Неправильно

Спустя три года. По широкой, считавшейся главной, улице Цайи Лань Ванцзи вел за руку мальчишку, который еле поспевал за высоким господином в белом, которого привык называть «Ханьгуан-цзюнь», хотя с большим трудом выговаривал такое трудное обращение. Ребенок был давно в пути, но не жаловался, то и дело поправляя на себе капюшон с опушкой, поседевший от снега: жаловаться нельзя — он это тоже усвоил. Вообще много чего было нельзя. Проще сказать, что можно. Можно, например, молча сидеть и слушать Ханьгуан-цзюня, полубожественное существо, которое монотонно и безэмоционально о чем-то рассказывало. Можно иногда заглядывать к Цзэу-цзюню, такому же практически мифическому созданию, которое мягкой улыбкой направит заняться делом. А еще можно играть со слугами, пока никто из господ Лань не видит. Он сам тоже «господин Лань», но это не считается. Но все остальное — нельзя. Особенно строго запрещали задавать вопрос, где его родители. Сам юный Лань и не додумался бы поинтересоваться, поскольку в силу возраста не осознавал, что не появился просто так, из воздуха, если бы однажды не услышал, что у других детей в клане есть и папы, и мамы, и даже отцы. Ханьгуан-цзюнь тогда сказал, что у него, Лань Сычжуя, родителей нет, а почему так получилось, знать ему не положно. Мол, маленький еще. И Лань Сычжуй не расстроился: зачем ему мамы и папы, если есть Ханьгуан-цзюнь, в доме которого он живет, с которым проводит много времени и который сидит у его постели в дни болезни? Но сегодня Ханьгуан-цзюнь был особенно молчалив. Даже несколько нервным казался, прямо как в те дни, когда убывал на Ночную охоту каждый месяц. Лань Сычжуй, приученный вопросов не задавать, лишь сжимал покрасневшими от мороза пальчиками крепче руку своего воспитателя и старался хоть немного попадать в широкий его шаг. Однако, когда город с его ярко-красными крышами вдруг неожиданно закончился, мальчик все же не выдержал и спросил робко, без особой надежды, куда же они идут. Ответа, как и стоило ожидать, не последовало. Тогда Лань Сычжуй стал придумывать себе ответы сам. Особенно хорошо думалось под мерное покачивание в повозке, которая попалась по пути. Хозяин скромного транспорта, запряженного диковатым осликом, пригласил мужчину с ребенком присесть и скоротать дорогу вместе, но Лань Ванцзи вежливо отказался сам, зато дал мальчишке передохнуть и помечтать. Помечтать, например, о том, что они и вправду отправились с Ханьгуан-цзюнем на Ночную охоту ловить призраков. Конечно, вряд ли те испугаются деревянного мечика Лань Сычжуя, но зато он умеет быстро бегать и ловить бабочек, так что пусть нечисть попробует ускользнуть от его рук! Но все мечты быстро развеялись, когда впереди показалась деревушка, при виде которой Лань Ванцзи совсем обеспокоенно стал хмуриться. Он почти сразу снял воспитанника с повозки, коротко поблагодарил веселого и добродушного крестьянина и направился к домам, которые, принакрывшись снегом, будто дремали. Немудрено, в такой-то вечерний час. И Ханьгуан-цзюнь повел мальчика так уверенно, что сразу стало понятно, что он здесь не впервые. Эти проулочки, в которых Лань Ванцзи не путался, несмотря на одинаковый покров снегом повсюду, были однозначно хорошо знакомым маршрутом. Он ни разу не остановился, чтобы спросить у кого-то дорогу, а редкие встречные крестьяне ему кланялись и совершенно не удивлялись, хотя вряд ли частенько видели в своих землях столько богато одетых людей. — Здесь призраки?.. — не понимая, почему оказались здесь, тихо спросил Лань Сычжуй, на всякий случай озираясь по сторонам. Может быть, это целая деревня духов? Может, ее жители давно прокляты?.. — Нет, — коротко наконец ответил Ханьгуан-цзюнь, сбавляя ход и не сводя глаз с одного-единственного дома. — Здесь твой папа. «Папа»? Это слово, конечно, он знал, но плохо понимал, что это означает. Так часто бывает с сиротами, которые не привыкли к мысли, что и вправду есть кто-то, от кого они в самом деле произошли. Разумеется, почти сразу после этих слов, как по волшебству сказки, распахнулись двери этого дома и на крыльце оказался молодой человек буквально в одном домашнем легком ханьфу и совершенно босой, несмотря на такой холод. — Лань Чжань!.. — он так солнечно заулыбался, что