Юдоль скорби

Мы с Каваки возвращались из лаборатории. Как выяснилось, пока Амадо занимался биологической стороной вопроса, Катаске старался найти технический подход в решении проблемы. Я мало что понял из объяснений Каваки (видимо, он и сам не до конца разобрался), но, выражаясь самым простым языком, Катаске пытался выяснить, под силу ли учёным отключать нинджеты до их выхода из строя. С теоретической точки зрения это было возможно, но с практической… в теле Каваки их было миллионы, и каждый пришлось бы отключать вручную. В этом-то и состояла главная загвоздка. Я ушёл в глубокие раздумья. С одной стороны, я привык к тому, что какой бы тяжёлой ни была ситуация — она разрешается. Разрешается тяжело и неохотно, через тернии и жертвы, но в конце концов всё налаживается. Именно по этой причине я всегда был позитивно настроен, верил в лучшее, короче говоря — был выраженным оптимистом. С другой стороны, на все предыдущие ситуации я мог каким-либо образом повлиять — я напрямую в них участвовал, преодолевал преграды и препятствия, с кем-то боролся, что-то говорил, что-то делал. Действовал, как действуют ниндзя. Здесь же, как мне сначала думалось, я не мог сделать ничего: у меня не было способностей к медицинским техникам, я не обладал аналитическим складом ума. Тем не менее, я не был способен пускать ситуацию на самотёк и ждать в сторонке прихода какого-то эфемерного героя или свершения чуда. Я не должен был быть таким. Я не мог быть таким. Из рефлексии в реальность меня вернул голос Каваки, но я не расслышал, что он сказал. — Прости, я задумался… Можешь повторить? — честно признался я. — Ты умеешь думать? — он едва заметно улыбнулся. — Эй! Я, вообще-то… — Ладно, ладно. Успокойся. Я говорю, давай за тайяки зайдём, завтрак-то мы пропустили. — А может лучше в бургерную? — я состроил ехидную морду. — Согласен, если платишь ты. Я мученически вздохнул и достал кошелёк. Перебрав пальцами несколько купюр, я убедился, что денег будет достаточно, и подумал, что, вероятно, придётся потратить всё до копейки. — Фу, блин, у меня таракан в картошке… Ну всё, теперь неделю есть ничего не буду, — первое, что я услышал, когда мы вошли, был прозвеневший на всю забегаловку голос Шикадая. — Чо-Чо, схаваешь картошку Шикадая за 50 рё? — ухмыляясь и не обращая на нас с Каваки внимания, предложил Иноджин. — Че-ел, у меня нет таких денег, — призналась она. — Мне кажется, ты не поняла… — попытался прояснить ситуацию хозяин картофеля фри. — О, а это не Боруто с Каваки там идут? — она посмотрела на нас. Её товарищи обернулись. — И правда они. Чё… Ты её реально схавала? — Иноджин стал бледнее, чем обычно. — Чо-чо… — Дурачки. Таракана-то я не съела. Вон он, бегает. О, здарова, красавчик, — обратилась она к Каваки, проигнорировав моё присутствие рядом с ним. — И тебе не хворать, как там тебя… — Привет, ребята! Ой, Каваки, смотри, во-он там, кажется, столик сейчас освободится… — я взял его под руку и повёл подальше от шумной компании. Я не собирался ни с кем им делиться. Только не сейчас. Мы заняли столик, располагавшийся ближе к углу заведения, около окна. Каваки занял сидение, сзади которого была стена, а я расположился напротив. — Уже решил, что будешь заказывать? — воодушевлённо спросил я, теребя в руках кошелёк. — Возьми мне то, что сам обычно берёшь, — Каваки смотрел в окно. На его щеках проступил лёгкий румянец. Спустя несколько минут я вернулся с заказом. Когда я поставил поднос на стол, Каваки оглядел его содержимое: два чизбургера и два больших пластиковых стакана с газировкой. — Приятного аппетита! — радостно завопил я, хватая один из небрежно завёрнутых в пищевую бумагу бургеров. Быстренько освободив его от упаковки, я облизнулся и сделал первый укус. Глаза чуть ли не слезились от удовольствия. Каваки нахмурился, взял в руки оставшийся чизбургер и аккуратными движениями длинных тонких пальцев начал разворачивать обёртку. Прежде чем попробовать, он понюхал содержимое в руках. Я и сам это чувствовал: в запахе доминирующее положение занимало жареное мясо, но пробивались и нотки свежеиспеченной булочки. Он решился откусить. Зубы сделали несколько замыкающих и размыкающих движений, и, кажется, он впервые познал ощущение, когда по языку разносится приятный вкус классического фаст-фуда. Солёные огурчики и свежий, холодный ломтик помидора прекрасно дополняли мучное изделие, замыкающее бургер с обеих сторон. — Как круто… — тихо сорвалось с его губ. — Я же говорил! Нереально вкусно, даттебаса! — я обрадовался положительному отзыву Каваки, будто он хвалил не чизбургер, а меня самого. — Кстати… Это свидание, получается? — добавил я, сминая упаковку бургера. Каваки подавился и закашлялся. — Кретин! Не говори такие вещи прилюдно! — прикрикнул он, раскрасневшись. Некоторые посетители забегаловки обернулись. — Ты что, стесняешься меня? — я театрально изобразил обиду. Потом, почувствовав, как Каваки под столом больно ущипнул меня за ногу, айкнул. — Дома поговорим, — прошипел он. Я привстал, наклонился к нему и прошептал над ухом: «Да мы и впрямь как парочка». Каваки ещё больше впал в краску, но ничего не ответил, только нахмурился. Он быстро доел бургер, залпом выпил колу и предложил уходить. Я пожал плечами, взял в одну руку поднос, а в другую — свой стакан с недопитой газировкой. Выбросил мусор, поставил поднос на место и мы вышли из бургерной. — Куда теперь? — спросил я уже на улице, досасывая колу через трубочку и издавая при этом режущий уши звук. — Домой. — Домой? — я выпустил трубочку из губ и поднял голову, глядя на чистое небо. — А ведь погода такая хорошая… — Я уже говорил, тебе не обязательно повсюду за мной таскаться, если ты этого не хочешь. — Домой, так домой, — я кинул пустой стаканчик в мусорку и подошёл поближе к Каваки. На его лице снова проскочила лёгкая улыбка. Сердце бешено забилось.