Неправильно

Теперь понятно было, почему Лань Цижэнь приказал покаяться у Стены Послушания лишь на следующую ночь: сегодня и завтра днем полагалось схожее наказание Лань Ванцзи. Чувствуя незримую связь между младшим племянником/сыном и молодым супругом, Учитель не позволял им пересекаться даже в такие мгновения, видимо, подспудно догадываясь, чем может обернуться их совместное раскаяние. Вэй Усяню было жаль, что тот лишь мог предполагать такое, но не видел, как у самого сердца Гусу Лань совершалось празднество чувства и взрыв страсти, как рвались шаблоны, выстроенные в голове Второго Нефрита. Пожалуй, это был образец грехопадения, но такого вкусного и изящного, что невольно гордился собой, когда, поднявшись с колен и поцеловав на прощание тяжело дышавшего юношу, прятал снова под одеждой свое хрупкое тело, вызывавшее в медовых глазах напротив бурный восторг. Даже сейчас альфа, насытившись, пожирал его взглядом. Лань Ванцзи судят за безмолвность, но такой взгляд — лучший комплимент. Особенно — его беззвучное оханье, когда он увидел, как ловко и игриво Вэй Усянь поймал пальцем стекающую по ноге каплю семени, а затем со смаком слизал ее. Омега усмехнулся и подмигнул, радуясь удавшейся шалости: — Ну, не буду мешать гэгэ, замаливай грехи. Теперь новые и куда более тяжелые. Однако в светло-карих глазах, сияющих восхищением и счастьем, даже не было намека на сожаление о содеянном. Идеальный нарушитель правил и устоев Облачных Глубин. И, как довершение торжества, Вэй Усянь напоследок, перед сном, проходя мимо дома Лань Ванцзи, невольно бросил взгляд в окно. Видно было в свете разведенного огня грустно сгорбленный силуэт верного Су Шэ, что ждал своего жениха у постели. Не сдержался от злорадной ухмылки. От этой мелкой сошки он избавится, заставив ее ощутить ту же боль потери. Наверное, так же в свое время считала госпожа Юй, глядя на Вэй Усяня. Забавно. Утром, на удивление, тошнота не мучила. Забившись под одеяло в своей комнате, проспал практически до обеда, чувствуя себя просто восхитительно, будто весь организм встал на место. Даже доносившийся из центральной комнаты тяжелый запах чая не беспокоил. Магия беременности, ей-богу. Муж встретил его, вышедшего к столу из другой комнаты, вопросительным взглядом, поскольку наивно предполагал, что молодой омега после выполнения своего супружеского долга со своим законным альфой будет отдыхать в общей постели. Вэй Усянь безразлично отвел взгляд и в кои-то веки взялся за еду, пустую и не насыщенную специями, с удовольствием, действительно проголодавшись после двух бурных близостей за одну ночь. Некоторое время за обеденным столом было тихо, как и всегда. Это вполне соответствовало правилам поведения в Гусу Лань, однако даже слугам, стоявшим вдоль стен в ожидании приказов, было неловко от такой напряженной тишины. Невооруженным глазом было заметно, насколько плотен воздух между супругами. Но как только омега закончил есть и отложил палочки, мужчина, наблюдавший за ним со всем вниманием, поинтересовался, потирая бородку: — Как ты себя сегодня чувствуешь? — Лань Цижэнь, видимо, считал, что облагодетельствовал вчера своего супруга. — Дитя спокойно? — Мой альфа прошлой ночью оттрахал меня знатно, — с вежливой улыбкой ответил Вэй Усянь, радуясь тому, как при подобной недопустимой лексике дернулась морщинка у правого глаза мужа. — Я спал без задних ног. Ребенок был рад почувствовать присутствие отца. Так что мы оба надеемся, что сегодня мой господин будет трахать меня так, как умеет только он. Кто-то из слуг закашлялся. Однако омега не дрогнул, держа прямо спину и сияющую улыбку, хотя внутри, признаться, щелкнула опасная мысль, что кто-то вчера мог случайно видеть, кто именно подарил ему такое