***
Сам того не замечая, Марк всё время мысленно возвращается к Донхёку. Их последняя встреча в актовом зале чудится ему лишь сном, но воспоминание об ощущении чужой узкой ладони в своей слишком отчётливо. Взгляд также натыкается на знакомую фигуру в столовой, коридорах и общей комнате, но Донхёк никогда не смотрит на него. Марк понимает, что сам виноват в его безразличии, ведь вёл себя как полный кретин, но ему становится невыносимо от тоски и желания вновь прикоснуться. После разговора с Сончаном до него начали чаще долетать обрывки чужих сплетен, и Марк невольно прислушивался к другим людям — в надежде услышать что-то хорошее. Раньше жизни окружающих мало его волновали, но в этот раз было сложно сопротивляться. То ли любопытство, то ли ещё какие чувства не позволяли отпустить ситуацию. Марку было сложно поверить, что такой человек, как Ли Донхёк, на самом деле лишь очередной золотой ребёнок, но и безоговорочно доверять парню он не мог. — Пап, расскажи, как ты смог остаться самим собой в этом мире? — запинаясь просит Марк отца, когда на выходных они созвонились. Джено ушёл к приятелям, поэтому комната снова в распоряжении Марка. — Что-то случилось, сынок? — обеспокоенно спрашивает мужчина на том конце. Получив отрицание, как-то тяжело вздыхает. — Не уверен, что могу ответить на твой вопрос. Когда я был в твоём возрасте, мне не было дела до чего-то, кроме науки. Я бы сказал, что твоё рождение — настоящее чудо, подарок свыше для такого нелюдимого человека. Быть самим собой не сложно, когда нет тех, перед кем нужно притворяться. Но я не хочу, чтобы ты становился вторым мной. Твоя мать была единственным человеком, с которым я постоянно общался, а после её смерти и твоего взросления я снова становлюсь отшельником. Это не очень весело, знаешь… Горький смешок отца долетает до Марка, и парень сильно кусает губу. Ему становится безумно грустно от осознания, что его отец несчастный человек. Раньше он никогда не углублялся в размышления о жизни их семьи, но после смерти мамы от продолжительной болезни они с папой стали намного реже ходить в гости и устраивать праздники, посещать людные места и отправляться на популярные мероприятия. Они погрузились в работу над исследованиями и экспериментами. Маленький Марк с готовностью и радостью усваивал новые знания, а папа отыскал в сыне единственное утешение. — Почему людям так важно, сколько денег у тебя в кармане и как много ты получил приглашений на дни рождения? — отчаянно спрашивает Марк и прикрывает глаза ладонью. Голова не перестаёт болеть уже несколько дней. — Разве чужое внимание к себе важнее, чем собственные желания и принципы? Я совсем не понимаю этот мир, где каждый считает своей обязанностью сунуть нос в чужую жизнь и обсудить её на обеденном перерыве. — Не всё так просто, мальчик мой, — голос отца звучит устало, но улыбка скользит в нём нежностью и теплом. — Я понимаю, что твоя школа далеко не добродетельный фонд и студенты там с пелёнок знают правила игры для больших денег и власти. Но ты тоже должен понимать, что у них связаны руки. Какими должны вырасти дети, видя пример своих родителей? Сплетни, интриги, тайны — они не могут без этого. Я хочу верить, что там есть много хороших ребят, с которыми тебе комфортно. А ты должен помнить, что не всё, что говорят, правда. Если все тычут пальцами и говорят о виновном, ты должен убедится в правдивости их слов самостоятельно, а не слепо следовать за толпой. Деньги решают многое, но не всё. Сказанное отцом не является огромной загадкой или чем-то неожиданным для Марка, но ему нужно слышать это от кого-то другого, потому что в собственной голове это кажется наивным детским лепетом. Он помнит, сколько слышал небылиц о собственной семье, большинство из них были