Неправильно

В покоях было светло от подрагивающего пламени, над которым звучно булькала вода в черном чайнике. Вэй Усянь скользнул взглядом по тому, как его супруг, чопорно выпрямив спину, сидел за столом и перебирал травы, и решительно двинулся в свою комнату, однако строгий голос остановил его: — Сядь. Омега шумно вздохнул, потер нос от усиливающегося запаха чая вокруг, но все же присел на подушку по другую сторону стола. Мэн Яо просил вести себя неприметно, а на сегодня уже было достаточно шума. Человек напротив сохранял благородное мнимое безразличие, которое было свойственно всем Ланям. Однако Вэй Усянь прожил достаточно в резиденции Облачных Глубин, чтобы знать, что такое каменное выражение лица стоило немалых усилий, на самом деле. Овладев множеством секретов этих праведников, он уже мог догадываться, какие омуты таят их души. Словно подтверждая эти размышления, одна бровь приподнялась, пока глаза следили за смешиванием ингредиентов. Если бы Лань Цижэнь не подал бы голоса, то вовсе казалось бы, будто он не замечает, что к нему присоединился супруг: все его внимание было сосредоточено исключительно на травах. Пользуясь тишиной, Вэй Усянь тоже заинтересованно вытянул шею, рассматривая в полусумраке, из чего будет состоять будущий отвар. Издалека было угадывать состав было сложно, однако благодаря опыту удалось предположить, что чай будет крепким и будоражащим сознание. — Ты сегодня опозорил меня, — словно не произнес ничего оскорбительного, альфа крепкими пальцами рассортировывал несколько мелких вязанок сушеной травы. — Повел себя недостойно мужа Учителя. Вэй Усянь удрученно покачал головой: не удивил старик. Было понятно сразу, что не хвалить зовет, однако и конкретики хотелось: — И что же я натворил снова? Ответ прозвучал сразу же, поскольку, похоже, разговор уже был подготовлен заранее, пока омега шатался по улицам Облачных Глубин в надежде случайно столкнуться с Лань Ванцзи после неприятного разговора с Цзян Чэном: — Правилами ордена Гусу Лань запрещено оставаться наедине с чужим альфой без сопровождения членом семьи. — Я был с братом, — возмутился Вэй Усянь несправедливому упреку, — и, к тому же, потом рядом был Лань Чжань. Холодные медные глаза мгновенно вперились в него тяжелым взглядом, словно стрелой. Его слова не только не переубедили супруга, но и, видимо, сделали только хуже, будто один неверный шаг увел в пропасть. Над столом повисла тревожная тишина, сопровождающаяся удушающим запахом чая и тихим, но требовательным погромыхиванием крышки кипящего чайника. И только теперь, услышав этот звук, Вэй Усянь осознал, что отвар еще не был готов, а значит такой сильный аромат исходил исключительно от мужа, что бывало свойственно только периоду гона. Выходило, что прилив ревности запустил естественное желание альфы уберечь своего омегу от посторонних, овладеть им. Черт, только этого и не хватало. Невольно положил руку на живот, как бы успокаивая сам себя. Он уже переживал не одно насилие — справится и с этим. Только бы запала супружеской любви хватило ненадолго. — За эту провинность последует наказание, — бескомпромиссно произнес Лань Цижэнь, и вдруг в его руках напополам сломалась крепкая охапка сухоцветов. Наверняка ему тоже это решение давалось нелегко, но он не мог себе позволить уронить авторитет. — Следующую ночь и после нее день простоишь около Стены послушания на коленях, внимательно изучая все, что там высечено. Если ты не желаешь внимать нашим правилам с высоты своего статуса, встанешь на путь исправления, как и любой провинившийся адепт Гусу Лань. Грустно ухмыльнулся, но только поинтересовался: — Отчего же только следующую? Могу начать с сегодняшней. Учитель Лань вначале ничего не ответил. Он степенно поднялся, придерживая полы длинного ханьфу, идеально расправленного, а затем