токийские потрахушки

             Он путается в ощущениях и не понимает уже, из-за наркотиков перед глазами все кружится или из-за нехватки кислорода — в горле размеренно движется чей-то немаленький член. И кто-то за косы дергает, чтобы Ран точно отстраниться не смог. Хотя он даже руку не смог бы сейчас поднять. Эти ублюдки точно знали, на что шли, и дозу четко рассчитали, лишив Хайтани даже четкого зрения.              По запаху, блять, найдет или посредством гаданий Хаджиме, но Ран убьет всех, кто сегодня к нему прикасался.              Если только сам до рассвета доживет, если выберется из этого третьесортного бара с Сибуе — черт его дернул пойти туда или судьба преждевременно расплатиться решила, но Хайтани никому этого с рук не спустит.              Лишь только сейчас по рукам его пускали, в живот били, не сдерживая силы, чтобы рот шире открыл, заглотил глубже и лежал смирно, пока его обычным маслом растягивали. И все приговаривали, что и за это благодарить должен, сосать усерднее и желательно стонать звонко, словно ему платят за это. Кажется, эти ублюдки сперва за его алкоголь заплатить пытались, за шлюху приняв.              Видимо, плевать им было, шлюха или король Роппонги перед ними, не церемонились совершенно, лишь собственные желания преследуя, и все смеялись над его жалким видом, даже слезы заботливо вытирая. И сверху дешевым бурбоном поливая, продлевая его удушье и отвращение. Но уж лучше горечь алкоголя, нежели давление потной мошонки на губы и ощущение полной беспомощности, когда под заливистый смех в него горлышко бутылки вставили.              Чтобы пальцы не пачкать — как-то так они себя оправдать пытались, глубже толкая, липкими пальцами за бедра удерживая. Ран даже толком не знал, сколько их, только чувствовал на себе их масляные взгляды, грязные руки и бесконечный смех, что уже на подкорке сознания выбился и заранее подписал контракт на сто кошмаров.              Жаль, это не обычный тревожно-омерзительный сон был, и удушающий захват на горле не мог пропасть со звуком будильника. Эти ублюдки на горло давили — уже делали — чтобы накончать внутрь и глубже парой толчков затолкать. И все равно по языку размазать, чтобы сны реалистичнее были, а их будущая смерть — как можно более жестокой.              И это единственной разумной мыслью было — желание каждую из двухсот шести костей им переломать и утопить в собственной же крови и моче за каждую секунду унижений, которые Ран уже пережил и еще несомненно переживет, валяясь безвольной куклой на потертом бильярдном столе.              Зеленый цвет и полынный вкус бурбона он уже возненавидел, как бы следующим собственное тело не стало, изнуренное ненавистными прикосновениями-ударами. И кто-то на край стола рывком тянет, скидывая на пол несколько шаров — радоваться надо, что их внутрь не протолкнули. Внутри сейчас мозолистые пальцы, царапают неухоженными ногтями, совершенно об ощущениях Рана не заботятся — шлюх не спрашивали. Им, видимо, теперь даже не платят.              Лишь по лицу бьют, чтобы сознание не терял, и алкоголь прямо в горло вливают. Он обжигает, но хоть немного взгляд проясняет, позволяет выцепить из толпы светловолосую фигуру, угловатые татуировки и новую волну тянущей боли — кто-то вошел и не церемонится особо, толкается, что есть силы в ослабленное тело, снова на шею давит.              Это только начало. Их много вокруг стоит. Они все пьют, смеются, за волосы тянут, вялый член надрочить пытаются в желании окончательно унизить. Или хоть наркотиков добавить, толкаясь мерзко языком, растворяя марку или даже две, пока кто-то между ног уже дрожит и изнутри все своим семенем заливает. Отмываться придется несколько часов.              Потерпеть еще несколько часов остается, снова отправляясь на радужные шаткие облака, пока кто-то переворачивает на живот в четыре руки, снова толкается членом в щеку и меж губ, снова тянет за волосы, снова звонко бьет по впалым ягодицам.              Кажется, Ран вечером с братом повздорил и на взводе в клуб пошел, специально подальше от дома. Кажется, в него, помимо очередного члена, еще пару пальцев вставили, для большего подготавливая. И лучше бы ему уже сознание потерять от передозировки и не чувствовать, как сужается круг и на спину все больше спермы выливается, как она с алкоголем смешивается, чтобы ему в рот затолкать на грязных пальцах, приговаривая мерзко, что с девчонкой они бы так не поступили.              И Ран свои косы возненавидел наконец-то, когда в сотый раз за них потянули точно за рычаг, открывающий рот для нового члена — его приказывали особенно тщательно вылизать или же подавиться, когда разбухшая головка горло растягивала, упорно толкаясь глубже, игнорируя кашель и позывы рвоты.              Они вообще все игнорировал, словно Ран ни был живым человеком, а просто дешевой резиновой куклой, которую можно одновременно втроем натягивать, кусая за ноги. И они тупым ножом его татуировку портили, то ли свои имена вырезая, то ли оскорбления, чтобы Хайтани точно эту ночь не забыл, судорожно около двух членов сжимаясь, когда все же пролилась кровь — на груди и внутри.              И он вновь поклялся убить всех участвующих, просто наблюдающих и основателей пропитанного никотином и спиртом бара. Он весь мир взорвет и свои косы тем же утром обрежет, когда вырвется из их рук наконец-то, вырвет на асфальт их сперму, частично растворившуюся в желудочном соке. Только бы ему дожить, и тогда не жаль будет снова за убийство сесть.