сразу захотелось его узнать поближе. — Сычжуй!.. Боги, я так рад!.. Едва Лань Сычжуй успел задуматься, откуда ему известно имя, как, не взирая на снег, человек бросился им навстречу, хотя и неслишком расторопно: ему мешал довольно крупный живот, который он придерживал, не обращая внимания ни на растрепанные длинные черные волосы, ни на то, что от ветра полы одежды разлетались в разные стороны. — Простудишься!.. — впервые Лань Сычжуй услышал такие нежные нотки в студено-холодном голосе наставника, внезапно кинувшегося вперед и обхватившего незнакомца в крепкие объятия. — Не говори глупостей, свет мой, — расхохотался человек, который все больше и больше начинал нравиться своей открытостью, особой близостью к Ханьгуан-цзюню, хоть и весьма странной. — Ты же рядом, как я могу замерзнуть?.. А дальше произошло и вовсе странное: этот странный незнакомец коснулся губами буквально каждого сантиметра лица Ханьгуан-цзюня, а тот не то, что слова против не произнес, но и принял это с мягким, как у Цзэу-цзюня, взглядом. Совсем чудеса. Лань Сычжуй неловко переминался с ноги на ногу, оставаясь за спиной воспитателя и чувствуя себя совершенно чужим на этом празднике жизни, однако недолго, потому что молодой человек наконец отпустил наставника и приблизился к нему, ослепляя своей улыбкой: — Ну-ка, Лань Чжань, дай-ка мне теперь моего мальчика. Хочу на него посмотреть. Боги, подумать только: я не видел его три года… Он опустился на колени прямо перед мальчиком и ласково потрепал за пухловатую щечку: — Ну, будем знакомы? Я твой папа. Только меня нельзя так называть при других, хорошо? Лучше просто «гэгэ». Ну вот. Очередное «нельзя». В клане Лань всегда так… И только-только у них завязался разговор, только Лань Сычжуй хотел спросить, как же зовут его нового старшего братца, как на крыльце появилась служанка, держащая на руках годовалого ребенка, и уже явно собралась браниться, как вдруг заметила Ханьгуан-цзюня и смягчила тон, хотя он все еще оставался требовательным: — Господин Вэй, Вам нельзя переохлаждаться! Что за глупое отношение к своему здоровью и здоровью малыша?! А еще и другого ребенка морозит!.. Господин, хоть Вы ему скажите!.. — Ну-ну, госпожа Цин, не ругайтесь, мы уже идем в дом! — отозвался, сияя теплой улыбкой, тот самый господин Вэй, он же «папа», он же «гэгэ». Да, лучше все же «гэгэ», это понятнее, чем «папа». Дома, в Облачных Глубинах, у него много старших, так что лучше будет обращаться именно так, как к другим взрослым. Мальчишка попытался отзеркалить такую же улыбку, что, на удивление, вызвало одобрительную похвалу господина Вэя и его веселый смех: — Да чего же умница! А потом гэгэ взял его за ручку и, правда, повел в свое жилище. Немудреное, но изнутри светящееся уютом и комфортом. Домом. Сычжуй привык к цзинши, тихой комнате, где обитал строгий Лань Ванцзи, его наставник и нравственный идеал, но никогда не называл это место домом, потому что, честно говоря, оно им и не было: там он ночевал, коротал время между занятиями, но не играл, не веселился и не чувствовал себя свободным в действиях. В обители покоя и смирения, например, казалось странным доставать игрушки или смеяться, ведь это могло нарушить чуткое равновесие тишины Ханьгуан-цзюня, склонившегося над рукописями или цинем. А тут, в доме гэгэ, отапливаемом одним лишь скромным очагом, с несколькими комнатами его сразу встретил шум. Настолько резкий, что он даже вначале опешил от неожиданности: заплакал на руках у няньки ребенок. Лань Ванцзи предсказуемо нахмурился, а вот гэгэ подскочил крайне ловко, взял малыша на руки и залепетал над ним, смеясь, отчего и плачущий мгновенно успокоился, задорно хватая ручками длинные пряди взрослого: — Ну-ка, Сычжуй, познакомься с братом, — ни на секунду не перестающий улыбаться господин Вэй опустился на колени перед ним и повернул мальчика к нему лицом. — Глядите-ка, какие вы очаровательно одинаковые! Ну просто Ваш папочка в детстве!.. Только теперь Сычжуй заметил, что, действительно, малыш удивительно похож на него самого. Такие же ямочки на пухлых щечках, такие же серые глаза, такие же искорки в самых черных зрачках. — Совершенно ничего от Ханьгуан-цзюня, — вдруг добавила госпожа Цин ворчливо, утирая руки о передник, чтобы перенять