сущим бредом, но почему-то сейчас сложно отсеять такую же ерунду об учениках школы. — Я не знаю, как отыскать правду, — взгляд Марка мечется по размытому пейзажу за окном. Дождь льёт целый день, поэтому в комнате стало зябко, а от влаги волосы снова начали виться. — Я боюсь ошибиться и довериться не тому человеку. — Как бы банально не было, но разговоры решают всё. Природа дала нам способность говорить, чтобы решать все проблемы, но многие забывают об этом. И, Марк, слушай своё сердце. Оно у тебя чистое и доброе, научись ему доверять, но при этом не отключай голос разума.***
Уже знакомое, но неизученное волнение охватило Марка, когда он перед завтраком захватил с кухни несколько бутербродов и, минуя столовую, поспешил в теплицу. В выходные дни студентов строго не контролировали, а в воскресенье и подавно (почти все работники уходили в церковь на мессу, чтобы показать пример современной молодёжи). В восемь общежитие оживало, но Марк любил время именно перед этим. Пока все ещё спят или лениво собираются, коридоры кажутся сакральным местом, а со стороны здание будто дышит благодатью. Теплица была самым любимым местом Марка в мире. Он очень гордился тем, что смог создать своими руками, и отец был рад узнать, что у него всё получилось. Сюда никто из школы не ходит, и лишь Донхёк теперь имеет доступ к этому секрету. Мысль, что это могло бы быть их местом для тайных свиданий одновременно волнует, смешит и пугает. Даже если они этого оба очень хотят, разве они заслуживают друг друга? С каждым днём становилось всё холоднее и холоднее, поэтому Марк спешит зайти внутрь теплицы. Зимой здесь очень необычно — за окном снег и мороз, а с обратной стороны всё так же буйно цветут орхидеи и лианы тянутся к небу. Сложно поверить, что такое возможно. — Как ты можешь находится здесь столько времени? — за спиной появляется Донхёк, недовольно морщит нос и бурчит. — Это правда невероятно красиво и просто волшебно, но эта влажность! У меня такими темпами на голове будет рамён. Марк бы хотел ему что-то ответить, но язык не поворачивается, пока глаза жадно, изголодавшись осматривают парня. В своих мыслях он потерялся настолько, что не заметил, как простоял на месте в ожидании его двадцать минут. Донхёк в этот раз тепло оделся, но его красные уши и щёки с носом над шарфом всё ещё привлекают внимание. Кажется, что здесь ему и место. — Я привык просто, — всё же проговаривает Марк и указывает на стул. — Я очень рад, что ты пришёл. Вчера вечером Марк подбросил Донхёку в комнату конверт с запиской, где просил прийти в теплицу. В глаза просить было слишком неловко, а номерами телефонов они так и не обменялись. — Тебе повезло, потому что я не сразу нашёл записку, — хмыкает Донхёк и очаровательно улыбается. Загадочно и хитро, но в то же время по-доброму. Красиво. — Мы с Джемином с самого утра в комнату не возвращались, были в городе, — его рука будто автоматически взъерошивает непослушные рыжие волосы и вновь ныряет в карман. Марк не сразу заметил, что цвет обновили. — Конверт дверью отбросило к кровати, а нашла его вообще Минджон, когда пришла перед самым отбоем, чтобы проверить мой костюм. — Прости, я как-то не подумал, что такое может произойти, — Марк неловко усмехается и отводит взгляд в сторону. Для него Донхёк — чужак, инопланетянин или странник из другого времени. Смотреть на него тяжело, но и отпускать из своей жизни не хочется. При этом Марк эгоистом себя не чувствует, лишь Тесеем в лабиринте. Ему нужно лишь найти свою Ариадну, чтобы выбраться из западни. — Так, что ты хотел? — неуверенно тянет Донхёк, когда пауза становится непозволительно длинной. Он подбирает со стола опавший листочек и принимается крутить между пальцами, шмыгая носом. — Прости меня, Донхёк. Я вёл себя