удовольствие. — Ты все еще разговариваешь, как легкодоступная дева из портовых питейных заведений, а не муж благонравного Учителя, — строго произнес холодным голосом Лань Цижэнь, выдерживая гордый и испытывающий взгляд супруга. — Сегодня ночью и завтрашний день ты проведешь у Стены Послушания. После — возобновишь занятия по перевоспитанию под моим присмотром. Вэй Усянь, ожидавший, что его молодой наставник будет продолжать его учить, машинально нахмурился: — Меня учит Лань Чжань. Он прекрасный учитель. — Он плохой учитель, если до сих пор не объяснил тебе, как стоит разговаривать в приличном обществе, — не реагируя на то, как от недовольства скрипнули плотно стиснутые зубы мужа, произнес мужчина, — к тому же… Ему нужно заниматься подготовкой к свадьбе. Спорить было бесполезно. Нарочито правильно поднялся с место, с улыбкой поблагодарив за пищу, поклонился своему мужу, а затем попросил разрешения прогуляться на свежем морозном воздухе. Видимо, Лань Цижэнь и сам был не рад находиться сейчас в одном помещении с бунтовщиком-супругом, а потому махнул рукой безразлично, что было воспринято как согласие. Этот ответ вполне устраивал Вэй Усяня, который, на самом деле, только выглядел расслабленно и умиротворенно: внутри он напоминал сжатую пружину, которая готова была в одно мгновение распрямиться и приготовиться к нападению. Спешным шагом омега проследовал по главной улице Облачных Глубин, лениво кивая в ответ на поклоны слуг и других младших адептов. Сдались ему эти праведники, когда в голове такой гениальный план созрел. Точь-в-точь, как ночью, замер у развилки, одна дорога от которой ведет к Стене Послушания, а другая — к центральным воротам. Как по линейке выверенная ровная спина в белых зимних одеяниях с наброшенной на плече шерстяной накидкой из овчины или выточенные из белого камня колонны? Внизу живота приятно потеплело. Второй раз за сутки омежье нутро брало верх и заставляло ноги подчиниться желанию. Лань Ванцзи, казалось, и не двигался прежде, словно и не было порыва страсти: держа перед собой Бичэнь, он сосредоточенно смотрел на вековой камень, стоявший напротив, но, почувствовав дорогой сердцу аромат, мгновенно встретился с Вэй Усянем глазами. В зрачках черных, как ночь, мелькнула встревоженность, но пришедший юноша его успокоил милой улыбкой, бросив как бы невзначай: — Не буду мешать тебе, гэгэ, — Второй Нефрит от неожиданности вздрогнул всем телом, видимо, вновь окунувшись в огонь чувств, который охватил их прошедшей ночью, и омега расхохотался, довольный своей проказой. Лань Ванцзи, так и не двигаясь телом и часто моргая, суматошно отвел взгляд обратно на Стену, крупно сглотнув, а затем резко вернул обратно — на Вэй Усяня. Тот хотел было поинтересоваться, что это с ним, но быстро понял сам: мимо прошли два стражника, которые днем следили за порядком в резиденции Гусу Лань. Разумеется, никому нельзя знать, что они разговаривают, однако Вэй Усяня такой тотальный контроль только еще больше раззадорил: он наклонился к уху напряженного до предела Лань Ванцзи и шепнул: — Хочу повторить. Медовые глаза мгновенно метнули в него нечитаемый взгляд одновременного возмущения, ужаса и восхищения, сухие от мороза губы попытались что-то произнести, но омега предупредительно коснулся их своим пальцем, сохраняя печать молчания: — Не буду мешать тебе, гэгэ. Уходя в сторону ворот, он чувствовал, как прожигает спину боковой страстный взор, и ярко представлял, как от отчаяния до крови были закусаны чертовы губы, которые с детства были приучены произносить лишь правильное. Лань Ванцзи — это самое лучшее, что могло случиться с проклятыми Облачными Глубинами. Ему было даровано живое трепещущее сердце, благородное и чувствительное к