(un)learning

У Павла адски болела нога.       Он шёл не меньше часа, но всё еще был на полпути от входа на станцию, которую искал. Каждый его шаг ощущался так, словно в него опять стреляли.       Медленный темп, который он был вынужден поддерживать, из-за больной ноги, заставлял его полагаться на скрытность гораздо больше, чем обычно. Если демон или стая стражей найдут его прямо сейчас, ему конец.       Он никак не сможет скрыться от них на таком незащищенном участке, он не был настолько подвижным, поэтому вряд ли смог бы дать отпор.       По крайней мере, сейчас всё было тихо, это дало ему возможность как следует оценить обстановку вокруг.       Он никогда не бывал здесь раньше. Или, может быть, в далёком детстве, до того, как упали бомбы, но он не помнил точно. Это так странно, ведь весь этот мир, который когда-то принадлежал им, находится прямо над их подземным царством туннелей. Ему представлялось это так, как он видел на картинках. Нетронутые здания, люди, занимающиеся повседневной рутиной, птицы и самолёты в небе…       Но всё, что он видел — это отчаяние. Даже те два одиноких стража, упивающихся какой-то бедной, несчастной душой, пытавшейся пройти здесь, вон там, в дальнем левом углу, казались жалкими.       Он надеялся, что Артём справился.       Павел предполагал, что это, должно быть, примерно тот же путь, по которому он шёл, поскольку оба следовали в одно место.       Он оглядывался на каждое, даже на отдаленно свежее тело, боясь увидеть зеленые глаза его Д’Артаньяна, смотрящие на него в ответ.       Он даже не хотел думать о планах его руководства.       Темнело.       –       Павел знал, что у рейнджеров была база в церкви.       У Красной Линии было немало шпионов. Вот чёрт, когда его схватили нацисты, он и сам шпионил, пытаясь выяснить местонахождение Д6.       Он понимал, что было бы не совсем разумно врываться туда. Если кто-нибудь узнает его, или просто решит, что мужчина представляет угрозу, его тут же застрелят. И он сомневался, что они проявят такое же милосердие, как Артём.       Так что, вместо этого он постучал.       И ждал.       И снова постучал.       — Там вообще есть кто-нибудь?       — Пароль!       Дерьмо.       — Э-э, я не знаю. Я не один из вас. «Замечательно, Паша» — подумал он. В это нет ничего подозрительного.       Наступил момент тишины, и он уверен, что люди на другой стороне о чем-то разговаривали.       — Тогда как ты тут оказался? — откликнулся настороженный голос за дверью.       Ладно, здесь ничего не выйдет.       — Я искал проход в Полис, как беженец с Красной Линии.       Еще несколько секунд без ответа, и дверь приоткрывается, а за ней показывается лицо, внимательно изучающее его.       — С Красной Линии? Ты выглядишь молодым и здоровым. Дезертир значится?       Павел не был уверен, как долго он отсутствовал там, и не знал, удалась ли Корбуту атака, которую он планировал, произошла ли она вообще. Но он полагает, что быть дезертиром было бы в его пользу здесь. И… разве это не то, кем он является, в конце концов? От этой мысли становится тошно. Он мог бы вернуться и принять своё наказание, как мужчина.       — Да.        Дверь приоткрылась шире, и человек, открывающий её, отступает в сторону, пропуская его. Павел подавляет облегчающий вздох. Он ещё не совсем там.       — Паспорт, — Павел выуживает документ из кармана куртки, и нервно протягивает его. Этот момент, который сделает или сломает его.       Рейнджер смотрит на бумагу, переводя взгляд на Павла и снова на бумагу.       — Сюда.       Что ж. Либо его ведут ко входу в Полис, либо туда, где смогут всадить ему пулю меж глаз с минимальными затратами.        Он сглатывает и следует за солдатом навстречу судьбе.       –       — И очевидно, они не застрелили меня, поэтому я здесь, — объясняет Павел.       Он всё еще сидел в той же позе, его переплетенные пальцы покоились на столе, на котором он сосредоточил глаза.       Артём, действительно, не знал, что и сказать. Ему было трудно представить Павла беженцем. Павла, который всего несколько недель назад, уверял его в необходимости коммунизма, предав его во имя этого.       Поэтому, вместо ожидающего ответа, он задает вопрос, мучивший его. — Мы…ты собирался предать меня изначально?       Павел сжимается при этом болезненном напоминании, но качает головой. — Нет, я искренне считал тебя своим товарищем. Я пытался договориться о твоём проходе через Театр, но вместо этого получил приказ арестовать тебя.       Он никогда не был многословен, но если раньше Артём не знал, что сказать, то сейчас он воистину потерял дар речи.       Он предполагал, что все это было спланировано заранее. Что Павел задумал всё это, как только их схватили, чтобы получить от него информацию, независимо от того, насколько хорошо они могли поладить.       Все его мушкетёрские штучки… он, действительно, это и имел в виду? Он понимал, что глупо зацикливаться на всем остальном, что он делал, но это задело его за живое. Быть Д’Артаньяном и Атосом заставляло его чувствовать себя легкомысленным ребенком, заставляло ощущать себя героями из истории, которые вместе могут справиться со всем.       Павел, кажется, улавливает блуждающие мысли Артёма и решает сменить тему.       — Так, кто твой друг?       Более высокий мужчина похожий на Павла, он не упускал из виду странный тон своего голоса, но предполагал, что это, должно быть, эмоции момента овладели им.       — Это Ульман. Он рейнджер. Он не раз спасал меня от нацистов, — усмехнулся парень.       Благодарный за беззаботный поворот в разговоре, Павел оглядывается на своего старого друга. — Ах, а я-то думал, что это наша фишка!       Он оба смеются, и Артёма почти выбивает из колеи, то, как легко они уловили хорошее настроение. Павел умел заставлять Артёма улыбаться, какой серьёзной и тяжелой не была бы ситуация. Как будто одного его присутствия и глупых высказываний было достаточно, чтобы поднять настроение молодому человеку.       — Кажется, мне пора спать. У нас с Ульманом завтра дела, — зевнул Артём.       — Да, да, конечно. Увидимся, я думаю… Может быть, — Павел поник в лице, отводя свой взгляд куда-то в стол.       Парень допивает свой напиток и встает. Он хлопает Павла по здоровому плечу так, будто они близкие друзья, которые не пытались убить друг друга недавно.       — Определенно. Если ты свободен, мы могли бы встретиться завтра за ужином, наверстать упущенное. Я угощаю.       Артём не просто протягивает метаморфическую руку, он преподносит весь мир на блюдечке с голубой каёмочкой, и шок искажает лицо Павла, от одной только мысли, что Артём всё еще может вынести его присутствие.       — О, хорошо, — он заикается, и Артём снова хлопает его по плечу, прежде чем уйти.       Он сидит там какое-то время, обдумывая изменения в настроение Артёма.       Это был поистине странный день.       Павел хватает полупустую бутылку и идёт к своей палатке.       Он спит лучше, чем когда-либо за последние месяцы.