неправильно по отношению к тебе, — слова выходят уверенными и чёткими, хотя внутри всё дрожит от волнения и ожидания чужой реакции. — Ты кажешься мне очень хорошим человеком, я верю в твою искренность со мной, и этого мне достаточно. В школе всякое говорят, но я предпочитаю оставаться на твоей стороне. Я хочу поддержать тебя. Становится легко и спокойно, и Марк уверен, что сделал правильный выбор. Зло имеет много разных лиц, оно умеет прятаться и меняться, но суть его всегда одна. Донхёк же сияет ярче самого красивого бриллианта, а взгляд его остаётся чистым в любой ситуации. Марк это видит и верит ему. — Ты причинил мне боль, Марк Ли, — судорожно выдыхает Донхёк и поджимает губы. — Я не хотел, чтобы ты сомневался во мне и моей честности, но ты ведь именно это делал всё время, что обходил меня стороной? Это очень ранит меня. Услышанное вонзается острыми иглами в открытое сердце, но Марк понимает, что заслужил. Донхёк ведь тоже мучался в догадках. Его хочется обнять или молить о прощении на коленях, но Марк остаётся на месте, стискивает руки в кулаки, чтобы найти силы выдержать удары. Они с Донхёком ещё не успели стать друг другу кем-то близким, но уже наделали ошибок. И это люди называют светлыми чувствами? — Оправдываться будет худшим решением сейчас, — Марк собирает остатки своей уверенности и поднимает взгляд на грустное лицо Донхёка. — Но мне правда жаль. Я совсем не умею общаться с другими людьми, но с тобой мне очень хочется. Я нуждаюсь в тебе, Донхёк. Перед этой встречей Марк много раз прокручивал свои слова в голове, но сейчас говорит совсем иначе. Раньше такая мысль не проскальзывала в его голове, хотя оказалась самой правильной. Марк не хочет вновь оставаться одним в своём коконе, потому что Донхёк снится ему почти каждую ночь. Между ними повисает тишина, по стеклу начинает тарабанить дождь, а всё, что слышит Марк, это шумное дыхание напротив. Даже если сейчас начнётся война, для него окружающий мир исчезает, остаётся только поляна и теплица на ней. Донхёк кусает губы и мелко дрожит, пока борется сам с собой. — Я поверю тебе в этот раз, Марк Ли, — говорит он, открыто смотря прямо в глаза. — Хочу, чтобы ты оказался тем, кем показался мне, но если ты не будешь верить мне… Я больше не прощу тебя. — Спасибо, Донхёк-а, — Марк облегчённо улыбается и поправляет на носу очки. Ему с Донхёком комфортно и тепло, поэтому он не будет терять возможность узнать его получше. Он не сможет жить, как его отец. Вместе они поливают растения, обрезают сухие ветки и больные листья, Марк подвязывает стебли и лечит болеющее деревце, улыбаясь расспросам Донхёка. Парень рядом с ним увлечённо наблюдает и старается помочь, их плечи соприкасаются от близости, и от этого сердце пропускает удар. В окошко заглядывает знакомая гостья. — Привет, Рыжая, — улыбается Марк, открывая створку для пушистой белочки. — Приноровилась ты сюда бегать… Донхёк, знакомься с Рыжей. Она иногда прибегает сюда погреться и поесть. Донхёк подходит ближе и наклоняет голову вбок. Белочка заинтересованно поднимает морду и принюхивается к незнакомому человеку. Марку забавно наблюдать за этим действием, поэтому он не решается вмешиваться. — Можно погладить? — тихо спрашивает Донхёк и, получив разрешение, медленно протягивает ладонь. Они со зверьком осторожничают, стараются понравиться друг другу. — Такая пушистая, — хихикает Донхёк и забирает белку к себе в руки. — Как ты знаешь, что это одна и та же? — У неё брюшко всё рыженькое, только на груди маленькое светлое пятнышко. У здешних белок брюшко белое, а у неё нет, — отвечает Марк, пока ищет пакет с орехами, который держит здесь для таких случаев. — Поэтому она Рыжая. — Она красавица, — кивает Донхёк и осматривает белочку со всех сторон, гладит и прижимает к себе. Из-за гостьи они задерживаются в теплице до самого обеда. Донхёк упёрся, что не хочет выгонять её под дождь, поэтому всё время забавлялся, как ребёнок, а сам Марк занялся эко-системами в аквариумах. Ему хотелось остаться в этом моменте как можно дольше, ведь смех Донхёка не умолкал и никто не мог нарушить их идиллию. Возвращаясь в общежитие, они прижимались друг к другу под одним зонтом и договорились пообедать вместе. В груди впервые за месяц разливалось настоящее тепло.***