желаниям. Он унаследовал от отца, Лань Цижэня, страстную натуру, которую умело маскировал под безразличным выражением лица. Как хорошо, что он также унаследовал симпатию к подобному типажу Вэй Усяня. Цансэ Саньжэнь когда-то погубила душу Лань Цижэня и разрушила его семью. Теперь очередь ее сына действовать. Именно об этом он думал, когда наконец оказался по нехоженым тропкам глубоко в горах. Здесь, в диком лесу, покрывавшем вершины, под крупнолистыми деревьями среди прочей полезной для искусного лекаря травы и сорняков произрастал женьшень. Летом он набирался солнечного света, влаги от дождей, а ранней осенью радовал красными ягодами, чтобы к первым заморозкам полностью сникнуть, спрятав под плотной почвой свои корни, такие полезные для поднятия сексуальной энергии. Именно в холодные опытные травники выходили на охоту за этим кладезем подпитки сил для альф и омег. Вооружившись крохотной лопаткой, Вэй Усянь присел на колени, заметив целую полянку под раскидистым деревом, и принялся выкапывать. Надежда была на то, что в такую даль гусуланьцы, опасавшиеся заброшенных мест, не заходят, а потому ему могло повезти встретить старые корневые системы женьшеня. Чем старше корень, тем он полезнее. Считалось, что столетний корень женьшеня способен восстановить полностью энергию корня ян самого пожилого альфы. Омега без устали рылся в земле, но первое время ему везло лишь на короткие и тонкие нити, похоже, молодого растения, однако вскоре ему улыбнулась удача. Сто — не сто лет, но корень был настолько длинным и тяжелым, что пришлось его разрубить на десяток мелких частей, чтобы упрятать в небольшой мешочек. Пожалуй, а от такого может сойти с ума и альфа, у которого и так достаточно половых сил для мужа. Вэй Усянь с злорадством оценил свою добычу и засобирался в обратную дорогу, тем более что уже близился вечер, а ему еще ночь и последующий день стоять на коленях перед Стеной Послушания. Единственное, чего он не учел в сегодняшнем дне, — это скорость своего перемещения. Беременному было преодолевать большие расстояния куда сложнее, нежели раньше: усталость накрывала быстрее, делая ноги тяжелыми, чаще приходилось делать привалы, чтобы попить воды и отдохнуть. Как итог, прибыл к воротам Облачных Глубин, когда уже солнце скрылось за горизонтом. От Лань Цижэня, который встретил его там же, у входа в резиденцию, отмахнулся так же, как тот — от него утром. Не отвечая на глупые вопросы, где он был и почему опоздал, нарушая режим Гусу Лань, Вэй Усянь лишь молча занял место Лань Ванцзи, встав ровно в след, оставшийся от его коленей, устало вздохнул и, сложив руки перед собой, наставил безразличный взгляд на Стену Послушания. Правильно говорил Мэн Яо: проще не высовываться до поры до времени. И, судя по тому, как ощущался неприятный тяжелый запах чая с правой стороны, Учитель еще какое-то время молча осуждающе сверлил его глазами, однако довольно быстро ему надоело отсутствие конфликта, и он удалился в свои покои, двум юным адептам, которым еще не выдали лобные ленты, приказав внимательно следить за соблюдением наказания. Те послушно поклонились и встали по обоим бокам от Вэй Усяня, обдавая периодически благодаря порывистому ветру альфьими незрелыми феромонами. Сначала вообще удивился, как ревнивец супруг глухой ночью позволил остаться рядом с ним двум молодым альфам, а потом догадался, что это тоже часть испытания: поддастся ли на искушение, разнеженный влиянием пышущей энергии. Возможно, в любой другой ситуации он бы и почувствовал, как между ног становится влажно, однако теперь беременность напрочь блокировала подобные инстинкты, надежно защищая омегу от чужаков. Зато о том, что в воздухе появились нотки сандала, Вэй Усянь узнал первым. Ему и