Юдоль скорби

— «Новое средство возглавило перечень препаратов, способных победить неизлечимые ранее заболевания, нарушающие генетический аппарат клеток. Открытию поспособствовала полная расшифровка генома человека, которая произошла чуть более месяца назад. «Кишаку Хабу» — название нового лекарства. Оно уже прошло все необходимые клинические исследования и скоро появится на полках аптек Пяти Великих Деревень, а затем — во всех странах и городах континента, ” — я прочитал вслух одну из статей в журнале, который утром мне принесла Химавари. — Слушай, а тебе такое не поможет? — я опустил журнал и посмотрел на Каваки, сидевшего рядом со мной на кровати. Уже три дня я валялся с температурой, и только сегодня она начала опускаться ниже отметки в тридцать девять градусов. Мама с Химой часто заходили ко мне, приносили чай и фрукты, какие-то книги (которые я, честно говоря, перелистывал, но не читал) и таблетки. Чуть чаще заглядывал Каваки — просто чтобы поговорить. — Не теряешь надежду, да? — он ухмыльнулся. — И не собирался, ‘ттебаса, — я уверенно улыбнулся в ответ и закашлялся. — Для начала вылечись сам, кретин, — буркнул Каваки, протягивая мне чашку с чаем. — Потом будешь думать обо мне. — М-м, — возразил я, сделав глоток. — Я уже здоров, как огурчик. Значит, ты всё-таки не будешь против, если я, ну… скажем, продолжу искать способы помочь тебе? — Какая разница, если и буду? Ты ведь не уймёшься и всё равно поступишь по-своему. — Тут ты прав, — я неловко засмеялся и отвёл взгляд. — Может, сходишь к Амадо? Он наверняка сможет точно сказать, поможет ли этот, как же его… короче, это лекарство, — я ткнул пальцем в текст на странице. — Опять к нему? Слушай, я уже сто раз ходил. Толку — ноль. Мне правда нужно это сделать? — он нахмурил брови. — Почему нет, если есть повод, — я пожал плечами. — Чёрт с тобой, — Каваки поморщился и потёр пальцами переносицу. — Схожу. Но один. — Ну хорошо. И только попробуй меня обмануть! — А не то что? Забыл, что в итоге выходит из твоих жалких попыток манипулировать мной? — издав лёгкий смешок, он провёл ладонью по одеялу, остановившись около моих бёдер. И правда, а что бы я сделал, если бы Каваки обманул меня? Расстроился бы? Обиделся? Я опустился на подушку, положил руки под голову и прикрыл глаза. Каждый раз, когда я предпринимал попытки добиться своего с помощью каких-то уловок и психологических приёмчиков, ситуация оборачивалась против меня. Я вполне осознавал, что поступаю неправильно, и, наверное, в какой-то степени даже подло, но мне было важно добиться своего, пусть хотя бы так; я не доходил до маразма и не мучился угрызениями совести после, а значит в целом действовал правильно. Однако где-то я по-любому ошибался, сворачивал не туда — другого объяснения своим провалам я найти не смог. — Ничего. Просто ты огорчишь меня, — спокойно ответил я. — Я уж подумал, что ты уснул, — признался Каваки и потрепал мои волосы. — Ладно, выздоравливай, — он вздохнул и встал с кровати. — Не уходи, — попросил я, приподнявшись и схватив его за руку. — В чём дело? — он обернулся на меня, не став вырываться, что показалось мне необычным. Я оказался в тупике, в который загнал сам себя обыкновенной просьбой. Для меня всё было очевидно — мне банально хорошо, когда он рядом. Тем не менее, такая причина показалась мне чересчур прозаической, поэтому я сказал то, что следующим пришло на ум: — Знаешь, мне ведь уже намного лучше, — я вылез из-под одеяла. — И? — он поднял одну бровь. — Может мы… ну, знаешь, — я подмигнул. — Я совру, если скажу, что не хочу этого. Но ты либо бредишь, либо отупел. Даже если бы ты не орал как резаный, сюда в любой момент могут зайти. Кретин, — чуть тише произнёс Каваки, и его запястье выскользнуло из моей руки. — Ты что, постоянно только об этом и думаешь? — Не постоянно! — запротестовал я. Каваки посмотрел на меня так укоризненно, что мне стало не по себе. — Впрочем, иногда бывает… — раскололся я, и стыдливо провёл освободившейся ладонью