Музыка тишины

      Противно скрежеща лифт дернулся вверх, но так и не пришел в движение. Схватившись за поручень, я едва устояла на ногах. Рядом раздался глухой удар об пол, а за ним достаточно подробный ликбез от Андреа относительно всех возможных прилагательных к слову «лифт» и «темнота».       Если бы я могла различить хоть что-то, то помогла бы ей подняться, но я так и стояла, вцепившись в поручень в ожидании нового скачка кабины. У противоположной стены раздался противный, резкий звон. Без понятия, что это было, но после Андреа заговорила.       — Только не говори мне, что мы тут застряли, — вздохнув, добавила: Не надо там глаза закатывать, знаю, что застряли. Я же тебе говорила, что боюсь темноты? А тут еще и замкнутое пространство — полный катарсис. А, нет, не совсем. Для справки: мы в железной коробке, на хер его пойми, каком этаже, но если упадем, можем пробить дыру в самый Ад. Вот теперь все.       Она продолжала тараторить без остановки, и я прокляла свои связки, потому что не могла никак воздействовать на этот словесный поток паники. Прошло еще две минуты, исчерпавшие мой годовой запас терпения, и я сделала единственное, что было возможно в данной ситуации.       В несколько шагов пересекла лифт, чуть не налетев на Андреа. Она вжалась в стену и наконец замолчала. Ее дыхание было прерывистым, а аромат парфюма — мягкий, сладковатый как прикосновение, вдруг выбил из меня всю злость и решимость. Хотя, я даже не знаю, что именно хотела сделать. В кабине было тихо, ничего кроме сбившегося дыхания Андреа и ее едва различимых черт в темноте. Мы стояли так какое-то время, а потом, она заговорила, уже спокойнее и тише:       — Ты спросила про Эмили. Я кивнула, а потом подумала, что возможно, она этого и не поняла, но она продолжала:              — Она тоже была на вечеринке у Найджела. Ну, — она нервно усмехнулась, — то есть, на вечеринке по случаю моего дня рождения, как и мой друг Дэвид, который оказался рядом, когда это было нужно. — Андреа вдруг осеклась, нашла мою ладонь и мягко сжала. Ее рука была холодной и влажной.        — Я хотела приехать к тебе и стала искать какой-нибудь повод, чтобы это выглядело чуть менее глупо. Предупреждаю, тебе это не понравится, я сделала большую глупость. С каждой секундой ожидания в груди у меня будто скручивался тугой узел.       — Я вспомнила про шарф, который должна была отдать тебе Эмили, оставила Дэвида с коктейлями на балконе и уговорила её отдать шарф мне, а дальше ты все знаешь. Эмили с Найджелом знают, к кому я уехала тем вечером. Я пойму, если после этого мне придется уволиться и искать работу в другом городе, а возможно и в стране. Ее голос дрогнул на последней фразе, а нервный смешок был раздражающе нелепым.       В моей руке теперь была пустота, я почувствовала, как увеличилось расстояние между нами. Мне вдруг стало холодно. Промелькнувшая всего на секунду мысль, была как въедливая, липкая, мерзкая грязь, которую не можешь смыть — сегодняшнего утра не было и всего, что до него тоже, а если даже и было, то какая разница? Дьявол в юбке остается дьяволом в юбке… Она так думает. Или настолько боится меня, что считает, будто я действительно готова ее растоптать за эту нелепость с шарфом. За несколько десятков лет, что я в индустрии, мир наговорил обо мне столько, что хватит на две жизни. Это все фоновый шум, к которому просто привыкаешь со временем настолько, что не обращаешь внимания. Но сейчас, это была Андреа и ее шепот, к моему ужасу, вдруг оказался громче всего остального. Я сделала шаг в сторону и встала рядом, вжавшись спиной в стену лифта. Глаза начали привыкать к темноте. Здесь было душно, я стянула с шеи несчастный шарф.       — Миранда, — рука Андреа легла мне на плечо, я стряхнула ее. — Миранда, я не смогу спокойно жить, если из-за меня у тебя будут проблемы.       Глупая девчонка, у меня уже из-за тебя проблемы. Я только что это поняла, черт возьми.       Я чуть не давлюсь собственным вздохом, когда она достает из сумочки свой мобильный телефон. Ходячее недоразумение, господи… У нее есть блокнот в телефоне, у нее есть фонарь. Просто нелепо. Я выхватываю у нее телефон, игнорируя недовольное фырканье и не могу ничего сделать, потому что на экране значок блокировки. Приходится протянуть телефон к Андреа, но я его не отдала.       — Как мило с твоей стороны, — бубнит она и вводит пароль.       Я нахожу «заметки» и набираю текст, пока Андреа бормочет что-то про личную собственность и границы. Включив фонарь, я с секунду свечу ей в лицо и опустив телефон, продолжаю писать. Благословенная тишина, спасибо, господи. Закончив, все-таки возвращаю мобильный в руки Андреа. «Мне плевать, что подумают обо мне Эмили и Найджел или кто-то еще. Ты видела, какой я могу быть со своими сотрудниками. Знаешь, что меня раздражает в них больше всего, почему я продолжаю издеваться над ними каждый день? Ни у кого из них, Андреа, не хватает духу отстоять себя. Я могу погнать Эмили или эту неврастеничку Джуди на другой конец города за чашкой кофе, потому что моя недостаточно горячая, и они побегут. Напоследок поблагодарив меня за оказанную честь. И я все жду, когда же у кого-то из них лопнет терпение и проявится характер. Но их хватает только на то, чтобы сбежать с работы, которая способна открыть им двери в настоящую карьеру.        