поворачиваться не нужно было, чтобы понять, чьи далекие тихие шаги направляются в его сторону. Невольно ухмыльнулся, когда догадка подтвердилась, сопровождая шелестом белой ткани резкое и одновременное движение обоих адептов, которые склонились в поклоне и замерли, ожидая разрешения подняться. В следующее же мгновение они, повинуясь безмолвному какому-то жесту, дружно ответили «Слушаюсь, Второй молодой господин Лань» и ушли. — Не будешь мне мешать, да, гэгэ? — рассмеялся Вэй Усянь, обернувшись через плечо на до боли знакомую фигуру. Но тот и не пошевельнулся. Если честно, почему-то бросило даже в дрожь от Лань Ванцзи, который действительно стоял позади, смотря на него с такой невыразимой тоской, словно он пришел попрощаться. Сердце сжалось от боли, предвкушая что-то страшное. Стало совсем не до шуток. Однако вдруг все же Второй Нефрит тяжело вздохнул, будто решился на что-то, подошел и сел рядом на колени. — Ты чего, Лань Чжань? — недоуменно моргнул омега, пытаясь унять непонятно откуда взявшуюся тревогу. — Нельзя разговаривать, ты наказан, — бесцветно произнес тот в ответ, но вместо того чтобы продолжать осуждать, внезапно вывел из-за спины другую руку и положил небольшой мешочек перед Вэй Усянем. — Тебя не было весь день. Ты голоден. Ешь, пока никто не видит. Это не было вопросом или простой вежливостью. Это была самая настоящая, практически материнская, забота, не терпящая возражения. — Да ты сам сутки не ел, — слабо возмутился было омега, почувствовавший неожиданно ком в горле от нежности. — Стоял тут, устал… Чего ты не спишь? — Не разговаривай. Ешь, — будто не слыша его и даже не глядя на него, повторил Лань Ванцзи. Машинально шмыгнул носом. Ну зачем вот так, а? Зачем он такой хороший? Не стал спорить, закатав рукава, набросился на баоцзы с большим удовольствием, тем более что действительно чувствовал себя очень голодным после такой длительной прогулки. И, видимо, был так рад любой пище, что и не заметил, что это были пустые рисовые шарики без начинки, чем прежде брезговал. Облизнул было пальцы, как вдруг увидел, с какой жадностью на него смотрит его наставник. Похоже, вспомнил, как ночь так же со вкусом слизал с подушечки пальца капельку его семени. — Лань Чжань, спасибо, очень вкусно, — тоже это вспомнив, игриво улыбнулся, и тот снова нервно сглотнул, но выдавил из себя с трудом в итоге уже знакомое: — Не разговаривай. Ты наказан. — Ладно, ладно, — Вэй Усянь подмигнул ему в ответ. — Буду помалкивать и читать., сколько всего ты из-за меня нарушил. Эту фразу нарочно произнес с ехидством, скользнув по бледному лицу боковым взглядом, и поймал едва уловимое движение губ. То самое — отчаянное покусывание. Не удержался и захихикал в рукав. Ну само очарование! Его и без корня женьшеня словно примагничивает к Вэй Усяню, что не может не радовать. Прошла еще минута, а Лань Ванцзи все так же сидел рядом. Даже более того, достал Бичэнь, протер его, поклонился Стене, а затем занял ту же, что и наказанный омега, позу. Вэй Усянь недоуменно моргнул и поинтересовался: — Ты чего? Ты же свое тут отсидел. — Я вчера… Снова нарушил, — ответ буквально сорвался с кончика языка — так быстро он был дан. Видимо, действительно, мучила, беспокоила совесть. — Нужно отбыть наказание снова. Хмыкнул, но возражать против такого соседства не стал, тем более что… Лань Ванцзи вдруг снова произнес: — Хочу повторить, — когда прошибла искрящаяся дрожь, Вэй Усянь повернул голову и встретился с медовыми глазами рядом, стало понятно, что ему не показалось: Второй молодой господин Лань хочет повторить то, что между ними случилось. Хочет повторять это из раза в раз, снова и снова. За непродолжительную жизнь он узнал множество способов занятия любовью, но