направился к чайнику, снял его с огня и передал своему непутевому мужу вместе с мешочком трав: — Сегодня ты должен вспомнить, что ты муж и будущий отец. А завтра — что ты часть клана Гусу Лань. Подай мне чай, как полагается, а затем… Ты переночуешь в супружеской спальне. Довольно прятаться в своей комнате. Этого вполне следовало ожидать после появления Цзян Чэна. Ни один половозрелый альфа не потерпит на своей территории соперника, а потому Лань Цижэню важно будет вновь доказать, кто владеет этим омегой. Хотя бы самому омеге напомнить для начала. Звучало это в голове довольно забавно, и Вэй Усянь невольно ухмыльнулся. Но улыбка с веселой в миг сменилась грустной, когда вспомнил, кто именно бросился защищать свою собственность перед чужаком. Лань Ванцзи. Весь такой правильный, ладный и строгий, но готовый на открытый конфликт, когда в жилах бурлит кровь. Однако с мужем спорить не стал. Не сейчас, когда тот в преддверии гона и способен смять его. Так что миролюбиво взял мешочки и со знанием дела взялся за отвар. К слову, в этом занятии наметился свой положительный момент: с вечерним составом чая его прежде не знакомили. Похоже, этот секрет предпочитали держать от него подальше. Интересно, по какой причине доверили теперь. Но, стараясь не тратить время на размышления, ловко взялся рассматривать ингредиенты. Несколько засушенных трав и цветов он угадал сразу. Они все были нацелены на приободрение духа, а потому Вэй Усянь недоуменно уставился на мужа, который, сидя к нему спиной, тем временем медитировал у костра. Дело в том, что такие травы добавляли только в утренний чай. Зачем их класть в отвар теперь? Омега задумчиво осмотрел еще один мешочек, почти невесомый. Поскольку название и применение было неведомо, оставалось только предполагать. Скорее всего, действуя вкупе с травами ободрения этот ингредиент поднимал сексуальную энергию альфы. Ни секунды немедля, пока муж не видит его, облизал палец и тут же сунул его в мешочек, а затем налипшее на кожу отправил в рот. Сразу возникло сладковато-жгучее ощущение, а затем защипало язык от горьковатого привкуса, но вполне терпимо. Вэй Усянь сощурился, злясь на себя и на хитрую выдумку супруга. Ну какой же он опытный травник, если не узнает корень женьшеня, даже и измельченный до безобразия? Совсем за дурачка держат. Омега сделал озадаченный вид, тяжело вздохнул, увидев, что муж уже заканчивает ежевечернюю процедуру, высыпал все, что было положено в ступку к другим травам, деловито перемешал полученное и добавил в чайник. Зная теперь выверенную рецептуру этого чая, Вэй Усянь невольно почувствовал облегчение. Большой ошибкой было ему доверить внимательное изучение состава отвара. — Ты готов? — Лань Цижэнь молодцевато, совсем не по возрасту, поднялся и вновь вернулся за стол. — Советник Мэн сказал, что обучил тебя церемонии верной подачи чая, и очень просил, чтобы тебе доверили это сегодня. Вэй Усянь дважды недоуменно моргнул, смотря на своего супруга сквозь сероватый дымок из носика чайника. Но не прошло и мгновения, как он сообразил, откуда такое доверие возникло у Учителя: опять Мэн Яо постарался. Честно говоря, такое умение влезть в чужую голову вызывало и злость, и зависть одновременно. Остается только предполагать, что он способен сотворить с сознанием собственного мужа. — Да, конечно, — не рискуя разрушать выстроенную легенду, Вэй Усянь быстро сориентировался и попытался вести себя, как типичная замужняя омега. — Ваш чай, мой господин. Чуть не вырвало от этих слов, но заставил себя их произнести с подобострастной, хоть и неестественной улыбкой, а затем налить в пиалу чай и с поклоном поднести супругу, который лениво оценил его с ног до головы, а затем благосклонно принял поданное и вопросительно посмотрел в ответ. Вэй Усянь сообразил, что должен был что-то еще