После этого Донхёк начал буквально купаться во внимании и заботе Марка. Ему было до чёртиков приятно ловить на себе долгие взгляды, отвечать на искренние вопросы о самочувствии и делах и много разговаривать о том, что интересно только им двоим. Парни виделись каждый день и старались проводить время вместе даже за учёбой. Донхёку это невероятно льстило и заставляло чувствовать себя по-настоящему значимым. Друзья реагировали по-разному, но он не собирался оправдываться перед ними. Его личная жизнь — дело его и человека, которого она затрагивает непосредственно. Поэтому строгий режим дня в школе выводил из себя. Здесь даже прогулять занятия фактически невозможно, а выполнение домашнего задания проверяют с невероятной дотошностью. Здесь не хватало свободного дыхания, и Донхёк был очень рад, что участвовал в постановке. На сцене у него получалось раскрепоститься и не думать об ограничениях и правилах, в тот момент он становился совсем другим человеком. — Ты точно раньше нигде не выступал? — спрашивает профессор в один день, когда Донхёк отыграл свой монолог и спускался со сцены. — У тебя очень хорошо получается даже без моих подсказок, ты тонко чувствуешь персонажа, пропускаешь его сквозь себя. — Это мой дебют, профессор. Я рад, что всё получается, — улыбается Донхёк и старается скрыть румянец смущения. Ему важно слышать похвалу. — Ты настоящий молодец, — шёпотом добавляет Карина, опустив голову на плечо друга. То, что она тоже согласилась играть, Донхёка очень удивило. Девушка прирождённый лидер и бизнесвумен, она сможет стать достойной наследницей корпорации своих родителей. И это не только из-за долга или чувства вины, а настоящее желание и стремление. Это сложно понять мятежнику по духу Донхёку. — Спасибо, — отвечает парень и зарывается пальцами в распущенные волосы Карины. Они у неё густые и здоровые, очень мягкие и невероятно красивые. Хорошо, что не испорчены краской. — У тебя тоже здорово получается. И я рад, что ты здесь. Какое-то время они молча наблюдают за репетицией, машут Ренджуну, которого привлекли к оформлению сцены, и перебрасываются парой фраз с Минджон. Девушка носится по всей территории школы и успевает делать массу дел за короткий промежуток времени. Просто поразительно. — Она мне нравится, — тихо признаётся Карина уже после репетиции, когда они с Донхёком вместе направлялись к общежитию. — Минджон-и напоминает волшебницу из детских сказок, у меня не было ни шанса остаться в стороне, — она хмыкает и засовывает руки глубже в карманы. Её плечи напряжены, будто девушка хочет стать менее заметной. — Минджон-и всем нравится. Но ты же имеешь ввиду особенное “нравится”? Карина молча кивает, несколько минут они идут в тишине. Осенью дни становятся совсем короткими, поэтому темень окутала их со всех сторон, а свет редких фонарей и из окон помещений мягко облизывает замёрзшие фигуры. Но атмосфера вокруг вовсе не мрачна, а больше напоминает отчаянное одиночество и обречённость. Донхёк думает, что понимает подругу. Некоторые люди самим своим существованием заставляют обожать себя, они умеют очаровывать одним только взглядом, поэтому влюбляются в них каждый день. Но Минджон делает это не нарочно, она просто такая, как есть. — Хочешь ей признаться? — всё