Общага "Бродячих"

В Хенджина не влюбиться было невозможно (Минхо, если бы это услышал, начал бы спорить, скривившись, но был бы мгновенно проигнорирован). Все любят Хенджина, и это проверенный факт. Дело было не в абсолютной красоте, не в идеальных чертах лица, не в обаятельной улыбке и не в элегантных жестах. Причина была в удивительной добросердечности, не свойственной ведьмам, в хрупкой ранимости, в стойком характере, в непоколебимой верности своей семье. В искреннем громком смехе, в заботе о стае, в шуточных подколках, в недовольном бурчании, в сияющих счастьем глазах, в уютных разговорах ночью на кухне, в горьких слезах, не спрятанных, потому что доверяет, в ласковых касаниях, смущенных улыбках. Хан Джисон любил в парне абсолютно все. Очень часто он жалеет, что совершенно не умеет рисовать, потому что ему из раза в раз до дрожи в руках хотелось нарисовать Хвана, показать ему, каким прекрасным он его видит. Еще чаще Хан жалеет, что не умеет красиво говорить, потому что в моменты чужого отчаяния он может только крепко прижать к себе и постараться показать, что он рядом и всегда будет. — Мне стоит запретить вам, парни, использовать меня как подушку всякий раз, когда вы хотите поплакаться, — ворчит Чанбин, у которого уже задница болит сидеть на холодном полу. Хан на его слова никак не отреагировал, даже голову с чужого плеча не убрал. Со вздохнул и уперся щекой младшему в макушку. Он уже долго сидит вот так, ожидая, что Джисон скажет хоть что-то, чтобы старший мог понять, из-за чего его выдрали из объятий Феликса. Но время все шло, а мелкий так и не соизволил сказать и двух слов. Только вздыхал периодически печально, теребя на пальце защитное кольцо. Подаренное Хенджином, кстати. Вообще-то, он сделал кольца всем членам стаи, долго объясняя, что за заклинания спрятаны в них, как они работают, но, честно, слушал его тогда только Сынмин. Остальные умиленно щебетали о том, какие кольца получились красивые, а потом принялись выискивать, чем они отличаются между собой. На первый взгляд, они казались одинаковыми, но, приглядевшись, можно было различить не только инициалы их владельцев, но и малюсенькие рисуночки на них. У Джисона, например, был выгравирован розовый цветочек, который парню безумно понравился… — Сони, второй час здесь сидим, может, ты хотя бы говорить начнешь? — Он такой замечательный, — Джисон вздохнул, заставив альфу закатить глаза. Так, значит, дело в Хенджине. Можно считать, половина дела сделана. Осталось узнать, это «я-так-влюблен-в-него-что-мне-больно» или же «я-пиздец-как-влюблен-но-нам-не-быть-вместе-потому-что-он-красавица-а-я-чудовище». — Бинни, он мне правда очень нравится. У меня еще ни от кого так башню не сносило, — Джисон шмыгает носом, говорит тихо. — От каждой его улыбки у меня так сердце колотится. Со тактично молчит о том, что они, вообще-то, прекрасно об этом осведомлены. Сердце Хана такое громкое, даже старающийся игнорировать его звук Чонин почти воет оттого, что ничем не может заглушить грохочущее сердцебиение. Именно поэтому он старается держаться от Сони подальше каждый раз, когда в комнату заходит Хенджин. Они не осуждают и не жалуются, нет, просто это правда очень громко и немного нервирует слух. — Он идеальный во всем, и, клянусь, я могу бесконечно перечислять штуки, в которых он хорош, и ни разу не повторюсь. Иногда мне кажется, что он и вовсе нереален, — парень хмыкает, потирается щекой о чужое плечо сильнее, успокаивая самого себя, — Понимаю, что вы чувствуете эти мои эмоции, и мне правда жаль, но даже со всей своей блокировкой я не могу удержать их. Я так сильно влюблен, что мне становится тяжело дышать от одних только мыслей о нем, и весь контроль летит к черту. Хан чувствует теплую ладонь в своих волосах, чужие пальцы мягко массируют голову, перебирают прядки, успокаивают