую часть адептов. Орден Цзинь вовсе отказался помочь, — мужчина напирающе пододвинулся вместе со своим табуретом, точно таким же, как у юного правителя. — Для великих орденов Юньмэн Цзян — мелкая пешка, которую не жалко разменять, чтобы оказаться в дамках. Они будут жертвовать Вами до тех пор, пока Вы не станете представлять из себя ничего стоящего. За Вашей спиной нет весомого союзника, лишь временные, готовые предать в любой момент. Для кого угодно это предречение могло показаться дикостью, однако Цзян Ваньинь невольно прислушивался, наконец взглянув на своего советника с предельным вниманием прищуренных фиолетовых глаз. Цзян Фэнмянь, каким бы он ни был отцом, был прекрасным правителем. Из небольшого клана, который занимался рыболовством и торговлей собственного улова, а также семян лотоса, он сумел за годы создать орден путем присоединения других маленьких и незначительных кланов. Цзян Ваньиню от него в наследство досталось очень перспективное детище, из которого можно было взращивать могущественный великий орден, способный встать в один ряд с другими объединениями сильнейших мира сего. Но так вышло, что с первых же дней правления сыпались неудачи друг за другом, мешая приумножать оставленное и лишь его растрачивая. — Меня осудят свои же, — не так уверенно уже возразил юный глава. — Победителей не судят, — отрезал мужчина, — не осудят матери тех, чьи сыновья вернутся домой живыми, не осудят жены за возвратившихся мужей, не осудят детей за отцов, которые их воспитают достойно. Звучало ох как соблазнительно. Одним махом можно было бы перечеркнуть все проблемы и наконец попытаться заслужить уважение среди других кланов. Вернуть себе положенное и утраченное, потребовать у Гусу Лань своего брата… Советник, словно читая мысли, утвердительно и подбадривающе кивнул. Сквозь режущее от нерешимости и страха горло все же продрался вопрос: — Она писала? — Да, — мужчина улыбнулся. — Ждет, когда Вы будете готовы. Владыка Бессмертный готов Вас принять у себя в любой день…

***

Гусу Лань. Резиденция Облачные Глубины Вэй Усянь недоверчиво приподнял бровь: — И кто третий? Омега в серо-зеленом ханьфу наигранно изумленно похлопал ресницами, словно недоумевает, возможно ли такое у него спрашивать, однако все же ответил: — Вы с этим человеком близко знакомы. Когда все закончится, сами поймете, кто Вам помог. Слабое утешение, а уж тем более — слабый аргумент для колеблющегося человека перед участием в крайне сомнительном мероприятии. Вэй Усянь за всю жизнь был знаком со многими людьми, так что такая невнятная подсказка его не удовлетворила. Пришлось копнуть в другую сторону: — Против кого мы хоть дружим? Вопрос рассмешил Мэн Яо: он прикрылся рукавом, как полагается, и тонким голосом посмеялся над очередным вопросом. Вэй Усянь почувствовал себя крайне неловко, однако миловидный омега тут же извинился за свою реакцию: — Против всех, конечно же. Он собрался еще что-то пояснить, как вдруг практически сверхъестественным чутьем уловил позади себя какое-то шевеление в доме вкупе с голосами прислуги и резко изменился в лице. Кивнув в сторону с тихим шепотом, как бы невзначай, мол, проводите меня, Мэн Яо первым же, вопреки этикету, двинулся вперед, намеренно сохраняя интригующее молчание до тех пор, пока слуги дома Учителя Лань не оказались у них за спинами и не могли слышать, о чем они говорят. — Альфы — это, безусловно, сильный пол, и их решения меняют судьбы поколений, — миловидное лицо снова расплылось в улыбке. — Мой драгоценный супруг, к примеру, сейчас возглавляет союзное войско, известен своими боевыми подвигами. Но только мне известно, что его мучают ночные кошмары, которые проходят только от моей игры на гуцине. В самом деле, они бывают слабы, как и мы, омеги. И абсолютно точно они все смертны. Ума не приложу, как он там без меня. Вэй Усянь настороженно перевел взгляд на своего собеседника. Мэн Яо, как это было известно всем в Поднебесной, — бастард