же спрашивает Донхёк. — Скорее нет, чем да, — задумчиво тянет Карина и немного нервно дёргает уголком губ, будто в попытке улыбнуться. — Мне кажется, что у неё кто-то есть, не хочу огорчать её своими чувствами. К тому же, мне достаточно просто знать, что с ней всё хорошо. Я смогу быть для неё подругой. — Будь в порядке, хорошо? — просит Донхёк, оказавшись в холле общежития. Им в разные стороны, и он не хочет заканчивать разговор вот так. — Если захочешь поговорить, приходи ко мне. Я рядом и готов помочь. — Спасибо, Хёк-и, — Карина улыбается как-то вымученно, но благодарно, и, махнув рукой, уходит к себе. После неё остаётся мрачный осадок на душе. Донхёк помнит, как страшно было признаваться даже самому себе в чувствах к ЯнЯну, но ему повезло, что они оказались взаимными. Карине же придётся бороться со всем самостоятельно и переваривать свою симпатию в самой себе. О чувствах написано уже миллионы страниц, всё знакомо и изучено, но справляться с ними правильно так никто и не научился. С тяжёлым сердцем Донхёк свернул к себе и заметил Марка, который шёл со стороны прачечной с тазиком с одеждой в одной руке и телефоном в другой. Он что-то тихонько напевал себе под нос и не замечал ничего вокруг. — Джастин Бибер? Не ожидал, — громко хмыкает Донхёк, привлекая к себе внимание. — О, Донхёк, — Марк по-дурацки улыбается и останавливается посреди коридора. — Почему так поздно возвращаешься? — Репетиция была. Какие планы на вечер? — Было “одиноко тухнуть над книгой”, но теперь хочу пригласить тебя к себе. Джено уехал на выходные домой, поэтому ты можешь остаться с ночёвкой у меня, — у Марка краснеют скулы, но Донхёк с удовольствием отмечает, что парень стал с ним смелее и откровеннее. Это очень радует. — Тогда к тебе. Только зайду в комнату переодеться и предупредить Джемина.***
Первое, что видит Донхёк, когда заходит в комнату Марка, это вырвиглазные трусы с изображением Железного Человека, которые висят среди остальной одежды парня на небольшой сушилке посреди комнаты. — Марк, ты серьёзно? — смеётся Донхёк, указывая на вещь. — Тебе сколько лет? Юный фанат Марвела! Его смех оглушающими волнами отбиваться от стен комнаты и обрушиваются на застывшего Марка. Он как-то не думал об этой неловкой ситуации, что была неизбежна, но уже поздно как-либо оправдываться и спасать свою репутацию, поэтому он почесывает затылок и смущённо улыбается. — Какая разница? Бельё всё равно никто не видит, — бормочет он, решаясь заглянуть в глаза Донхёку. — Они были со скидкой, да и я правда люблю Марвел. — Ты просто открытие года, Марк, — вздыхает отсмеявшись Донхёк и смотрит в ответ с ощутимой нежностью. Марку от этого взгляда спирает дыхание. — Теперь у тебя есть я, можешь покупать красивые трусы. В этом предложении нет ничего такого, Донхёк наверняка просто шутит, но Марк невольно находить в нём двойное дно. Ему хочется верить, что Донхёк у него правда есть. — Чем займёмся? — непринуждённо продолжает гость, садится на кровать Марка и закидывает руки за голову. Он невероятно красив в белесом свете лампы, его глаза сияют жизнью и чувствами, а белозубая улыбка сносит крышу. — Я определённо хочу твоего эксклюзивного чая, даже принёс вот это. Он достаёт из рюкзака бумажный пакет с эмблемой пекарни из ближайшего городка и довольно играет бровями. — Как ты только смог?.. — поражённо спрашивает Марк, принимая угощение. Им оказались несколько пирожных и эклеров. — Нам же нельзя такое приносить. И когда ты успел? — Марк, нужно заводить правильные знакомства, — загадочно отвечает Донхёк. Больше Марк ничего не спрашивает, потому что прекрасно понимает, что под этим подразумевается. Но рядом с этим парнем совсем не страшно быть пойманным за нарушение устава общежития, чего Марк прежде