кровоточащее сердце. Со пытается подобрать нужные слова, очень жалея о том, что Криса сейчас нет рядом. Вожак умел это делать потрясающе легко, будто на интуитивном уровне знал, в чем истинная причина проблемы и как помочь ее решить. Чанбин так не умел. — Тебе нужно с ним поговорить, — советует альфа тихо и серьезно, продолжая поглаживать Хана. — Я боюсь, — честно отвечает парень, поджимая губы. — Я не тот человек, который ему подходит, Бинни. Чанбин хмурится и собирается возразить, начав одну из своих длинных нотаций о том, что Ханни самый прекрасный в мире человек и что он должен выкинуть глупые мысли о том, что он не достоин, прочь из головы. Но Джисон хихикает и закрывает ему ладонью рот. — Я знаю, что я красавчик, — отфыркивается он и вскрикивает, когда острые клыки аккуратно царапают его руку, — ауч, Бинни! Альфа улыбается, потому что Хан восклицает слишком драматично, всплеснув руками и корча рожицы. Они оба знают, что Со не сделал больно и никогда не сделает, но, кажется, настроение младшего чуть улучшилось, раз он решил разыграть тут спектакль. — Ты замечательный, Сони, — вновь возвращается к теме оборотень, становясь серьезным. Он должен донести до друга все правильно и не выглядеть при этом так, будто он говорит из жалости. Чувствительный Ханни может надумать себе что угодно, потому следует правильно подбирать слова и интонации. — Ты привлекательный, у тебя полно харизмы и ты смешной. А еще ты можешь уравновесить каждого из нас, дополняя и иногда успокаивая. Наша общага все еще цела, а мы все не сидим в дурке только потому, что ты контролируешь уровень безумия Минхо и смягчаешь шалости Чонина. Ты невероятный. Уши Хана пылают, точно так же, как его щеки и шея. Ему хочется заткнуть Чанбина, слишком смущающие вещи он говорит. — Это обычное дело. — Нет, Сони, это удивительная твоя черта. Ты приспосабливаешься ко всем нам, подстраиваясь под каждого, но при этом остаешься самим собой. Так может далеко не каждый. Тем более ты единственный, кто справляется с несносным характером Хенджина, так что я серьезно считаю, что ты лучше всех подходишь на роль его партнера. На какое-то время они замолкают. Со дает парню возможность переварить его слова и поверить в их искренность. Хан не умеет считывать эмоции, он не слышит стук чужого сердца, однако при этом он удивительно четко мог улавливать ложь в чужих словах. И он не то чтобы удивлен тому, что все, произнесенное Чанбином, было сказано от чистого сердца, просто осознать это было достаточно сложно. — А если он воспринимает меня только как друга? Что если он даже не рассматривал меня с этой стороны? Наше общение будет таким неловким и натянутым, я не хочу, чтобы мои чувства как-то отразились на стае. — Хенджин не тот, кто издевается над чужими чувствами, — альфа обрывает Джисона резко, — и даже если он не примет твои, он скажет тебе об этом прямо и мягко. А тебе станет легче оттого, что ты выговоришься. Вы все еще сможете остаться друзьями, неловкость между вами не продлится долго. И использовать стаю в качестве отмазки — тупость. Ты прекрасно знаешь, что и я, и ребята все понимаем и будем поддерживать вас обоих, стараясь помочь. Оборотень не собирается говорить о том, что вся общага уже несколько дней воняет ревностью оттого, что Сони, всю неделю зависавший с Бомгю, пропитался им абсолютно полностью. Хван улыбался и вел себя как обычно, но от него буквально волнами исходила ревность, впитываясь в мебель и их одежду. Чувствительный Сынмин вынужден был ходить везде с освежителем воздуха, потому что иначе просто сошел бы с ума. Как несчастного, посмевшего понаставить отпечатков на ауре Хана, не схватил понос, не знал никто. Возможно, у Хенджина просто не хватает каких-то ингредиентов. Всем, кроме, очевидно, Джисона, была видна эта влюбленность Хвана, и