мальчик из цирка

      Это уже становится нелепо: ещё весной начали говорить о цирке. До середины лета добрых три месяца впереди, а радиоэфир забит каламбурами о клоунах. Каждый голос обязан что-нибудь сказать, желательно смешное, и поставить типично цирковую песню, под которую только поливать сладкую вату газировкой.       Но ты видишь сквозь фальшивую улыбку в голосе: они все отвлекают внимание от мартовского ужаса, когда в местное полицейское управление явился молодой человек и рассказал о возлюбленной; бедняжка была связана мокрыми вещами, что успели застыть в температуре ниже нуля, а на ногах — шлакобетонные блоки.       Она мертва и оплакиваема всем пригородом, он заключён пожизненно. Современная сказка о любви в кроваво-чёрных тонах с привкусом разлагающейся плоти.       Знакомый циркач сказал бы о таких «узники». Их цепи звенят голосом общества, кандалы натёрли до общепринятых норм. Снова отвлеклась от подготовки к вступительным экзаменам.       Шанс вырваться из душащего пригорода упускать нельзя. Оставить семью, оставить знакомых, и надышаться летним воздухом без примесей пыли и зарытых мечтаний на заднем дворе соседей. Если хочешь спрятать кости, то выбирай земельный участок напротив — такого правила придерживаются жители. Ещё несколько месяцев, и ты будешь свободна.       Летний зной всё так же липнет к коже, заставляет держать поблизости платок, чтобы раз в пару минут убрать со лба испарину. Шестой душ за день будет лишним; он не в состоянии смыть влажный воздух и охладить кожу, как год назад это сделала река. Боже, ты каждую ночь вспоминаешь прошлогоднюю стоянку цирка, потому что те дни проводились в поцелуях у реки с перерывами на поцелуи, когда табачный дым передаётся от одного к другому.       Ты помнишь все прикосновения рыжего подростка, помнишь его ладони больше твоих, и сплетённые пальцы в тени деревьев близ берега. И не можешь вспомнить, через какой по счёту меняла нижнее бельё среди ночи.       Снова отвлеклась от бесконечных формул: здесь дано, здесь выведено и преобразовано, а здесь система уравнений, которая ведёт к упрощённой системе, и ни одной цифры. Запомнить всё — нереально, это нужно понимать, этим нужно дышать и жить до последнего математического знака, пока логарифмическое уравнение не станет банальностью два-плюс-два.       Но все мысли о хвойно-зелёном и рыжем, о юношеских губах, об огрубевшей коже на подушечках и голосе, которым только петь мрачные колыбельные о каннибализме и бесконечной жажде крови. Это так в его стиле, что не хочется другого. Ты попробовала и осталась зависима, от ломки спасают собственные пальцы и фантазии воспоминание.       Незадолго до дня прощания в тени дальше по течению, где не видно шатра и трейлеров труппы, вы разделили момент:       круговыми движениями его пальцы стимулировали клитор, имитировали возвратно-поступательные, твоя ладонь повторяла всё с эрегированным членом — вы трахали друг друга синхронизировано, как идеальный механизм с двумя деталями, и синхронизировано облизали пальцы: твои — в его сперме, его — в твоей смазке.       Дальше был поцелуй, ещё более неистовый; кровоточащую губу пришлось объяснить случайностью. Багряное пятно на шее прикрыли волосы.       Вы расстались с не озвученным обещанием. Шестому душу всё же быть — невыносимо чувствовать, как летний жар задерживается на коже и приумножает стандартные тридцать шесть и шесть. Дельта-гамма-альфа-бета плывут перед глазами, сливаются в единую чёрно-белую строку, и просто тошно: голова пухнет от душного воздуха, пульсируют виски.       Для шанса вырваться из пригорода приходится потеть в буквальном смысле. Это невыносимо. Нужен перерыв, нужен прохладный душ, стакан молока или зелёный чай. Нужен чёртов кондиционер из комнаты родителей, и никакого радио с бесконечной трелью о цирке Хэйли. Нужна тишина, нужны облачность и порывы ветра без поднимаемой пыли.       Исключите лето из списка сезонов, запретите на законодательном уровне и пошлите к чертям природу. Даже в Аду не так жарко, как за пределами домашних стен.       Ведущий прерывает трек на середине и объявляет о цирке: он вернулся! К чёрту!       Дописываешь заметку и закрываешь книги, к которым не прикоснёшься ещё несколько недель. На очереди шестой душ.       