никогда не делал. Они проводят вечер за настольными играми и весёлыми разговорами, а после отбоя в половине десятого включают небольшой торшер, чтобы допить третью порцию чая и просто молча смотрят друг на друга. Бесстыдно изучают лица — каждый миллиметр кожи со всеми подростковыми неровностями и детскими шрамиками. Будь на месте Донхёка кто-то другой, Марк ни за что не стал бы так себя вести и сразу бы отвёл пойманный взгляд. Только с Донхёком он может быть таким самоуверенным. Разве такое бывает? — Давай ложиться спать, — нехотя говорит Марк (шелестящим шёпотом, чтобы не спугнуть бабочек в животе). — Джено не против, чтобы ты переночевал на его кровати. Он вернётся только после обеда. Несмотря на поздний час, уснуть не удавалось. Всё тело зудело от желания, но Марку не удавалось его идентифицировать, а взгляд то и дело скользил в сторону другой кровати. В непроглядной темноте было сложно распознать Донхёка в ворохе одеял, но Марку казалось, что он чувствует кожей его неуловимое дыхание. Невыносимо находится в одной комнате, когда двери заперты и никто не помешает, и не иметь возможности обладать. "Теперь у тебя есть я". Произнесённая в голове эта фраза вызывала мириады атомных взрывов в животе. Лицо вспыхнуло ярким красным, а к горлу подступил неприятный комок из сегодняшнего ужина. — Спишь? — неожиданно шепчет Донхёк. Марк несколько раз моргает и проводит ладонью по лицу, чтобы прогнать задумчивость. — Нет, — мычит в ответ и переворачивается на бок в попытках всё же разглядеть Донхёка. — Это так странно, — плавно тянет парень, и голос его на слух как растаявший в какао зефир. — Я лежу в кровати парня, который выглядит, как божество, но все мои мысли заняты его противоположностью. Джено мне понравился с первого взгляда, но ты заставил меня смотреть только в твою сторону. Марк не знает, что может сказать. Он тяжело сглатывает и жуёт губу, пока тишина вновь повисла между ними. Проходит, кажется, четверть часа, и Марк думает, что Донхёк уснул, но тот снова заговаривает. — У Джено и Джемина мутное прошлое, я хочу помочь им разобраться с этим, потому что оно не отпускает их, тормозит и заставляет стопориться на одном и том самом маршруте. Но мне сложно что-то придумать, — он замолкает и шумно переводит дыхание, будто готовится к важному заявлению. — Куда больше мне интересно быть здесь, рядом с тобой. — Но мы же не только здесь бываем вместе, — Марк выталкивает из себя эти слова и борется с чувством растерянности и радости. — Я имею ввиду, что мне нравится быть с тобой всегда. Здесь — это в моменте. Мне хочется воспринимать это как длинную и захватывающую историю. Если вдруг случится извержение вулкана и мы все погибнет под тоннами лавы, наши с тобой тела будут рядом. И спустя время нас найдут и будут думать, чем мы занимались, о чём говорили и молчали, что скрывали, не решаясь признаться. Понимаешь? — Да, кажется, понимаю, — Марк вспоминает, как несколько лет назад ездил с отцом к Помпеям. Это была спонтанная поездка, когда они отправились в Европу в рабочую командировку, но управились раньше. Его сердце до сих пор отзывалось тем чувством абсолютного бессилия перед природой и сожаления об утраченных жизнях, планах, надеждах и воспоминаниях. Всё это исчезло в одно мгновение. Марк раньше не думал о себе в таком ключе, но он хотел бы в последний миг быть рядом с кем-то особенным. Они снова молчат, но это не вызывает тревогу. Марк никогда не был многословным, а Донхёку часто нужно время, чтобы собраться с мыслями и выбрать нужные слова. Это в нём Марку нравится, парень не разбрасывается лишними словами и очень много думает. Это очаровывает не меньше звонкого смеха. — Мир, в котором мы живём, отвратительный, а смерть — неизбежность, часть нашей жизни, её продолжение. Мы все умрём, но кто-то будет жить дальше. Наши же слова живут и того меньше. Поэтому, Марк, не говори мне того, что нельзя озвучивать вслух. — Наше молчание станет красноречивее всех поэм мира, — обещает ему Марк, ощущая тяжёлые удары сердца о рёбра. Донхёк благодарит его и сразу проваливается в сон.***