ребенка на руки, который не очень охотно пошел к ней, — может быть, хоть третий будет поспокойнее и потише. Сычжуй вопросительно взглянул на своего наставника, который абсолютно никак не отреагировал на такое замечание, с нежностью наблюдая за своими детьми, а вот гэгэ захохотал, держась за живот: — Ах, что поделать, я ужасно вертляв, и моего непоседства хватит на всех детей с лихвой! — он было начал вставать, и Лань Ванцзи проворно поддержал его, помогая удержать равновесие. Совершенно необычное зрелище: хмурый и угрюмый со всеми, наставник был очень ласков с этим гэгэ, хоть все еще и молчалив. Где-то внутри даже уколола детская ревность. Особенно сильнее это ощутилось, когда этот новый знакомый вдруг мягко поцеловал старшего, и тот одобрительно кивнул. — Так-так, Ханьгуан-цзюнь, вы прибыли очень поздно, детям пора бы спать. Собственно, как и нам, чтобы завтра с утра прекрасно провести время! Сычжуй не понял, почему гэгэ после этого хитровато улыбнулся и подмигнул наставнику, но, кажется, сам Лань Ванцзи не возражал никаким предложениям этого господина, потому что, когда к мальчику подошла госпожа Цин с его братом на руках и позвала поужинать и укладываться, он подтвердил, что в Облачных Глубинах уже давно отбой. Впрочем, решил Сычжуй позже, наевшись доотвала всяких сладостей, запрещенных в резиденции клана, этому новому гэгэ можно дать шанс. В конце концов, у него дома можно шуметь, громко разговаривать, есть вкусности, а еще сам господин Вэй удивительно мил и даже поцеловал его перед сном, прикрывая одеялом. Может быть, это и значит иметь папу?.. Только вот ведь незадача! Это что же, придется теперь оставить клан Лань, жить здесь, с гэгэ и братом?.. А как же Ханьгуан-цзюнь?.. Хорошо, что тяжелые думы оказались слабы перед обволакивающим теплым сном, и мальчишка, утомленный трудной дорогой, довольно быстро забылся в сладких сновидениях. Зато в сососедней комнате при свете трепещущего огня вовсе было не до сна. Вэй Усянь наконец-то вновь, спустя целый месяц, с приятной усталостью в теле обнял того, о ком чаще всего возвращался в своих мыслях. Благо, теперь было предостаточно времени подумать, порассуждать, спланировать. Каждый его день последние три года добровольной ссылки был наполнен несмолкаемыми диспутами в собственной голове, за исключением тех коротких дней, когда в течку под предлогом Ночной охоты Лань Ванцзи был рядом. — Я так рад, что вы в этот раз прибыли вдвоем, — нежные руки омеги огладили линию строгих скул избранника. Не солгал: правда, рад. Немногое в течение скучных месяцев доставляло ему истинное удовольствие: мечты о далеком будущем, улыбка сына, приятный запах сушеных трав, вынужденное соседство с госпожой Цин, общение с местными деревенскими о приземленном. Все остальное, особенное горькое одиночество, так ярко ощущаемое ближе к ночи, мелкими царапинами резало сердце. — Как Цзэу-цзюнь? — лукавые губы скользнули влажным поцелуем по статной шее Лань Ванцзи, прекрасно зная, что это самое чувствительное место альфы. — Не Хуайсан? Гореть бы ему в пламени, но вопрос прозвучал выверенно мягко и вежливо, чтобы не вызывать подозрений. Ни к чему бывшему наставнику даже задумываться, к чему такое любопытство. Впрочем, даже если бы вдруг он поинтересовался об этом, Вэй Усянь был к такому повороту готов: не раз прокручивал в голове их диалог, успел придумать объяснение. Лань Ванцзи ожидаемо, нахмурив брови от внутренней боли, поймал его тонкие пальцы и поднес к своим губам с мягким их касанием бледных костяшек: — Брат даже не заметил, полагаю, нашего убытия. Не Хуайсан тяжело переносит беременность, брат днем и ночью рядом с ним. Вэй Усянь с пониманием повторил свой поцелуй в шею, прижимаясь всем обнаженным телом к своему альфе и немного приподнимаясь на постели, на которой стало совсем жарко в такой холодный день: — Представляю, как ты устаешь от дел клана. Прекрасный во всем, молчаливый и такой милый Второй Нефрит тяжело вздохнул и прикрыл глаза, сдерживая, видимо, желание признаться в собственном изнеможении. Нетрудно догадаться, как ему нелегко давалось бремя власти, ведь его, в отличие от старшего брата, не готовили к правлению. На его плечах прежде лежала лишь ответственность за безопасность Облачных Глубин, с