один ему был открыт только теперь: невозможность коснуться прямо здесь и сейчас от страха быть разоблаченными делала кожу настолько чувствительной, что одного взгляда жаркого было достаточно, чтобы возбудить желание. Пальцы тонкие бесконтрольно скользнули к чужому широкому рукаву и были мгновенно пойманы в капкан других крепких пальцев. Столкновение рук и близость друг к другу заставили невольно задышать глубже, повинуясь рвению сердца. В окружении ночи их взгляды горели, как факелы, что стояли по бокам и вдруг некоторые вздрогнули, тронутые ветром. Лань Ванцзи мгновенно уловил это движение и отвернул голову снова к Стене, нехотя выскользнув из сцепления рук. Вэй Усянь вначале недоуменно нахмурился, а затем заметил, как сбоку от Второго Нефрита в очертании бликов света появилась фигура в клановых белых одеждах. — Второй молодой господин Лань, — голос узнал сразу: Су Минашнь. — Вот Вы где… Не слишком-то он был удивлен, судя по тону. Скорее всего, и поиски свои начал именно отсюда, догадываясь, куда в такое время мог направиться Лань Ванцзи. — Су Шэ, — разочарованный, что именно этот омега прервал и без того редкие мгновения уединения, Вэй Усянь недовольно заворчал. — Что тебе нужно? Не видишь разве, что мы тут наказание несем. Лишь секунду назад вернувшийся на положенное место Бичэнь, едва ли не плечами касание друг друга, разумеется, явно сигнализировали о том, что не отбытием наказания были оба заняты, а потому Су Шэ посмел вступить в спор с другим омегой, видимо, до сих пор не смирившись, что такой же безродный юноша, как он, добился куда больших вершин: — Второй молодой господин Лань уже вчера и сегодня понес наказание. Ему необходимо отдохнуть. С самим Лань Ванцзи, конечно, разговаривать он не рисковал, прекрасно понимая, что от расположения этого молодого альфы полностью зависит его собственного будущее. А потому не позволил себе даже возразить, когда вдруг услышал в ответ холодное: — Мой воспитанник был наказан. Как бывший наставник, я должен разделить наказание вместе с ним. — Однако Вас искал Учитель, — осторожно произнес в ответ Су Шэ и тут же вежливо поклонился при упоминании имени Лань Цижэня. Было основание не поверить в истинность этих слов, но Вэй Усянь не стал вступать в пререкания с другим омегой, заметив, как Лань Ванцзи нахмурился и заметно помрачнел. Прежний игривый настрой все равно уже был испорчен, так что приободряюще улыбнулся альфе: — Иди, Лань Чжань, вдруг что-то срочное. И действительно, не факт, что это коварный умысел Су Минашня, который не переваривал Вэй Усяня. Лань Ванцзи же ответственен за охрану Облачных Глубин, возглавляет стражу, так что вполне мог понадобиться своему дяде в такое время суток. Видно было по сомневающемуся блеску в глазах, что молодой наставник хотел бы остаться, но вынужден был повиноваться зову долга. Он виновато взглянул на Вэй Усяня, который снова лишь улыбнулся, и все же поднялся. Не представляя, каким будет уместное прощание в такой неловкой ситуации, он еще постоял несколько мгновений, буравя взором Стену Послушания, а после молча ушел, оставив двух омег наедине. Су Шэ, видимо, чувствуя себя неуютно около Вэй Усяня, было дернулся следом, но тот его остановил ледяным голосом: — Господин Су, Вы тоже торопитесь? — так и чесался язык поинтересоваться, вызывал ли Лань Цижэнь и будущего зятя или нет, чтобы в очередной раз поставить на место этого выскочку, мнившего себя уже членом клана Лань. Как и думал, мелкий омежка посмел горделиво задрать подбородок в ответ: — Мне следует пойти готовить чай для крепкого сна Второго молодого господина Лань, как приличествует правилам. Разумеется, последнее сказано было с особым ехидством, ведь именно за отсутствие воспитания как