токийские потрахушки

             Хаккаю нравится это. Чувство наполненности, чувство невесомости, чувство горячей влаги.              Он любит, когда Дракен вбивается в него до основания, кусая и без того усыпанные лилово-алыми метками плечи. Любит, когда по подбородку стекает слюна, щекоча шею и грудь. Любит, как кожаные ремни натирают запястья и звенят тянущиеся до потолка цепи, вынуждая на носочках стоять. Любит терять рассудок из-за ленивых ласк Мицуи, что постепенно на колени перед ним опускается, прижимается щекой к бедру и лижет член Шиба, заставляя терпеть и не дергаться сильно.              И пока Хаккай хнычет и извивается в руках драконов-близнецов, он хороший мальчик, его целуют и поощряют. Его хвалят и просят потерпеть еще немножко, пока Мицуя набросок не закончит в том альбоме, что приходится от всего мира прятать.              Хаккаю даже нравится терпеть. Нравится быть послушным, выгибать спину и поочередно имена любимых выдыхать, насаживаясь на Дракена, умоляя Такаши присоединиться, сгорая под его пристальным взглядом снизу-вверх. А хотелось под прикосновениями сгорать, но Мицуя последние штрихи делал и лишь щекотал горячим воздухом его член.              А потом снова лизать начинал, наконец-то закрывая альбом, отбрасывая куда-то в сторону и мокрую головку губами обхватывая. Взгляд предупреждающе строгий, не терпящий непослушания. В особенности когда Такаши решил насладиться терпким вкусом.              И терпеть от этого в разы сложнее. Невозможно почти, когда Дракен внутри что-то особо чувствительно-болезненное задевает, а Мицуя языком на уретру давит, от чего колени подкашиваются и глаза невольно закатываются. А вслед за ресницами дрожать все тело начинает, отдаваясь солью из глаз и на языке, когда контроль покинул тело, изливаясь белесыми каплями на лицо Такаши.              И приходится принимать наказание.              Об этом разомлевшему Хаккаю с дух сторон шепчут, снимая с цепей и на кровать толкая. Связанные руки теряются в ворохе одеял, и теряется равновесие, от чего на бок завалиться приходится, подставляя ягодицы под пару размеренных ударов. Боль несильная, но дрожащим воздухом из искусанных губ вырывается. За них Мицуя тоже накажет, целуя особенно медленно и долго, что приходится его грудь царапать в желании вновь научиться дышать.              Но дыхание спирает сразу же, как внутри четыре пальца оказывается. Дракен не жалеет ни смазки, ни Хаккая, растягивая его сильнее прежнего. Терпеливо подготавливая, пока Такаши отвлекает поцелуями, к себе на колени вынуждает сесть, за шею обнимать, пусть ремни до сих пор запястья раздражали.              Но от этого так хорошо, что перед глазами темнеет и хочется сильнее на язык и пальцы насадиться, отвечая на поцелуй и подмахивая бедрами. Чтобы с каждым толчком удавалось на простату надавить и обхватить губами язык Такаши, посасывая его и вылизывая, больше не краснея от этого. Румянец теперь лихорадочный был, а дыхание тяжелое, его не хватало и слишком много было.              Как и прикосновений. Ведь в четыре руки теперь ласкали, гладили, били несильно, в сознании удерживая, соски выкручивали, пока губы драконов на шее Хаккая танцевали, соединяясь порой быстрыми глубокими поцелуями и снова за плечи кусая.              Отвлекая от первого проникновения и вместе с тем на бедра надавливая, чтобы быстрее в себя Такаши принял, дрожа всем телом от переполняющих ощущений, сжимаясь судорожно, чтобы лучше прочувствовать. Шиба словно в бреду согласно кивал на все вопросы. Все хорошо, он в порядке, он дышит. Чуть царапает спину Мицуи, нетерпеливо подпрыгивает на его члене и скулит, когда теперь уже Дракен просит потерпеть немного.              Подождать, пока он медленно входит, выбивая остатки воздуха из легких и наполняя их сладким дурманом, что медленно по телу распространялся, окончательно путая мысли чрезмерным растяжением от двойной пульсации внутри.              Так хорошо, что терялось ощущение реальности и словно вновь наступала невесомость, расшатанная ритмичными толчками, что постепенно скорость набирали, двигаясь в унисон, целуя одновременно, сдавливая бедра и талию до синяков, что после от каждого прикосновения гореть будут, напоминая об этой ночи.              Ночи, когда два дракона обвили жаждущее тело Хаккая, вводя его в транс своим хриплым шепотом, что с двух сторон лился, прося продержаться подольше, не бросать их и в сознании оставаться.              Ведь так хочется запомнить мускусный аромат наслаждения, что тяжелыми прикосновениями и глубокими толчками пронизывал их тела, сплетенные воедино синхронными, словно в древнем танце, движениями.              И столь же древнее удовольствие искрами пронизывало изнутри, подводя к высшей точке, где долгий стон сцеловывается с губ и шеи, а связанные руки возносятся к потолку словно в молитве, пока тело наполняется драконьим семенем, что так и хочется навсегда внутри оставить, навечно оставаясь человеком, которого полюбили драконы-близнецы.              Ведь Хаккаю так нравится, когда его любят.