дома Цзинь. Ему, сыну некой бедной девицы из весеннего дома Юньпина, даже не полагалась наследная фамилия, и уж тем более ему не была уготована какая-либо достойная судьба. С такими «второсортными», нажитыми случайно, детьми обычно даже не поддерживали связь. Однако почему-то Мэн Яо привезли в Благоуханный дворец и там воспитали, как подобает царственному омеге. Считалось, что Цзинь Гуаншань, человек хоть и ветреный, но одаренный дипломатическими способностями, смекалисто рассудил, что даже такие нечаянные отпрыски могут быть полезны. Как показала жизнь, он был прав. В единственном официальном браке он сумел родить только одного ребенка — альфу. Остальные мальчики- и девочки-омеги были от любовниц. Таких только отдавать замуж для поддержания связей с соседями, но мало кто позарится на омегу-бастарда. Так что, видимо, не лгут злые языки, которые утверждают, что часть первого войска Не Минцзюэ, состоящего из наемников из Цишань Вэнь, была оплачена деньгами ордена Цзинь, что стали хорошим приданым для улыбчивого Мэн Яо и тихой Цинь Су. Все знают, что клан Цзинь умеет хорошо делать только две вещи: лгать и торговать, даже собственными детьми. От этих людей предпочитают держаться на почтительном расстоянии, не доверяя. Вэй Усянь исключением становиться не хотел. Внутреннее чутье подсказывало, что образ могучего, крепкого здоровьем мужчины и пугающие сновидения не могли сочетаться без внешнего вмешательства. Мэн Яо лукаво, как лисица, прищурился, повернув голову в ответ и улыбнулся: — Моя сестрица, вторая супруга моего мужа, неожиданно скончалась в родах. Великого правителя Не Минцзюэ совсем подкосило это событие. Связь между альфой и омегой такая сильная, что поделать… Слова о гибели близкого человека ярко контрастировали с этой, казалось, зловещей улыбкой истинного демона. — Такое бывает. Ведь и омегам никак нельзя рожать без своего альфы, Вы же знаете. Риск неблагополучного исхода возрастает в разы. А наш супруг в это время был в очередном походе… Вэй Усянь невольно нервно сглотнул и перевел взгляд сначала на свой, а затем — на живот самого Мэн Яо, который дал понять, что беременный вовсе не от своего мужа. Тот, совершенно не отказываясь от произнесенных слов, легко и безмятежно пожал плечами и кивнул: — Я уже оплакал ее. Мертвым — память светлая, живым — борьба за жизнь. Он не жалел никого, даже собственную сестру, к смерти которой, можно даже не сомневаться, приложил руку. И уж тем более не пожалеет своих союзников, если они перестанут быть выгодными. Самым правильным решением будет отказаться от договоренности и бежать подальше от этого человека, но крутящийся на языке отказ неожиданно был предугадан и заткнут глубоко в глотку обратно: — У Вас нет никаких оснований мне доверять, — Мэн Яо янтарными глазами блеснул опасно, — поэтому я готов Вам открыть тайну Вашего мужа. Вэй Усянь бессознательно осмотрелся по сторонам. Удивительно, но в самый разгар дня, когда все гусуланьцы заняты хозяйственными или учебными делами, будто вымерли на улице. И они, стоя в самом центре Облачных Глубин, неподалеку от гостевых покоев, были совершенно одни. Странно было бы подозревать, что Мэн Яо умудрился и всех местных слуг подговорить, но кто-то же донес ему и о сближении с Лань Ванцзи, и о беременности. Выходит, он держал руку на пульсе и владел каждой ценной минутой. — Как мне проверить, что Вы не лжете? К тому же, — Вэй Усянь, конечно, ощущал, какого масштаба человек рядом с ним, но не желал выглядеть наивным дурачком. — Ваш секрет может мне не пригодиться. Мой муженек может вывернуться и выставить меня и Вас лжецом. У него такой авторитет, что… Мне надо хорошо всё обдумать. На мгновение показалось, что на извечно милом и приветливом лице промелькнула тень уважения, хоть и неожиданно возникшего. Ободренный, Вэй Усянь собирался продолжить свою мысль, как вдруг заметил, что из гостевого дома навстречу своему господину выдвинулся слуга