супруга Вэй Усяня наказали таким позорным способом. Посмотрев спокойно снизу вверх на Су Шэ, скривил губы: — Это правила для супругов. Ваша свадьба еще не состоялась, — и «не состоится» — так и хотелось добавить, но стерпел. — Не состоялась, однако уже готовится, — омега высокомерно улыбнулся, обнажив мелкие зубы. — В скором времени мы станем мужьями. Буквально ощутил, как незримая чаша весов склонилась к тому, чтобы сыграть с этим неумным юношей злую шутку. Лань Ванцзи, разумеется, не вещь, которую следует делить или перетягивать каждый к себе, но, если Мэн Яо посулил им счастливое будущее, то почему бы за него не побороться? Если на пути к этому предстоит перешагнуть через несколько голов, то это вполне достойная жертва. — О, вот как, — наигранно захлопал ресницами Вэй Усянь. — Я и не знал, что уже так скоро! Тогда, разумеется, Вам стоит готовиться. И знаете, что?.. Он перешел вдруг на заговорщический тон, снизив голос до шепота, который в ночи был прекрасно слышен и на расстоянии: — Раз Вы скоро будете частью семьи, я предлагаю Вам свою защиту и помощь. Омеги же должны помогать друг другу, держаться вместе. Я, конечно, не на лучшем счету, однако я дядя Лань Ванцзи и могу позаботиться о Вас, если Вы будете обижены им. Су Шэ недоверчиво нахмурился. Дурачок-то дурачок, да не совсем. В Облачных Глубинах он проживал куда больше времени, нежели Вэй Усянь, а потому вряд ли нуждался в особом покровительстве, уже приученный соблюдать все нормы ради удачной женитьбы. Однако некая поддержка среди будущей родни ведь никому не помешала, верно? — Разве Вам выгодно помогать мне? — неизвестно, имел ли он в виду, что Вэй Усянь сам имел виды на Лань Ванцзи или что каждый должен быть сам за себя, а потому предусмотрительно ответил максимально нейтрально: — Разумеется. Альфы правят миром, а мы, омеги, правим альфами, — и обезоруживающе улыбнулся. — Мы, слабые, должны держаться вместе, а не конкурировать, согласны? Су Минашнь, колеблясь, хмыкнул, и тогда Вэй Усянь вынул козырь из рукава: — Нам же с Вами нечего делить. У меня есть муж, у Вас будет… И я, в отличие от Вас, уже знаю, что готовит супружеская жизнь, а еще я владею различными полезными навыками и охотно научу Вас, если мы будем друзьями, — серые глаза подернулись искренней болью. Тут даже изображать ничего не пришлось. — Они могут нас насиловать, принуждать к беременности… но при этом! Без нас они ничто. Он и не заметил сам, как повторил точь-в-точь за Мэн Яо. Холодом обдало от осознания, что, возможно, и омега из Цинхэ Не лишь умело пудрил мозг, маскируя истинные свои мотивы… Су Шэ скосил несколько задумчивый взгляд, однако ничего не ответил и удалился. Впрочем, большего от него сейчас и не требовалось. На размышление на такую серьезную тему полагалось время. И еще пару важных шагов. За них Вэй Усянь смог взяться лишь через день, проведенный на коленях перед Стеной Послушания. Ноги порядком промерзли и окаменели, но омега с достоинством вынес положенное наказание, подпитывая свою стойкость предвкушением совершения коварного плана. Вечером, когда Лань Цижэнь явился за ним с помилованием, он едва мог передвигаться от усталости мышц, однако не позволил взять себя на руки. Муж недоуменно приподнял бровь с немым вопросом в глазах, и Вэй Усянь огрызнулся в ответ, что ему не нужны поблажки, коль его сравняли с обычными адептами Гусу Лань. Неизвестно, было ли стыдно Учителю за подобный поступок или он считал себя правым, но трогать в ту ночь своего молодого супруга не стал, позволив ему как следует отмокнуть в бочке с горячей водой, а затем — скрыться в своей комнатке. Там, превозмогая желание протянуть наконец ноги на кровати, Вэй Усянь взялся перетирать корень женьшеня с завидным