сделать, но, поскольку был не обучен этикету должным образом, пожал плечами и робко выдал: — Приятного аппетита? Там еще следом было в голове: «Чтоб этот чай стал последним в твоей жизни», но тут уж сдержался. — Ступай, — разочарованно покачал головой Лань Цижэнь, видимо, ожидая совсем иного. — Тебе еще стоит позаниматься хотя бы с Су Шэ. Он и то более преуспел в подобном. Увидеться с этим мерзким женишком Лань Ванцзи было неприятно, но необходимо для своих целей, так что послушно поклонился: — Обязательно, мой господин. Муж недоверчиво окинул его взглядом, но все же величаво махнул пальцами, понимая, что ничего другого не добьется: — Иди. Готовь себя, я скоро приду. ------ Тут сюрприза не вышло. Было сразу понятно, что раззадоренный встречей с Цзян Чэном и чаем специфического состава, он захочет взять свое. Важно было только пережить, перетерпеть. Вэй Усянь, войдя в супружеские покои, где уже не бывал практически с наступления беременности, задумчиво уставился на постель, которая для него всегда была, есть и будет холодной. Мэн Яо убеждал вести себя тихо, чтобы не вызывать подозрений раньше времени, и сейчас этот совет был как нельзя кстати. Физически справиться с разгоряченным альфой в гоне он не в состоянии, но испортить сладость мгновения овладевания — вполне. Что больше всего раздражает в постели пылких любовников? Правильно. Омега не отправился омываться. Хочет его? Пусть примет таким, каков есть: с его естественным запахом, с его естественными особенностями организма омеги. Показаться мерзким перед таким человеком не стыдно. Так что завалился на их любовное ложе прямо так: в пыльноватом верхнем ханьфу, в обуви. Нарочно лег на спину, безмятежно заложив руки за голову, прекрасно помня о пристрастии супруга брать его сзади. А что? Говорят, когда гон, то совершенно все равно становится, как, где, с кем… Лань Цижэнь себя не заставил долго ждать. Он вошел медленно, но даже по его весомым шагам было ясно, что альфа излучает крайне тяжелую ауру. Ровно такую же, как при первом их сближении. Подпитав свою энергию, мужчина казался теперь неудержимым, а потому, когда его рука ощутимо легла на щиколотку, невольно пробрала дрожь. Дрожь омерзения, но нельзя было выдавать свое истинное отношение, ведь тогда иначе станет ясно, что ребенок вовсе не от супруга. Альфа, сурово хмурясь, провел по-хозяйски по внутренней стороны ноги ровно до члена омеги, а затем властно и больно сжал его бедро. Судя по абсолютному отсутствию других эмоций, его не смутили ни наличие одежды, ни отсутствие готовности к половому акту. Его волновало только обладание. И рывком он тут же одной рукой разорвал штаны на омеге, отчего тот машинально вскрикнул, испугавшись треска ткани, но тут же себе рот сам закрыл и постарался вернуть себе безразличный вид, будто он кукла. Пальцы холодные и длинные тут же скользнули в возникшую дыру и подобрались к лону мгновенно, но быстро наткнулись на абсолютный протест тела. Несколько недоуменный взгляд скользнул по лицу омеги, однако встретил лишь спокойный и уверенный взор в ответ. Это, кажется, разозлило, потому что в следующий же момент одежды Лань Цижэнь сбросил с себя, демонстрируя налитый собственный корень ян, который сегодня был угрожающе мощен, как и подобает гону. Вэй Усянь прикрыл глаза на миг, молясь святой Гуанъинь, покровительнице всех омег, чтобы не пострадать в эту ночь, и это короткое смятение стоило ему штанов, которые превратились в клочки. Он уже приготовился к тому, что сейчас же в него войдут без подготовки и масла, а потому весь сжался, с опаской поглядывая на мужа, который действительно опустился между его ног, нависая серьезной угрозой. Но Лань Цижэнь неожиданно взял в рот его омежий член и принялся так неистово ласкать языком, что, растерявшись, даже позволил себе всхлип от блаженного