от шеи к затылку. — Отложим это до более подходящего момента, — он сделал шаг к двери. — Нет! — прикрикнул я. — Хочу сейчас! Сам не знаю, что на меня тогда нашло — я даже не был возбуждён в тот момент. Вероятно, я сказал это, потому что каждый наш с Каваки спор воспринимался мной как некое состязание; игра, не имеющая чётких правил, но возносящая победителя на пантеон и низвергающая проигравшего в бездну ада. Даже когда разногласия между нами возникали по сущим пустякам, во мне просыпался азарт. Я не мог остановиться, даже если понимал, что ошибаюсь — просто пытался ошибаться до тех пор, пока наконец не окажусь правым. — Боруто, мать твою… не истери, — Каваки страдальчески вздохнул и попытался снова напугать меня укоризненным взглядом, однако в этот раз он на мне не сработал — я уже вошёл во вкус. Я лихо спрыгнул с кровати, и, схватив Каваки за ворот безрукавки, повалил прямо на мятое тёплое одеяло, а сам залез на него, прижимая тазом к постели. На его лице одна за другой сменялись эмоции: непонимание, злость, и, в конце концов, принятие и безмятежность. — Я хочу сейчас, — повторил я чуть тише. — И ещё я хочу быть сверху. — Ага, ты уже говорил это, — он наигранно зевнул, прикрывая ладонью рот. — Можешь не стараться — ничего не будет. — Будет, — я закусил губу и начал стаскивать с него брюки. — Нет, — крепко сжав моё запястье и понизив тон голоса, сказал Каваки. Злясь, я резко выдохнул через нос и попробовал стянуть его штаны другой рукой, но и она была поймана. — Что собираешься делать дальше, кретин? — он ухмыльнулся. Я недовольно выпятил нижнюю губу и решил пуститься во все тяжкие. — К-Каваки, я… я так долго этого ждал, — я заёрзал на нём, томно прикрыв глаза и поддельно вырываясь из его захвата. — Пожалуйста… я так хочу тебя, Каваки, — прошептал я и издал тихий стон. Нещадно краснея, он выпустил мои запястья и закрыл лицо руками, пробубнив в них что-то неразборчивое. — Чего? — с задором в голосе переспросил я; скрывать ликование от предвкушения скорой победы было выше моих сил. — Продолжай, — скользнув ладонями ко лбу и всё ещё прикрывая ими глаза, произнёс Каваки. Я опешил, не сразу поняв, что именно мне нужно продолжить, но предположил, что случайно отыскал один из его скрытых фетишей, и решил надавить на него, словно на болевую точку, ещё сильнее. — Каваки, я л-люблю тебя… Умоляю… — я прищурился от удовольствия, которое испытывал глядя на его горящие щёки и то, как он плотнее и плотнее теснит к глазам ладони. — Трахни меня, Каваки-кун, — просительно пробормотал я почти над его ухом — ближе просто не дотягивался. Он зажал рот рукой — видимо, чтобы не застонать, — и мне удалось наконец заметить, как сильно он зажмурил глаза. Другую руку он потянул к паху, но я опередил его, первым положив свою ладонь на его член. Никогда прежде я не видел Каваки настолько смущённым. «Ну что, не я один здесь извращенец, не так ли?» — подумал я, но вслух ничего не сказал. Подвинув таз чуть выше и сев на его пах, я поцеловал его в руку, которой он закрывал рот, провёл языком между зажатыми пальцами и отстранился. Он убрал ладонь и приоткрыл глаза, видимо, ожидая, что теперь я поцелую его губы, но вместо этого я уткнулся в его шею и прохрипел: — Пожалуйста, Каваки-кун, давай сделаем это… я больше н-не могу терпеть… — Чёрт… — он резко и крепко обнял меня, прижал к себе до боли в рёбрах. — Доставай смазку. Я сейчас к хренам взорвусь. Каваки расцепил руки, выпуская меня. Я слез с него, подошёл к тумбочке и, порывшись в бумажках и свитках, вынул из-под них смазку и коробочку презервативов. Вытащив один, я вернул коробочку на место и задвинул ящик толчком бедра. Потом подумал, взял краешек презерватива зубами и снова забрался на Каваки. Он взял презерватив и надорвал упаковку. Я приподнялся и начал целовать его, пока он спускал брюки и надевал защиту. Закончив, Каваки провёл ладонями от моего живота к груди и слабо оттиснул, чтобы разомкнуть поцелуй. — Давай, мне уже больно, — сказал