упорством. Ничто так не придавало сил, как неутоленная жажда мести. Поэтому утром, как ни в чем не бывало, он с трудом поднялся на медитацию, без особого восторга отмок в теплой воде снова, впитывая женскую энергию воды, а затем, помедитировав, явился завтракать, не без интереса наблюдая за тем, как муж готовит свой чай. Травы смешивать слугам он не доверял, видимо, четко подбирая концентрацию особого варева для каждого дня, исходя из собственного состояния. Оставалось лишь внимательно подсчитывать количество ингредиентов, чтобы в уме прикинуть, чем перекрыть усиленный вкус измельченного женьшеня, что непременно заметит такой опытный травник, как Лань Цижэнь. Один раз он был пойман вопросительным взглядом мужа, который, разумеется, чувствовал некую опасность от обозленного и затаившего обиду омеги, но в результате вместо обвинения Вэй Усянь услышал: — Вчера я говорил с племянниками. Считаю, что не только мне стоит взяться за твое воспитание, но и каждому из них лично обучать своих будущих супругов, дабы те не позорили их так, как ты позоришь мое честное имя. Омега, ничуть не удивившись, безразлично хмыкнул: — Почему бы, если я так не нравлюсь, просто не взять и не заменить меня на какого-нибудь другого смазливого мальчишку, который будет похож на Цансэ хотя бы отдаленно, и не заделывать ему периодически детей? — Ты мой супруг перед небом, землей и предками, — спокойно напомнил Лань Цижэнь, отпив чай. — Я несу за тебя ответственность, как и за нашего ребенка. Не всем достается прекрасный лотос. Некоторым достается его семя, чтобы вырастить в своем саду прекрасный лотос. Такая непоколебимая уверенность в правильности своих поступков поражала. Удрученно покачав головой, омега печально вздохнул и уставился в свой постный рис в виде шарика: — Я не прекрасный лотос. — Еще нет, — с тем же гусуланьским равнодушием парировал учитель Лань. — Но лотосы вырастают из грязи. Ты был испорчен своим братом, жил в грехе. Но теперь имеешь возможность вознестись над болотом в собственной жизни, если станешь вести себя достойно, как и полагается. Так что я вновь и вновь буду прикладывать усилия, чтобы вырастить тебя. В ответ лишь скучающе закатил глаза. «Вырастить» — это воспитать под себя, сделать удобным, похожим на сотни других гусуланьцев, стереть личность. И это при парадоксальной тяге именно к омегам-бунтарям. Однако Лань Цижэнь был человеком слова. Он действительно после завтрака привел своего мужа в ланьши, где уже закончились занятия для младших адептов, и приказал ему занять учебное место, как когда-то около Лань Ванцзи, а сам сел рядом, раскрыв один из свитков. Вэй Усянь еще не знал содержания предмета, но уже заранее тосковал, потому что чужие идеи и ценности, противоречащие собственным, вызывали лишь зевоту, которая усилилась в разы, когда Учитель начал читать вслух о правилах поведения во время торжественных приемов. «Должен быть незаметным», «должен быть в тени славы своего мужа-альфы», «должен быть возле мужа и не позволять себе общение с другими альфами» — вот краткое содержание нуднейшей лекции, которая способна была бы убить скукой, если бы внезапно не прервалась приятным голосом Лань Сичэня и вторившим ему тихим голосом Не Хуайсана: — Дядя, господин Вэй, — глава Лань, держа в руках тоже какой-то учебный материал, поклонился Лань Цижэню, а затем приглашающим жестом указал своему будущему мужу на столик неподалеку. — Мы постараемся вам не мешать. Вэй Усянь заинтересованно обернулся и поймал на себе из-за веера веселый взгляд мышиных глазок. Омега из Цинхэ Не хитро прищурился своему новому приятелю, а затем тихо забормотал присевшему рядом альфе: — Ах, глава Лань, у меня дурная память, но я обещаю запомнить все, что Вы