ощущения и секундный стон. — Вот видишь, — мужчина другой рукой подбадривал собственный член, который и так внушал ужас, — мы можем найти компромисс. Мы можем быть крепкой семьей. Каждое слово весомо давило на грудь, особенно в совокупности с, что греха таить, чертовски приятными движениями. Стараясь не поддаваться искушению раздвинуть ноги, как настоящая омега при виде альфы в гоне, Вэй Усянь закрыл глаза снова. Как могла бы сложиться его семейная жизнь, если бы раньше он не познал чувство влечения к брату, не испытал непонятное ощущение радости при виде Лань Ванцзи? Его выдали замуж за богатого, состоявшегося человека, чье мнение для большинства людей в Поднебесной — это весомый довод. Разве может мечтать о чем-то другом омежка из мало известного клана? Многие парни и девушки, страдающие в несчастливом браке, удушились бы за возможность быть статусным «молодым супругом Учителя Лань». Но «бы» здесь ключевое. Он вполне мог бы сейчас радоваться тому, как неосознанно выделилась смазка, как крепкий мужчина нежно поцеловал головку его члена, а затем принялся вколачиваться в его тело с таким зверством, что выгибало дугой. Но он ни черта не радовался. Закусив губу, он терпел и боролся с собственной натурой, естественной природой и упрямо держал маску равнодушия на лице. Как омега, ничего не мог поделать с предательским телом, но еще был способен повелевать своему сердцу. Раз решил идти до конца — значит пойдет. Наверняка и у Мэн Яо, и у госпожи Юй случались в жизни момент, когда хотелось расслабиться, отпустить ситуацию, смягчиться и стать мягким и податливым человеком вторичного пола. Но знание, что эта минутная слабость будет стоить дальнейших проблем, закаляет и укрепляет желание поквитаться за все. Нужно только заставить себя дышать ровнее, на приятные касания не реагировать, не подпускать к губам, уворачиваясь от поцелуев, и не позволить кончить с удовольствием. Это будет самым обидным для мужа, который так расстарался сегодня, пытаясь, видимо, стереть из памяти Цзян Чэна и Лань Ванцзи. Однако с этим возникла проблема. О своем брате Вэй Усянь и сам сейчас не вспоминал: он еще при прощании для себя решил, что их пути навсегда разошлись. Орден Юньмэн Цзян, скорее всего ждет забвение, юный его правитель наломал таких дров, что теперь не спасти положения. Все было бы иначе, не позволь Цзян Чэн тогда состояться этому браку. Но, возможно, он тогда справедливо рассуждал, что такой муж для неизвестного омежки — счастье. Понял позже, что ошибся, но теперь это «бы» тоже не ко времени. А что касается Лань Ванцзи… Неожиданно Лань Цижэнь устал пытаться поймать губы своего супруга и рывком было перевернул того на живот, ставя на колени, но Вэй Усянь ловко перевернулся обратно, указав на беременный живот, смотревшийся странным маленьким бугорком на фоне худого тела. Муж нехотя согласился, что тому может быть некомфортно заниматься любовью в таком положении, и опустился было на бок, приподнимая ногу омеги, однако тот снова хитро повернулся лицом. Безразличным, холодным. Совсем как у всех Ланей. Хотел же, дорогой муженек, чтобы стал как адепты Гусу Лань? Получите, распишитесь. Любуйтесь. Это выглядело, наверное, довольно жутковато, потому что учитель поморщился, однако взялся за начатое, пусть и с кислым выражением лица, будто не имел собственного мужа, а какое-то безжизненное существо, которое продолжало устало рассматривать его серыми глазами. Лань Цижэнь даже в какой-то момент разозлённо шлепнул по заду Вэй Усяня, на что он всегда начинал протестовать, требуя уважения, однако и теперь тот лишь закусил щеку изнутри, но не издал даже лишнего звука: только сдавленно простонал от боли. А альфе нужны были эмоции: его вот-вот должна была накрыть волна удовольствия, ему хотелось получить финальный всплеск. Но его супруг