в серо-зеленом ханьфу. Мэн Яо же коротко дернул бровью в знак удивления, но все же снова благостно улыбнулся снова: — Согласен. Знаете, и мне стоит подумать над Вашими словами… — он слегка нахмурил идеально гладкий лоб и потер кончик подбородка подушечками пальцев. А затем внезапно мягко рассмеялся, рассеяв на светлом лике своем всякую задумчивость. — Ох, с беременностью голова будто в тумане временами. Чтобы такой ум что-то смутило? Весьма сомнительно, что было на этом свете хоть что-то, что могло помешать ему достичь поставленной цели. Вэй Усянь недоверчиво хмыкнул, однако второй омега продолжал забавляться над собственным положением: — Лучше всего думается, как это ни странно, на холоде. Ночная прохлада, вот что ближе к получночи, в моем саду за покоями — лучшее время и место для раздумий, — и неожиданно довернул, чем немало насторожил. — Впрочем, Вам хорошо известно это: Вы же тоже предпочитаете ночами гулять. Что еще за чушь? Не будет шутить такой человек, способный строить козни за спиной, во время серьезного разговора, за которым стоит организация заговора. Мэн Яо улыбается всегда, но его губы изогнутые больше лук, а слова — стрелы, пропитанные ядом. Никогда он не позволял себе расслабленной беседы — теперь это становилось явным. Даже во время общих прогулок, которые являются частью приема гостей, ступая рядом с главой Лань и в окружении приближенных, омега держал на лице маску благожелательности. Бог весть, какая демоническая сущность под ней скрывается и стоит ли ей доверять. Однако был ли у Вэй Усяня выбор по-настоящему? По сути, разве что между петлей и кинжалом. От тоски в браке с нелюбимым человеком можно было повеситься, отказавшись от призрачного шанса что-то изменить. От меча можно было погибнуть, если вдруг раскроется, что он решил обыграть своего супруга и только ли его? Тогда из двух зол стоит выбрать меньшее: от ран хотя бы есть вероятность выжить. Мэн Яо и Вэй Усянь вежливо раскланялись как ни в чем не бывало и направились каждый к себе. И по крайней мере один из них при этом ломал голову, что должна была повлечь за собой эта весьма странная беседа. До темноты соваться в дома Лань Ванцзи, где хорошо думалось в тишине и атмосфере рассудительности, было опасно. На улицах хоть и стало меньше стражи в связи с отбытием части войска на войну, однако покои правящих особ, разумеется, не оставляли без должного присмотра. Так что Вэй Усянь прослонялся из одной комнаты в другую без всякой цели практически весь день, пытаясь привести в порядок все мысли. Выходило следующим образом. Во-первых, и это главное, по какой-то причине он был нужен Мэн Яо для каких-то своих целей. И дело было точно не в рецепте прерывания беременности, поскольку для него наверняка не стоило особого труда его раздобыть у самого Вэй Чанцзэ, который его изобрел. Это выглядело скорее как предлог для начала крепкой взаимовыгодной дружбы. Во-вторых, получалось, что, если их союз действительно позволит ему вырваться из оков ужасающего брака, он станет должником Мэн Яо. А дальше всякие третьи и четвертые, от количества которых становилось только сложнее решиться на такую авантюру. Трудные думы делали голову тяжелой. Да еще вдобавок дурнота то и дело подступала к горлу от одного аромата чая в доме, который источал Лань Цижэнь. Словом, еле дождался первых сумерек и рванул через окно домой. Ой. Он и сам не понял, как вдруг в мыслях назвал покои Лань Ванцзи своим домом. Это всё беременность, проклятая омежья натура, которая с такой теплотой всегда реагирует на все, что связано с отцом ребенка. Цзинши, то есть личные покои Лань Ванцзи, находились на самой окраине Облачных Глубин, если идти садами, как приходилось пробираться по ночам, словно вору, Вэй Усяню. За этот путь, к слову, даже успел подумать о том, что прав был Мэн Яо: действительно, в ночной прохладе проще думать, поскольку голова наконец от холода проясняется. Например, показалось правильным