произносите, — и вправду уставился буквально в рот Первому Нефриту, который слегка растерялся в первые секунды, а затем собранно и сдержанно кивнул с вежливой улыбкой. Вэй Усянь невольно тоже заулыбался, но по его столу мгновенно недовольно постучали плотно свернутым свитком, чтобы ученик не отвлекался. Пришлось с неохотой повернуться обратно, нарочно отупело пялясь на своего супруга и пропуская все, что тот говорил, мимо ушей. Куда интереснее мелодично где-то позади рассказывал Лань Сичэнь об истории Гусу Лань. Раньше бы, в Юньмэне, не стал бы увлекаться подобным, но теперь, будучи частью другого клана, выбирая между правилами и историей рода, предпочел бы изучать второе, тем более что глава Лань так умело пересказывал, что старательно прислушивался, чтобы не упустить момент, когда он дойдет до своих ближайших предшественников. — Поскольку судьба моих родителей весьма трагична, моим регентом был назначен Учитель Лань, мой дядя… — наконец уловил тонкий слух, и Вэй Усянь бесцеремонно громко спросил, оглянувшись через плечо: — Глава Лань, а кто же был Ваш отец-альфа? Говорят, Вы и Ваш младший брат едва ли не от камня были рождены. Светло-медовые, как и у Лань Ванцзи, глаза округлились от неожиданности, а очередное слово словно застряло в горле, выдав холостой выдох. В ланьши повисла тишина. — Немедленно прекратить! — неожиданно яростно ударил по столу свитком Лань Цижэнь. Его практически заколотило от этой выходки, переполнившей чашу великого терпения. Вряд ли он мог предполагать, что омеге известна тайна рождения Нефритов, но не мог даже позволить рисковать, затрагивая подобную тему. — Во время занятия запрещено переговариваться! И как ты обращаешься к главе своего клана?! Где поклон, где позволение задать вопрос?! О, как был сладостен момент этого взрыва. Даже не стал изображать крайнее недоумение от такой реакции, лишь посмаковал мгновение взрыва, растерянность во взгляде Лань Сичэня, а затем хотел было доломать комедию, как вдруг в ланьши вошел Лань Ванцзи, за которым хвостиком брел Су Шэ. Встретившись глазами с бывшим своим наставником, Вэй Усянь стушевался, представив, как больно тому будет увидеть, как рушится весь мир, в который он верил, и послушно вернулся на место, уткнувшись в свои записи. Не приди бы Лань Ванцзи, который вопросительно взглянул на родственников, но, не получив ответа, попросил своего жениха занять учебное место, Вэй Усянь, пожалуй, предъявил бы мужу его несовершенное поведение. Но лицемерие праведных одежд, как ни печально, касалось и самого Второго Нефрита, что вряд ли устоял бы, чтобы не сознаться в совершенном деянии. Это был второй повод промолчать. Ведь именно он, Вэй Усянь, толкнул истинного праведника на дурной путь. Не ему и его изобличать. Так что благочинно сел впитывать знания, боковым зрением любуясь точеным профилем Лань Ванцзи, который бесцветно и печально, словно утратил всякий интерес к жизни, зачитывал правила поведения Су Шэ, записывавшим за ним с завидным рвением. Нет-нет, но Второй Нефрит позволял себе бросить ответный взгляд, окрашенный жаждой внимания от Вэй Усяня, с болью в глазах вздыхал и возвращался к работе. Неизвестно, что мучило его больше: невозможность изменить судьбу в целом и занять место своего дяди или соседство рядом с нелюбимым человеком, которого прочат в мужья. Понятно одно: Лань Ванцзи неподдельно страдал глубоко внутри, без слез и показных эмоций… И какова же была накопленная за это мучительное занятие сила, с которой он прижал к себе Вэй Усяня, перелезавшего через окно и угодившего буквально в его объятия той же ночью. Облачные Глубины спали мирным сном, пока творилась любовь в одном далеком домике, погруженном во мрак, чтобы ни единая тень не выдала секрета.