исключительно мычал упрямо, стиснув зубы и пряча губы. Ярость, которая наливалась в крепкой груди учителя, перебивала нарастающее сексуальное напряжение и подавляла его, отчего тот злился еще сильнее, не получая должной разрядки и страдая от боли в налившемся зазря члене. Вэй Усянь, видя, как тот напрасно усиливает трение у него внутри, злорадно ухмылялся про себя, прекрасно понимая, что тот рано или поздно станет жертвой собственной хитрости: опасно себя заводить с помощью отваров. И действительно, не успела догореть и палочка благовония, как Лань Цижэнь резким движением покинул его тело, тяжело и озлобленно дыша. — Что такое, мой господин? — приподнявшись на локтях, язвительно поинтересовался Вэй Усянь, с трудом удерживая уголок губ, который так и норовил вздернуться вверх. — Я разочаровал Вас? Но дальнейшее он не мог себе даже в кошмарных снах представить, а потому, когда вдруг муж толкнул его в плечо обратно на кровать, а затем выдернул из-под его головы подушку и придавил ею его лицо, он вполне предсказуемо задергался и засопротивлялся, пытаясь вырваться и борясь за собственную жизнь. От испуга он вовсе забыл о своей роли камня на сегодняшнюю ночь. Этого всполоха страха оказалось более чем достаточно, чтобы в одно мгновение вновь овладеть им, а затем, жестко задвигавшись, излиться внутрь с блаженным выдохом. Такое не прощают.

***

Не дозволительно смотреть на него, не дозволительно представлять своим. Не дозволительно мечтать о нем, не дозволительно проявлять эмоции, которые он вызывает. Не дозволительно желать касаться его, но… Лань Ванцзи сдержал тяжелый вздох, который бы выдал его внутреннюю боль, и позволил себе лишь скосить взгляд от Стены послушания, перед которой стоял на коленях уже более часа в сгущающейся темноте. Разумеется, глаза искали единственную вещь, которую он сам себе с высоты своего поста временного престолонаследника разрешил, — ленту, что хранил на запястье. Она прошла с ним пожар войны, пожирающий территории Юньмэн Цзян. Вместе с ним перебиралась вплавь через бурную реку, чтобы отступить на безопасные земли. Молча поддерживала, обхватив руку, рубившую врагов наповал. Без осуждения была рядом, когда хотелось быть слабым, узнав весть о беременности Вэй Усяня. Лента эта не стала уздой сдерживающей, вопреки своему прямому предназначению, но осталась поводком, душащем на шее. У него было много времени подумать и в походном шатре, и теперь, отбывая наказание, которое назначил дядя. Как ни оценивай факт привязанности к мужу своего близкого родственника, он оставался мерзким. Грязным. Недостойным белых клановых одежд. Разумеется, он многократно собирался уйти, отказаться от власти, от положения, от статуса, от благополучия. От всего, что ему абсолютно неважно. Уверенный, что сможет прокормиться и за счет помощи нуждающимся в борьбе против нежити, он боялся вовсе не кануть в безвестность или стать нищим. Его держало здесь то же, что и гнало вдаль: Вэй Усянь. Одна была надежда на скорый брак. Лань Ванцзи поклялся себе, что будет хорошим, верным мужем. Честно станет опорой в быту, станет оберегать дом. Не обещал лишь любить своего будущего супруга, но, кажется, от него никто этого и не требовал. В Правилах клана об этом было ни слова. В них, кстати, вообще не было ничего о чувствах. Он никогда не задумывался об этом прежде, но как-то одной холодной ночью на сырой земле, стараясь уснуть, попытался перебрать в уме правила, которые твердил с детства. «Не возжелать омегу ближнего своего» — было, да. Но это ведь не о чувствах, это о страсти. Любовь — иное. Выходило, что многоумные предки его клана не запрещали ничего испытывать. Запрещали лишь делать. А все, что было внутри тебя, оставалось лишь в исключительно твоем собственном ведении. Это страшное открытие его настолько потрясло, что