он, кладя руки на мои бёдра и помогая снять штаны. Затем выдавил смазку на руку и, проведя ей по члену, тяжело выдохнул. — Хотел быть сверху? Садись, — предложил Каваки, когда я разделся снизу по пояс. — Хм-м, — протянул я, прикидывая, как мне лучше для этого залезть. — Ну, давай попробуем… — я навис над ним на корточках и раздвинул ноги, не решаясь опустить таз. Я не был озадачен, почему всё ещё находился в здравом рассудке — я уже давно догадался, что крышу мне сносит тогда, когда Каваки меня тискает — поглаживает, целует, уделяет много внимания предварительным ласкам. И чем дольше он это делает, тем плачевнее ситуация. И в этот раз, когда заводил его я, моя теория полностью подтвердилась. — Я помогу, — хмыкнул он, вновь взяв в руку член и направляя его. Другой рукой Каваки надавил на моё плечо, заставляя сесть. Первое, что я почувствовал поддавшись — холод смазки, её склизкость и боль, но когда член проскользнул глубже, я ощутил, каким он был горячим. Это помогло мне немного расслабиться; я аккуратно приподнял таз и снова его опустил. Было неприятно от распирающего ощущения, но боль как таковая ушла. Я повторил действия, уже чуть ускорившись, а потом ещё, и ещё, и ещё. Теперь распирание стало приносить удовольствие, и я увеличил амплитуду; блаженное выражение лица Каваки свидетельствовало о том, что я всё делаю правильно. Когда мне стало откровенно доставляюще-приятно, я понял, что устаю — для каждого подпрыгивания затрачивалось куда больше усилий, чем в начале, и вскоре мои ноги задрожали, и я просто обессилено опустился, немного запыхаясь. Каваки взял инициативу в свои руки — в прямом и в переносном смысле. Он приподнимал меня и опускал, и затем, ускорившись, чуть ли не дрочил себе мной. Как-то досадно, но в то же время чертовски хорошо было об этом думать. — Я тоже устал. Сменим позу? — спросил он, замедлившись и проведя ладонями по моим ляжкам. — Угу, — ответил я, понимая, что это, вероятно, первый и последний раз, когда я был сверху — пусть и не совсем так, как представлял это. Ноги окончательно затекли. Я с трудом приподнялся и встал на четвереньки, ожидая, что Каваки подвинется, и я лягу на его место. — Отлично. Стой так, — сказал Каваки, слезая с кровати. Затем он положил руку на мою голову и немного надавил, и я податливо опустил её. — Идеально. Внезапно ко мне пришло осознание, что он стоит сейчас сзади и видит всё. — Погоди, может-… — нерешительно начал я, приподнимаясь, но осёкся и стиснул зубы, когда ощутил, как его член вошёл в меня во всю длину. Это положение понравилось мне куда сильнее — оно давало гораздо больше ощущений. Вжавшись в одеяло, я тихо постанывал, а Каваки постепенно наращивал темп. Он скользнул рукой к моему члену и обхватил его, двигая кистью в такт движениям бёдер. Одурманивающее чувство было на подходе, и я вцепился зубами в ткань одеяла, боясь застонать слишком громко или сказать что-нибудь неловкое в порыве страсти. Бешеный ритм не давал мне возможности опомниться, и внизу живота нарастало своеобразное волнение, предвещавшее скорый оргазм. Ещё несколько фрикций, и, взвыв, я рефлекторно выгнулся в экстазе. Каваки снова прижал меня к постели — на этот раз за плечо и куда крепче, чем прежде — и, поставив одну ногу на её край, продолжил акт. Казалось, что я плавился — тело горело, и я не знал, виноват в этом секс или поднявшаяся от болезни температура. Хотя Каваки был резок и грубоват, меня окутывала тёплая нега. Особенно жёсткий толчок, следом — помедленнее, прерывистые — и он кончил. Удовлетворённость — вот слово, идеально описывающее моё состояние на тот момент. Отдышавшись, Каваки вынул член, и я перевернулся на спину. Он снял презерватив, завязал его конец в узелок и потянулся за салфетками. Ему захотелось покурить, и я, застегнув спортивную куртку, принялся кутаться в длинный красный шарф, принадлежавший отцу. Каваки застыл у порога и, не поворачиваясь ко мне, тихо произнёс: — Чёртова дверь… всё это время была не заперта…