Юдоль скорби

Остаток дня прошёл довольно спокойно: мы с Каваки прибрались в кабинете отца, потом помогли маме с Химой в уборке сада, однако недолго — вскоре пошёл дождь. В этом году сентябрь выдался явно не самым солнечным и тёплым; его серость постоянно вгоняла меня в тоску и заставляла думать о грустных и неприятных вещах. Я возлагал очень большие надежды на новое лекарство Амадо, но почему-то не был до конца уверен, что оно поможет. В тот день мы ужинали гораздо позднее, чем обычно — отец задержался на работе, но Каваки настоял на том, чтобы его дождаться. Периодически встречаясь с Каваки взглядом, я тут же его отводил. Я чувствовал себя очень неловко: разум был слишком трезв, чтобы без смущения вспоминать о произошедшем, и я стеснялся того, как вёл себя… в процессе. — Каваки, как ты себя чувствуешь? — поинтересовался отец, выловив из супа кубик тофу. — Терпимо. Особой разницы не заметил, — признался Каваки. Он взял палочки в правую руку и окунул концы в бульон, потом облизнул их. — И побочных эффектов нет? — отец задал ещё один вопрос, проглотив пойманный кусочек. Я нервно хихикнул, и Каваки ущипнул меня за ногу под столом — кажется, он так же внимательно, как и я прочитал инструкцию. — Нет, никаких. — Хотя бы так, ‘ттебайо, — он вздохнул. Повисла неловкая тишина. Я почувстовал, как Каваки положил руку на моё колено, поэтому непроизвольно прекратил жевать и посмотрел на него. Он спокойно продолжал есть, не обращая на меня внимания; потом провёл рукой по бедру, опасно приблизившись к моему паху. Я тряхнул ногой, намекая Каваки, чтобы тот прекратил. На мгновение он остановился, а затем снова продвинулся и погладил меня рукой по причинному месту через ткань брюк. Выпалив: «Я в туалет», я вскочил и помчался в сторону ванной. — Можно было без подробностей, — бросил мне вслед Каваки. — Чёрт, ну и придурок, — я тихо выругался, поправляя брюки и низ футболки. Затем помыл руки, сполоснул лицо и взглянул в зеркало. Крупные капли воды стекали с румяных щёк и намокшей чёлки. Что это вообще было? Месть за смешок? Побочка от лекарства? Или после получившегося, наконец, первого раза он почувствовал что-то вроде безнаказанности и стал менее осторожен? Я решил, что будет проще спросить об этом у самого Каваки после ужина, чем ломать голову, и, вытершись полотенцем, вернулся на кухню. Кажется, моё тактическое отступление оказалось напрасным, потому что как только я сел на стул и взял палочки, Каваки продолжил лапать меня под столом. Я бросил на него враждебный взгляд, а потом стал вести себя так, будто ничего не происходит — накрутил пасту на палочки и сунул в рот. Каваки снова провёл рукой от колена к паху и обратно, потом нащупал член и принялся его поглаживать. Я терпел, надеясь, что красноту моих щёк спишут на горячий суп. Когда Каваки убрал ладонь, я подумал, что на этом всё и закончится, но зря: он подпёр освободившейся рукой щёку, закинул ногу на ногу и продолжил то, что делал ранее, но уже ступнёй. От необычных ощущений я невольно повёл коленом, и об стол что-то глухо стукнулось — видимо, это была нога Каваки, потому что он всё-таки убрал её, а потом недовольно на меня покосился. Я лежал на кровати и думал о том, что ещё можно будет сделать, если и инъекции Амадо не смогут помочь, но в голове постоянно возникали то образ нависшего надо мной и запыхавшегося Каваки, то происходившее под столом за ужином. Точно; я хотел поговорить об этом с ним, но заключил, что будет разумнее отложить это — время было позднее. Завтра новый день.