он в итоге тогда так и не смог найти сна. Оказывается, в грудной клетке будто целый сундук сокровищ находится. Там можно спрятать глубоко-глубоко множество тайн, от которых будут алеть уши и будет тяжелеть дыхание. Никто не узнает об этом, и никто не осудит за твое скромное богатство. От осознания этого где-то внутри становилось неприятно тепло, словно украл, но тебя не наказали, а похвалили. Стыдно, неправильно, выглядит как самообман, но как по-другому выжить в этом мире? Хотел быть чистым и незапятнанным, но, похоже, со дня прибытия Вэй Усяня окончательно пропал. Снова подавил тяжелый вздох и вернулся глазами к Стене. Губы не шевелились, но голос в голове зазвучало размеренно привычное. Внешне он выглядел как самый лучший адепт, но внутри… Не дозволительно смотреть свысока, не дозволительно представлять своим чужое. Не дозволительно мечтать о недостижимом, не дозволительно проявлять эмоции. Не дозволительно…

***

Вэй Усянь, чувствуя себя вывернутым наизнанку, выбрался на улицу, жадно хватая холодный ночной воздух, словно едва не задохнулся дома. Впрочем, это было не далеко от истины. Однако и пропитанная влагой тьма не утолила его жажду. Горло все еще больно саднило сухостью от криков в последние мгновения в объятиях мужа. Только месть сейчас могла его напоить. И он теперь четко знал, что делать. Он не будет создавать подавители, прячась в своей комнате, словно преступник, замысливший страшное злодейство против всего мира. Он ударит тем же оружием, которым бьют его. Корень женьшеня растет высоко в нескольких провинциях Поднебесной и исключительно в горах, прячась в лесах от прямого солнечного света. Резиденция Облачных Глубин находилась как раз в эпицентре заросшего горного хребта. Осенью самое время его собирать, выискивая у подножья крепких деревьев. Вэй Усянь не станет более экспериментировать с другими травами, но возьмется за тот ингредиент, который уже есть поблизости и проверен. Серые глаза, внимательно выискивающие тропу в горы, казалось, становились темнее. Кровь, прилившая к голове от решимости действий, стала румянцем. Тонкая и изящная фигура его теперь больше напоминала занесенный острый меч, который одним взмахом снесет всех своих врагов. Так поступила бы госпожа Юй. Так поступил бы Мэн Яо. Так поступит Вэй Усянь. Он словно летел на крыльях в сторону выросших над домами деревьев, окаймлявших соседние склоны. Его вряд ли сейчас остановила бы и стража, хотя почему-то ее сегодня совершенно было не видно и не слышно весь день, словно все дружно разбрелись по домам слушать байки от вернувшихся с войны и оплакивать павших товарищей. Так что совершенно беспрепятственно добравшись до городской стены по кустам, как вор, омега уже собрался было рискнуть рвануть через врата, как вдруг увидел вдалеке у Стены Послушания знакомый силуэт, стоявший на коленях, как провинившийся адепт. Лань Ванцзи, который только сегодня днем возвратился домой после тяжелых боев и который защищал честь своей большой семьи, не должен был ни при каких условиях оказаться наказанным таким позорным способом. К тому же, наказать его могли в Гусу Лань вовсе лишь два человека: его старший брат и его дядя. Вспомнив о том, что Лань Цижэнь приказал ему самому провести только следующую ночь и после нее день на коленях у Стены, Вэй Усянь быстро смекнул, кто и за что так жестоко покарал Второго Нефрита. Перед ним теперь лежало два пути. Короче, но в сотни раз рискованнее реализовать свою затею о мести и куда длиннее и, чем черт не шутит, приятнее. Мэн Яо же прямо говорил, что, если Вэй Усянь будет послушен, то поможет им с Лань Ванцзи быть счастливыми. Отобрать все, что есть у Лань Цижэня. Всё, до последней капли, забрать, но медленно и со вкусом. Так показалось правильнее, и Вэй Усянь уверенно свернул в сторону Стены Послушания.