чем он справлялся великолепно. Наверняка Лань Ванцзи теперь изо дня в день преодолевал себя, чтобы справляться с обязанностями временного главы великого Ордена. Впрочем, не «наверняка», а «точно». Вэй Усянь знал об этом по слухам, которые получал из Цайи. Местные торговцы, ведущие дела с кланом, прямо говорили, что Второму господину Лань не дано стать хорошим политиком, ведь он в диалоге прямолинеен, тверд и упрям. Ему бы, говорили они, хорошего советника — ловкого и хитрого, коварного и умеющего манипулировать людьми. И Вэй Усянь невольно был согласен с таким утверждением: он сполна убедился в том, что в этом мире у власти может находиться только жестокий человек. А Лань Ванцзи совершенно не соответствовал этому определению. — Душа моя, — прильнул к широкой и крепкой груди щекой омега, нежно поглаживая подушечками пальцев, — ты со всем справишься. Ты обязательно выдержишь это испытание… Лань Ванцзи ласково взглянул в ответ, благодаря поцелуем в лоб за понимание. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось возвращаться к делам даже в мыслях: он был счастлив здесь и сейчас и боялся утратить это хрупкое ощущение. И Вэй Усянь это прекрасно чувствовал, а потому только осторожно добавил, потянувшись к губам за еще одним заслуженным поцелуем: — И не забудь, прошу, купить у травника в Цайи для Не Хуайсана смеси. Видишь, они же помогли ему забеременеть. Значит, помогут и доносить, а затем разродиться. Альфа слабо, практически сонно улыбнулся в ответ и кивнул. Конечно, он и сам об этом думал. Еще год назад, видя, как брат совершенно чахнет от перенесенных смертей близких ему людей, Лань Ванцзи пожаловался на его состояние единственному человеку, которому доверял в этой жизни и в абсолютную невинность которого слепо верил. Вэй Усянь тогда покачал головой удрученно, подумал какое-то время, а затем предложил совершенно гениальный выход: Лань Сичэня может утешить только рождение его собственного ребенка, буквально вдохнуть в него жизнь. И Лань Ванцзи за чашкой чая, привезенного из Цайи, взялся говорить об этом с братом, буквально умоляя его покинуть уединение. На удивление, глава клана Лань довольно легко согласился на такую авантюру, взялся за дело, но через пару месяцев стало понятно, что Не Хуайсан не может забеременеть. Твердо уверенный в том, что у него не может быть проблем с деторождением, поскольку уже имел дитя от Мэн Яо, Лань Сичэнь вновь впал в тяжелое уныние, еще более темное, чем прежде. Но и тут Вэй Усянь, утешая своего отчаявшегося было альфу, посоветовал Лань Ванцзи обратиться к травнику, у которого сам покупал смеси для укрепления омежьего здоровья, после применения которых беременел с первой же течки. И, о чудо, Цзэу-цзюнь через несколько месяцев сумел заронить семя в своего омегу, порядком ослабшего от мрачных дум из-за своего здоровья. То-то было радости в клане! Наконец-то наступил хоть какой-то просвет! Но вскоре стало понятно, что Не Хуайсан, совсем юный и хрупкий, с трудом вынашивает довольно крупный плод, при том, похоже, весьма проблемный. Его тело, и без того уставшее, окончательно устало сопротивляться внутренним болезням. Теперь омега стал еще злее, подозрительнее и слабее, чем прежде, а потому между супругами все чаще стали возникать конфликты. И без того с трудом сдерживающийся от трагических мыслей Лань Сичэнь был теперь и вовсе на грани ухода из этого мира в свой собственный. Тут явно пора было вновь обращаться за помощью к тому самому травнику с его чудодейственными смесями. Иначе… Иначе, не ровен час, клан Лань и вправду останется обезглавленным. А там еще нужен присмотр за кланом Не, которому покровительствовал Лань Сичэнь. И едиственный наследник такого богатства на данный момент — Лань Ванцзи, у которого ни супруга, ни детей офицально нет, что так важно для того, чтобы закрепиться на престоле. «Официально»!.. Вэй Усянь приподнялся снова, прислушиваясь к мерному дыханию уснувшего наконец альфы, и с улыбкой поцеловал его в закрытые глаза. Срок его опалы не может быть бесконечным, особенно без должного обвинения. Никто так и не доказал, что именно он убил своего мужа. И никто не сможет оспорить их детей, рожденных в любви. И никто никогда не узнает, кто готовит смеси для травника в Цайи.