не принимать никаких поспешных выводов, пока не вернется с войны сам Лань Ванцзи. Он ведь имеет право знать, что произошло. Почему-то при мысли о молодом наставнике невольно глупо заулыбался. А еще эта лента на запястье в день отъезда… Стоп. Неожиданная мысль перебила приятные и светлые воспоминания. Мэн Яо не просто так говорил о том, что частенько по ночам бродит по своему садику и думает. Он не делился и не советовал. Он назначил встречу ему, уточнил ведь, что знает, что Вэй Усянь тоже ночами гуляет. К тому же, он указал точное время и место, хоть и завуалированно, поскольку рядом уже был посторонний человек в виде слуги. Звучало, конечно, бредово, но проверить стоило. Возможно, в другой обстановке Мэн Яо сообщит некоторые подробность сговора, которые помогут принять решение о согласии или отказе. Так что Вэй Усянь ловко свернул в ближайший проулок, чтобы попасть в гостевой квартал. Дом, который был отведен Мэн Яо и его прислуге, был одним из самых крупных строений в округе. Даже покои Не Хуайсана, не объявленного до сих пор жениха главы ордена Лань, были куда скромнее. Впрочем, это легко объяснялось тем, что до начала войны Мэн Яо был здесь вместе с супругом, главой ордена Цинхэ Не, которому приличествовало иметь достойное место проживания. Разумеется, после убытия союзной армии переселять улыбчивого советника Мэн никто не стал. Без труда проскользнув мимо дремлющей у входа в покои стражи благодаря черному ханьфу, Вэй Усянь направился в сад. Двигаться старался крайне осторожно, чтобы не привлекать к себе внимание: отводил от лица ветки деревьев, кустарников, избегая звучного треска. Если он ошибся и здесь его никто не ждал, будет сложно объяснить страже цель ночного визита к мужу главы другого клана. В очередной раз выставят дураком. Не впервой, конечно, но все равно неприятно. Однако вдруг неподалеку, за ближними цитрусовыми деревьями, чуткий слух уловил спешный шепот, похожий на тихий голос Мэн Яо. Несколько удивленно приподнял бровь, подумав, что вряд ли омега размышляет вслух. Скорее, есть некий собеседник. Быстро смекнув, что против такого опасного игрока, как Мэн Яо, тоже нужно иметь козыри в рукаве, решительно подошел поближе, скрывая свои шаги в шелесте высокой травы, колышущейся на сильном ветру. В ночной тишине каждый звук становится заметным, поэтому довольно скоро до его уха долетели некоторые слова: — Скорее, прошу… Не томи, умоляю… Собеседник почему-то не торопился отвечать, или его голос был слишком тих. — Ну же, ну… — настойчиво о чем-то просил Мэн Яо. Отсюда стало точно понятно, что это именно он. — Мучитель, знаешь ли ты, как нелегко дождаться ночи?.. Вэй Усянь обмер, прижавшись спиной и затылком к широкому стволу дерева. Он, конечно, тот еще развратник, но явно эти слова нельзя было трактовать никак иначе: супруг Не Мицнзюэ приволок в свой сад любовника. Но если он назначил встречу ему, то зачем?.. Чушь полная. Но тут же, словно в подтверждение догадки, раздался нетерпеливый шорох ткани ханьфу. Глаза Вэй Усяня от изумления расширились сами собой. Демоны. В качестве наблюдателя, да еще и скрытого, ему никогда не доводилось бывать. Но и уйти невозможно, хотя очень хотелось, особенно когда, даже не прислушиваясь, оказался в окружении сдавленного стона облегчения. Мэн Яо не мог просто так дать знак. Похоже, что в любовнике был некий ключ к их союзу. А раз так — явно недаром околдованного чарами омеги бедного альфу вытащили в публичное место. Мэн Яо хотел, чтобы их застали, причем застал определенный человек: стража-то неслучайно, похоже, крепко спала. Пасмурное небо делало ночь еще темнее, а потому, когда заставил себя усилием воли немного выглянуть из-за дерева, то не сумел даже в относительной близости разглядеть лицо второго. Впрочем, один факт добыть все же удалось: отчаянный влюбленный был одет в светлые одежды Гусу Лань, которые были хорошо заметны даже в такую погоду. Ну и монахи. — Сичэнь-гэ…