дело было вовсе не в эмоциях, которые тот иногда забывал скрывать. Просто все видели, каким взглядом он смотрит на Ханни, с какой трепетной улыбкой он рассказывает о нем (на самом деле он говорит про Джисона двадцать четыре часа в сутки, и, честное слово, даже Феликс уже устал слушать о том, насколько очаровательно радуется парень, когда обыгрывает Хенджина в чем-либо, или как мило он морщится, когда Чан заставляет его убираться). Но, даже несмотря на близость их стаи, никто из ребят не мог раскрыть чужие чувства, это было не их дело. Хотя иногда так хотелось дать обоим по лицу, столкнуть их лбами и закричать «раскройте глаза!». Чонин порывался сделать так пару раз, но только потому, что он, будучи самым младшим, был более чувствителен к чужим эмоциям. А Хан задумался. Признаться Хвану казалось отвратительной идеей, одной из худших. Это могло перечеркнуть все то, что было между ними. И нет, конечно, Джинни не будет ненавидеть его или презирать, они уже перебороли эту стадию и признали, что слишком любят и уважают друга друга как членов одной стаи. Но Хенджин слишком добрый и, скорее всего, будет винить себя в том, что не может ответить взаимностью. — Ладно, я сделаю это, — уверенно кивнул сам себе Джисон, поднимая взгляд на старшего. Мозг отчаянно вопил, что это ужасная мысль, но когда в последний раз Хан прислушивался к нему? — Спасибо за поддержку, Бинни. И попроси за меня прощения у Феликса, я не должен был так тебя дергать. Чанбин получил легкий чмок в щеку и покачал головой, наблюдая за тем, как парень уверенной походкой покидает комнату. Альфа надеется, что мелкий не струсит, потому что тогда Минхо должен будет ему двадцатку. *** Вламываясь в мастерскую к Хенджину, Джисон не учел того, что он, вообще-то, абсолютно ужасен в импровизации. Ему стоило подготовить хотя бы набросок текста в голове, пока он шел сюда, чтобы не стоять, как придурок, у входа и не глазеть на предмет своего воздыхания огромными глазами. А не глазеть попросту не получалось. Хван выглядел, как произведения искусства, сидя у холста, обложенный различными принадлежностями для рисования и окруженный этой аурой творца, от которой дыхание спирало. Прекрасен, как и всегда. От этой мысли у Хана засосало под ложечкой, в животе мгновенно проснулись бабочки. Боже, он так отвратительно влюблен. — Ханни? — неуверенно зовет застывшего у порога парня Хенджин, откладывая в сторону кисточки и вынимая наушники из ушей. То, как младший влетел в его мастерскую, не было чем-то необычным, тот, кажется, совсем не умел ходить спокойно, вот только выражение полной растерянности на лице вошедшего озадачивала. — Все в порядке? — Лучше некуда, — неестественно смеется Хан, неловко потирая шею. Он правда придурок. Что ему говорить? Уф, зачем он только послушался Чанбина?! — Ты уверен? — Хенджин подходит ближе, заглядывает растеряно в глаза напротив. У Джисона от этого жеста сердце пропускает пару ударов, потому что, даже перемазанный в краске, Джинни оставался таким красивым. Странно, что он ведьма, а не какой-нибудь лесной эльф или фея. — Да, просто хотел тебя увидеть, — улыбается Хан, говоря абсолютную правду. Хван смущенно смеется, мгновенно расслабляясь. Он боялся, что что-то случилось, но это были просто обычные странности Ханни. — Тогда не хочешь глянуть на то, что я сейчас рисую? Я пока еще в процессе, но вроде получается неплохо… У Джисона в тысячный раз сердце сладко сжимается. Хенджин не тот тип людей, который любит делиться своим творчеством, тем более если картина еще не завершена. И сейчас со стороны ведьмы это казалось высшей степенью доверия, от которой слезы на глаза готовы были навернуться. — Ты чего? — Хенджин, отошедший к мольберту, оборачивается на смех, дергая бровью в недоумении. Хан быстро машет головой, прячет улыбку. — Просто подумал о