токийские потрахушки

             ран самая настоящая змеюка. и такой же ленивый, выдыхается слишком быстро, чем нахоя неоднократно пользовался.              самоуверенный и слишком гордый хайтани в первый же день заявил ему, что никогда не будет снизу. хоя даже согласился тогда, но лишь глубокой ночью ран осознал, что его улыбка в тот момент гаденькой была и совершенно ничего хорошего не обещала. особенно его заднице.              старший кавата не был бы собой, если бы не рвался нарушить все запреты. тем более если это запрет на определенные прикосновения. глубокие и резкие, пока уставший хайтани мог только стонать, порой срываясь на угрозы, и устало дергать привязанными к изголовью руками.              он уже после первого оргазма собирался лечь спать, но пришлось еще раз ебать отчего-то слишком бодренького нахою. мало ему было, все подгонял, требовал активнее двигаться, бесил своим смехом и бесконечным желанием большего. словно у него где-то в груди вечный двигатель прячется. или сразу в члене, что продолжал стоять, весь перепачканный спермой, но все такой же твердый и пульсирующий.              и сбежать от него не получилось. хотя хайтани даже не пытался, не ожидая нападения на свое уставшее тело, что едва в сознании было. хотелось поскорее спать завалиться, а не ахуевать с того, как быстро его связали и ноги в стороны раздвинули, вновь гаденько улыбаясь и протягивая руки к самому, сука, неприкосновенному.              — не смей, блять.              — так останови меня.              нахоя снова смеется, поймав ногу, что пыталась его ударить, до болезненного вскрика за бедро укусил и приказал не двигаться, иначе придется забить на растяжку и так войти, скользя лишь на подсыхающей сперме. аргумент убедительный, а проникновение первого пальца неожиданно осторожное. как бы не хотелось отъебать до потери сознания, стоило хоть как-то отблагодарить за осторожную подготовку. а заодно и отомстить, ведь это слишком осторожно было.              слишком медленно, намеренно надавливая на бугорок простаты. не шевеля пальцами. просто давить, заставляя скулить и извиваться на кровати. ран так и не попросил большего, прикусив губу до крови, а нахоя все продолжал с ним играть, потираясь членом о татуировку на бедре. ожидая, когда тот сдастся и попросит.              ран сперва просил лишь остановиться и не долбиться в него настолько быстро, короткими толчками почти что вытрахивая душу из его уставшего тела, улыбаясь без конца, посмеиваясь порой, когда рана крупная дрожь била.              не хотелось признавать, что это приятно, пусть даже так грубо, оставляя синяки от пальцев на бедрах и следы укусов на плечах, выбивая стоны особенно сильными толчками, от которых пальцы на ногах подгибались и хотелось отпустить себя и наконец-то начать выпрашивать больше прикосновений. и плевать уже, что утром встать не сможет. так даже лучше, так он не сможет прикончить кавата, что жмуриться сильнее начал и с ритма сбиваться, пока тело предоргазменные судороги били, а хайтани под ним действительно по-змеиному шипеть начал от разливающейся внутри спермы. от уже болезненной пульсации в члене, к которому так никто и не прикоснулся.              — хоть подрочи мне.              — лучше еще разок трахну.              и теперь-то у хайтани совершенно сил не осталось, даже сопротивляться больше не мог, когда хоя его перевернул на кровати и вынудил на колени встать, чтобы одним толчком вновь наполнить, оставляя новые синяки на талии и засосы на спине.