Юдоль скорби

Весь день мы провели на лугу. Когда я немного пришёл в себя, Каваки прилёг на пожелтевшую траву, положив голову на мои бёдра. Он рассказал, что уже давно мучился от невралгий, беспричинных болей, признался, что мышцы порой его не слушались. Я гладил его по голове, теребил между пальцами тёмные локоны чёлки. На самом деле, разговаривали мы не очень много — просто наслаждались компанией друг друга. Мы вернулись домой, когда деревня уже была окутана сумерками. Судя по всему, Амадо рассказал отцу страшную новость, потому что последний не стал мучить нас расспросами о том, где мы пропадали. Ужин стал ещё одним испытанием этого дня. В голове проносились самые разные мысли, начиная с позитивного «всё наладится, мы что-нибудь с этим сделаем» и заканчивая меланхоличным «когда он умрёт, я умру вместе с ним». Я с трудом сдерживался, чтобы снова не разреветься; в глотку не лезло ни куска. Все молчали. О происходящем, видимо, не знала лишь Химавари: она тоже ничего не говорила, только с недоумением и беспокойством поглядывала то на меня, то на Каваки, то на родителей. После ужина я постучался в дверь кабинета отца — там обыкновенно ночевал Каваки. — Можно войти? — Валяй. Я вошёл, закрыл за собой дверь и сел на диван рядом с ним. Собирался что-то ему сказать, но все мысли куда-то разбежались; тревога подступила с новой силой, больно крутило живот. — Так чего ты хотел? — он смотрел на меня своими серыми безотрадными глазами. — Да так, просто… — я растерялся ещё больше и смущённо положил ладонь на шею. — Тебе не нужно постоянно находиться со мной, если ты сам этого не хочешь, — он вздохнул и откинулся на спинку дивана. — Я хочу! Очень хочу, даттебаса! — я подполз поближе к нему. Каваки положил руку мне на поясницу и вновь поднял на меня взгляд. Я наклонился и поцеловал его; он продолжил поцелуй. Каваки проводил языком по моей нижней губе, по дёснам, по зубам; сплетал его с моим. Потом он отстранился и начал целовать мою шею, оставляя красные следы; зализывал их, посасывал, снова целовал. В штанах стало тесно, и от нетерпения я заёрзал по дивану. Каваки взглядом предложил сесть на его колени, и, в предвкушении, окутанный сладкой истомой, я на него залез. Он оставил ещё один лёгкий поцелуй на моих губах, а затем уткнулся лицом в мою грудь. Ожидаемого продолжения не последовало, и в голову снова пробрались мрачные мысли. Я обхватил руками его голову и прижал поближе, опустив на его макушку подбородок. Из волос всё ещё не выветрился аромат табака. Раньше этот запах казался мне до ужаса неприятным, сковывающим лёгкие и непременно вредящим им; теперь же ассоциировался с чем-то близким, родным, уютным. В голове возник образ поля, но не того, которое мы видели ранее; это было окаймлено горами с одной стороны и лесом с другой. Через поле распростёрлась широкая тропа, а ближе к горам — маленький замшелый деревянный домик, окружённый высокими цветущими кустарниками; такие обычно описывают в сказках. Резко потемнело. Оглянувшись, я увидел, что небо заволокло синими, почти чёрными тучами. Я проснулся от желания справить естественную нужду. Когда я открыл глаза, то осознал, что всё это время дремал на Каваки, а он лёг, так и не выпустил меня из объятий. Полная луна ярко освещала комнату. Я попытался аккуратно вылезти, при этом не нарушив хрупкий сон сопящего Каваки, но когда сделал пару движений почувствовал, что он прижал меня к себе сильнее. — Не уходи… — тихо просипел он. — Я только в туалет. Спи, — так же тихо ответил я. — Не уходи, — повторил Каваки. — Но мне очень нужно… Каваки меня проигнорировал. Взглянув на его безмятежное лицо, я понял, что он просто говорил во сне. Лунный свет художественно подчёркивал изящные черты его лица, отблёскивал от пирсинга, подмечал длину ресниц. Тормошить его мне совсем не хотелось, поэтому я снова лёг. Однако, долго терпеть не получилось. Тогда я решил разбудить его поцелуем. — Кретин, ты чего? — сонно продирая глаза, прошептал Каваки. — Выпусти, пожалуйста… Мне очень надо… в туалет… — было стыдно признаваться, что я заставил его проснуться посреди ночи из-за такой ерунды. — А-а… Ага, — он расцепил свои сильные руки, освобождая меня из этого приятного плена. Я быстро и бесшумно покинул комнату.