том, насколько быстро мы продвинулись от «давай просто не разговаривать друг с другом» до момента, где ты разрешаешь мне полюбоваться твоими работами, — веселье в голосе граничит с абсолютным счастьем, Хван видит, как чужая аура окрашивается золотым. Это вызывает ответную улыбку. — Ты обещал не вспоминать наш тот период, — закатывает глаза Хенджин и кивком головы указывает на мягкое кресло рядом со своим рабочим местом. — Мы были тупицами. Хан молчит, соглашаясь, послушно садится, забираясь с ногами на кресло и устраиваясь удобнее. Он хотел бы поговорить, но Джинни занят, не хотелось портить ему настрой разговором, который, скорее всего, вызовет кучу неловкости. Лучше он посидит, поразмышляет о том, что скажет после, и понаблюдает над тем, насколько внеземным выглядит Хенджин, когда рисует. — Хочешь умереть от смущения? — спрашивает вдруг Хван, усаживаясь на свое место и с хитрой улыбкой беря телефон в руки. Ханни не успевает ответить, как парень уже отключает наушники и по мастерской разносится знакомая мелодия. Джисон моментально краснеет и со стоном утыкается лицом в ладони. Из динамика играет его песня. — Какой кошмар, — воет он, а после поднимает голову. Хенджин с удовольствием наблюдает за румянцем на чужих щеках. Он знал, что так будет. — Почему ты это вообще слушаешь? Я думал, Чан удалил все записи! — Это моя любимая песня, ты думаешь я не успел бы стырить ее у Чанни? — Хван хихикает, а потом улыбка становится чуть более нежной. Он отворачивается к мольберту, осматривает розовые мазки с особой тщательностью, пряча взгляд от собеседника, — Мне нравится рисовать под нее, она меня сильно вдохновляет. Хан ненавидит то, с какой искренностью говорит Хенджин. Это нечестно и слишком плохо для его сердечка. Сама мысль о том, что глупая песня, записанная им от переизбытка чувств, дарит вдохновение тому, для кого она, собственно, и писалась, заставляет все внутри Джисона сжаться. Он рад, безумно смущен и капельку горд собой. Пару минут они оба молчат. Хан переваривает все, Хенджин наслаждается мелодией и чужим голосом, мысленно напевая строчки, которые давным-давно запомнил наизусть. Чувство комфорта наполняло их, появилось ощущение того, что за пределами этой мастерской мира просто не существует. Есть только они вдвоем, и больше никого. — Знаешь, мне кажется, что я в тебя влюблен. Глаза Хана расширяются в удивления. Ох, он не мог этого сказать. Определенно нет, это не должно было быть так глупо и не к месту. Просто он смотрел на прекрасный профиль Хенджина, вспоминал все то, через что они вместе прошли, а после слова сами сорвались с его губ, совсем игнорируя сигналы мозга. — Тебе кажется, или ты влюблен? — хитро улыбается Хван, выглядя совсем не удивленным. И ему безумно везет, что Джисон не может учуять его эмоции, потому что паника и восторг вырываются из него с такой силой, что, будь здесь кто-то другой из стаи, он бы тут же зажал нос. Хана, пережившего первую волну шока, тут же накрывает второй, и он почти захлебывается собственными чувствами. Внутри него что-то панически орет, в голове воет сирена. Хван не зол. Он не выглядит грустным или расстроенным. Он аккуратно кладет палитру обратно на стол, убирает туда же кисти, и, пусть Джисон и не обладает способностью считывать чужие эмоции, он почти физически ощущает, как доволен сейчас парень перед ним. — Тебе кажется, или ты влюблен? — вновь повторяет Хенджин, поворачиваясь к Хану, что так и продолжает сидеть в кресле и глупо хлопать глазами, разинув рот. Это, конечно, забавно, но ведьме хочется узнать ответ на свой вопрос, о чем он прямо и говорит. — Я так сильно влюблен в тебя, что сердце сейчас откажет, — честно выдыхает Джисон, наблюдая за тем, как Хван удовлетворенно кивает. — Тогда, думаю, тебе следует поцеловать меня прямо сейчас. Хану не нужно повторять