Для горожан вернулась бродячая труппа; для тебя — Джером Валеска вернулся после годичного путешествия по стране. Интересно, как двенадцать месяцев преобразили его? Ты думаешь об этом каждое мгновение, пока втираешь питательный лосьон, снимаешь очищающую маску и наносишь крем, пока слегка подкрашиваешь губы ежевичным бальзамом и выбираешь бюстгальтер в тон. Прелюдия в триста шестьдесят пять дней затянулась, ей пора получить логическую развязку, пока ты в городе, пока в городе цирк и Джером — твой шестнадцатилетний мальчик с необыкновенно рыжими волосами и хвойно-зелёными глазами.       Каждый год меняет Джерома: взгляд становится тяжелее, слова и действия — орудия высокой точности, но ему не скрыть все мысли. За поцелуями была потребность, за прикосновениями маскировалось желание, а в переплетённых пальцах выражалась нужда. — Цирк закрыт для посетителей, мисс, я провожу Вас.       Тебе кажется, что Джером всегда рядом и наблюдает, объяснить иначе его появление нельзя — только ступила на территорию стоянки у реки. Рука на твоих плечах, полуобъятие и попытка подстроиться под широкий шаг. Кажется, в росте прибавил совсем немного, но плечи шире, и мощнее грудь. Если Джером обнимет, то задушит, и смерть эта будет от счастья.       Джером приводит в свой трейлер. — У неё сегодня репетиция, выступление, потом скачки на члене местного силача и рандеву с дешёвым виски у того же силача.       Джером молчит о наркотике, которым накормил шлюху-мать за завтраком. Она должна отключиться на члене очередного развлечения в пьяном угаре, она не дойдёт до трейлера, и никто не потащит её домой, потому что силач несколько месяцев дрочил на танцовщицу со змеёй: она отключится, а он продолжит трахать. Подождите, это же обычное меню Лайлы Валески.       Но речь сейчас не о ней. Трейлер пуст, и стоит двери захлопнуться — ты у ближайшей стены.       Стоит ли ревновать, если Джером целуется лучше, чем год назад?             Нет. Да.       Пока не определилась, но дальше поцелуев определённо не заходило: Джером Валеска всё такой же девственник, как в четырнадцать, и это читается в каждом движении — слишком сильно щипает бока, не решается поднять руку выше косточки бюстгальтера и до красных следов кусает у плеча, оттягивая ворот футболки.       Его глаза горят животной потребностью, ты не помнишь, когда в последний раз видела настолько чёрный в чьём-то взгляде, говорящий обо всём и одновременно тихий. — У тебя потрясающие глаза, Джером. Прикосновениями изучаешь веснушки на щеках, потому что одного взгляда мало — нужно чувствовать, и поцелуями покрываешь каждую не в силах остановиться: Джерома хочется целовать бесконечно, особенно выцветшие синяки и побелевшие шрамы.       Он с неохотой отстраняется и в несколько шагов приводит в комнату. Твоя одежда на полу рядом с его, нижнее бельё чуть ближе к кровати, и стараешься не прикрываться руками, потому что это оттолкнёт Валеску.       Вы решаете повторить прошлогоднее прощание: подросток доводит до оргазма тремя пальцами правой руки, пока ты более медленно повторяешь его движения. Наконец, ничто не сдерживает от стонов на выдохе и бесконечном повторе имени. «Джером» пока ускоряется сердцебиение.       «Джером» пока натягивается та самая спираль, о которой написано столько женских романов. «Джером» когда с раскрасневшимися щеками тянешь рыжего в поцелуй.       Он двигается медленно, даёт время привыкнуть, но ощущается всё крайне странно. Если это секс, то о чём столько разговоров? Можно обойтись стимуляцией руками. Веснушки выделяются на покрасневшей коже.       Летний зной позабыт. Джером начинает двигаться — аритмично, с неравномерной силой, однако вопрос забывается, стоило ему понять всё физически: бёдра ударяются о твои с равными промежутками времени, он оставляет очередную россыпь багрянца ниже ворота футболки и прячет один под скулой.       Джерому трудно не кончить, когда ты сжимаешь его так сильно и стонешь по его имени. Пары минут ведь хватит, чтобы перевести дух?       Потому что это только начало: Джером Валеска целый год шарил по карманам партнёров шлюхи-матери и собрал целую коллекцию латекса в хрустящей обёртке, которую намерен использовать       всю сегодня. С тобой.