Время шло безумно быстро. Донхёку оставалось только отмечать дни в настенном календаре и считать недели. Ноябрь был отвратительным месяцем, когда холод вместе с заморозками и влажностью проникали в помещения, а любая вылазка на свежий воздух заканчивалась красным носом и пальцами. Но в этом году он гулял непозволительно много: между корпусами из-за занятий и репетиций, с друзьями вокруг общежития, с ЯнЯном к стадиону (парень любил бегать и тащил с собой Донхёка для моральной поддержки) и с Марком в лесу. Близился день благодарения, и многие студенты были в предвкушении, ведь почти все отправлялись домой на выходные. Этот особенный праздник очень нравился Донхёку, хотя в его семье его не отмечали. Он с удовольствием слушал планы остальных ребят. — Вы же не католики, — замечает Джемин, указывая на него и ЯнЯна, когда все собрались в столовой на ужин. Донхёк сидел рядом с ЯнЯном и Ренджуном, а напротив были Джемин, Минджон и Карина. Их компания была разношёрстой, но как-то так случилось, что все между собой хорошо общались и привыкли есть вместе. Даже Джемин остепенился в их кругу. — Что будете делать сами-то? — Я еду домой, — первым отвечает ЯнЯн. — Я протестант, а это даже больше наш праздник, чем католический. Остальные присутствующие насмешливо фыркают и синхронно закатывают глаза, от чего громко смеются. — А ты, Донхёк-а? — продолжает разговор Минджон. — Я останусь здесь, — парень пожимает плечами и тянется за яблоком. — Мы не празднуем этот день, но мои родители наверняка будут на каком-нибудь мероприятии, а я такое терпеть не могу. Лучше останусь в школе, отосплюсь, почитаю, закончу костюм. — Тоска смертная, — тянет Джемин с дразнящей улыбкой, которая резко пропадает, стоит парню перевести взгляд куда-то за спины друзей. Донхёк непонимающе хмурит брови и оборачивается. За ним стоит Джено, сжимающий в руках книгу и смотрящий самым чистым и невинным взглядом. Донхёк сглатывает, когда замечает серьёзный взгляд Марка с соседнего ряда и рядом с ним подозрительный Сончана. — Донхёк, можно тебя на минутку? — спокойно просит Джено и указывает на выход кивком головы. Он, как всегда, невероятно мягкий и добрый на вид, но Донхёк замечает краем глаза, как Джемина передёрнуло от одного только звука его голоса. — Да, — кивает он и быстро следует за сокурсником. Джено машет своим друзьям из спортивной секции и заводит парня за угол в коридоре. Сложно даже предположить о чём сейчас пойдёт речь. — Не буду ходить вокруг да около, поэтому вот, — Джено вытаскивает из книги сложенный пополам альбомный лист и протягивает вперёд. — Не мог бы ты попросить ЯнЯна разместить это в следующем выпуске газеты? — Почему сам не попросишь? — Донхёк разворачивает лист и поражённо охает. Перед ним оказывается портрет Джисона и небольшой текст в память об умершем мальчике. — Не думаю, что я имею право размещать такие статьи. Я не хочу, чтобы все знали, что это был я. А ты хорошо знаком с ЯнЯном, он тебя послушает. — Они догадаются, что это ты мне передал. Все видели, как ты меня попросил о разговоре. — Скажи, что я спрашивал о домашке по литературе. Пожалуйста, Донхёк, помоги. Я отплачу тебе, всё, что скажешь, сделаю, — выражение лица Джено становится настолько умоляющим, что сердце сжимается от сочувствия. Его взгляд искренний и в нём просто плещется безграничное море сожаления и грусти. Донхёк не знает, как ему можно отказать. — Хорошо, я выполню твою просьбу.