дважды. Он вскакивает со своего места, в два прыжка преодолевая разделяющее их расстояние. Ладони потеют, глаза сияют, а Хенджин весело смеется с того, насколько нетерпеливым выглядит парень перед ним. Но Хван продолжает сидеть на месте и ничего не делать, потому что наблюдать за Ханни в тысячу раз интереснее. Он безумно хочет его поцеловать, однако картина того, как Джисон аккуратно и почти боязливо наклоняется к нему, слишком хороша, чтобы ее портить. Но им не стоило забывать, что в этой стае никто, блин, не знает значение слова «личное пространство». В коридоре, прямо за дверью, слышится грохот, маты вперемешку с яростным шипением. Хан устало выдыхает, прислоняясь своим лбом к хвановскому. Смущение накрывает его с головы до пят, но он все равно не может сдержать тихого смешка, когда Хенджин ругается на латыни, обвиняя парней в том, что испортили им такой момент. — Гоните бабки, лузеры! Папочка снова выиграл! — Пошел в жопу, Хо, они еще не целовались, так что ты не выиграл. — А вы не хотите сначала встать с Бинни, а потом уже продолжить ваш спор? Он сейчас задохнется. — Если бы не он, я бы выиграл, так что его не жалко. — Сынмин! — Я прокляну их всех, — выдыхает Хенджин, утягивая Хана к себе на колени и утыкаясь лбом ему в плечо. Ему нужно немного успокоиться, иначе он правда пойдет за своими зельями, и никакой Бан Чан его не остановит. Хан обнимает его, тихо посмеиваясь, и Хван тает от того, насколько правильными кажутся чужие руки на его плечах. — Я помогу тебе раздобыть ингредиенты, — шепчет ему на ухо Джисон, коротко целуя парня в висок. Он ожидал, что после признания его накроет буря и ему будет неловко, но сейчас он ощущал себя так спокойно. Словно ничего между ними двумя особо и не поменялось. Словно он всю жизнь вот так вот сидел на коленях Джинни, перебирал его мягкие волосы, ощущал его губы на своем плече и шее. — Я надеюсь, вы закончили выяснять отношения, потому что, Хенджин-хен, нам нужна твоя заживляющая мазь, — в мастерскую аккуратно просунулась рыжая голова Чонина. Мелкий закрыл глаза ладонью, потому что смотреть на отвратительные милости своих хенов он не хотел, хватает и того, что весь этаж пропах счастьем и любовью, которые сладкими волнами вырывались из комнаты последние несколько минут. — Чанбин, не умирай, ты еще должен отвезти меня за курочкой, — послышался недовольный голос Минхо из коридора. — Я так их ненавижу, — качает головой Хван, наблюдая, как лис выбегает в коридор чтобы попросить и его взять с собой, абсолютно игнорируя то, что Бинни сейчас явно не в состоянии кого-то куда-то везти. — Зато меня любишь, — слишком довольно мурлычет Джисон, от чего старший не может сдержать улыбку. — Да, очень люблю, — легко соглашается он, заставив Хана счастливо рассмеяться. — Ладно, пошли, нужно помочь Бинни. Хенджин нехотя выпускает из своих объятий парня, встает следом за ним, слушая, как Ханни рассказывает, что они, вообще-то, в долгу перед Чанбином, потому что, если бы не он, Джисон бы еще лет двадцать не решился бы поговорить с Хваном о своих чувствах. Парень говорил что-то еще, привычно перескакивая с темы на тему, выдавая триста слов в секунду, но Джинни был слишком увлечен собственными мыслями, чтобы вникать в разговор. Сейчас в его голове были только мысли о том, как неожиданно быстро прошло волнение от признания. В хорошем смысле, конечно же. Хан не стал восприниматься иначе, не стал вести себя по-другому, между ними нет этой неловкости от прерванного поцелуя. Может быть причина в том, что они до этого были друзьями, знали друг друга так же хорошо, как и самих себя. Единственное, что поменялось, это статус их отношений. Ох, а еще то, что теперь Хенджин может не сдерживаться и в любое время притянуть младшего к себе, чтобы поцеловать. Да, они определенно будут много целоваться.