Они все трусы, а я терпеть не могу трусов. Они все бесхребетные, Андреа. Я уверена, Эмили так и будет всю жизнь подносить кофе, если не мне, то кому-то другому, если не сделает шага вперед. Мне пятьдесят, и я живу как хочу и с кем хочу, но, если ты вдруг растеряла всю свою решимость, больше говорить не о чем. Полагаю, именно это было причиной бегства от Дэвида вчера. Иначе, кто знает, чем бы дело закончилось».       В кабине вдруг зажегся свет. Тусклый, мерцающий, нестабильный, но это уже что-то. Я могла видеть лицо Андреа, пока она читала, не обратив внимания на появившееся освещение. По мере того, как ее глаза скользили по тексту, рука все сильнее сжимала телефон, губы были плотно сжаты, нижняя челюсть выдвинулась вперед. Когда она подняла взгляд, мне показалось, что Андреа готова меня ударить. Но она заговорила, смотря куда-то в сторону, и ее голос дрожал не от гнева, а от подступающих слез.       — Допустим, я могу согласиться про то, что испугалась. За тебя, потому что не знаю, как это все может отразиться на твоей карьере и да, за себя, потому что знаю, как это важно для тебя. «Подиум» — твоя жизнь. И ты не ангел, Миранда, ты никогда не боялась делать все возможное ради своего успеха. Если мои сомнения тебя задели, то это было непреднамеренно, а вот это, — Андреа показала на последние строки текста в телефоне и ее голос стал твердым и низким, — вот это было преднамеренно.       Андреа сделала шаг вперед, и я отступила к стене, а она продолжала:       — Я могла бы сейчас рассказать тебе историю из своей жизни, чтобы объясниться, но я не буду оправдываться, получая в лицо подобную херню! — Она выставила руку с телефоном практически вплотную к моему лицу, а когда вдруг отступила, я обнаружила себя вцепившейся руками в поручень позади.        С минуту она молчала, стояла ко мне спиной, ее плечи поникли. Развернувшись в пол-оборота, Андреа посмотрела на меня, думая о чем-то. Я не решалась двинуться с места, но мои пальцы сами собой крепче сжали шарф в ладони.       — Отдай мне это. — Андреа двинулась вперед и выхватила шарф быстрее, чем я успела понять. — Что ты вцепилась в эту тряпку? Она раскрыла сумочку и стала яростно запихивать смятый кусок ткани внутрь. Я поморщилась. Пощечину можно дать по-разному.       Прошло двадцать минут, и за это время Андреа не сказала больше ни слова. Она ходила туда-сюда по кабине, смотрела что-то в телефоне, ненадолго достала наушники, кажется, чтобы прослушать аудиосообщение, после убрала их и встала у противоположной стены, скрестив руки на груди. Откровение дня: молчание может быть весьма раздражающим. Могу поспорить, она нашла бы это наблюдение любопытным, учитывая, сколько она бегала за мной с блокнотом, проявляя чудеса интуиции.       — Чтобы ты знала, — начала она так неожиданно, что я вздрогнула, — относительно Дэвида, он мой давний и очень хороший друг, и он тот редкий человек, которому я доверяю. Возможно, если бы не одна его светлая мысль, мне бы еще долго не хватало духа, чтобы вот так приехать к тебе, как я это сделала. И последнее, что я тебе скажу по этому поводу — уже довольно долгое время есть только ты. У меня в мыслях не было ничего, о чем ты там написала про Дэвида.       Я выдержала непривычно холодный, твердый взгляд карих глаз. Она говорила правду. Спокойно и уверенно, а во мне все больше поднималось ощущение, будто, что-то скребет изнутри по грудной клетке. Взглянув на зеркальную стену за спиной Андреа, стало мерзко. Я терпеть не могу трусов.       Она забрала шарф. Это могло не значить ничего или, все-таки… Она же не может быть настолько абсурдной, да? Я сократила расстояние между нами настолько, что могла видеть свое отражение в ее глазах, а потянувшись к ней, замерла. Она выставила вперед ладонь и мягко остановила меня, смотря куда-то в сторону.       — Давай просто выберемся отсюда и поедем домой, я устала.       Нет, то была не усталость, а разочарование в ее словах, и это было хуже, чем ярость, переполнявшая ее недавно. В ней как будто, что-то выключили. Я отпрянула, и следующие полчаса мы провели в абсолютной тишине, а когда нас, наконец, высвободили, и мы вышли на улицу, Андреа попрощалась, сказав, что хочет поскорее принять душ и поспать. Вечером пришлет мне план встреч на завтрашний день.       Когда я кивнула на заднее сидение своего автомобиля, предлагая поехать в Таунхаус, она отказалась. Ее фигура постепенно удалялась все дальше, смешиваясь с толпой. Каштановые волосы трепал ветер.       И что же мне теперь делать? Лев оказался трусом… От этой аналогии из детской сказки, которую я когда-то читала для близняшек, захотелось нервно смеяться. Дожили. Посмотрев под ноги на серый асфальт и недовольно покачав головой, отгоняя собственные мысли, я снова вернулась взглядом туда, где была Андреа. Ее фигура была маленькой размытой точкой вдалеке, пока совсем не скрылась из виду, и тогда я села в машину, велев Рою везти меня домой.       «Сердце делает многих людей несчастными. Не очень большое преимущество — иметь сердце».       Так считал Волшебник. А железный Дровосек? Я усмехнулась снова, поймав себя на усердных попытках вспомнить строки. А Железный Дровосек говорил, что человек, у которого есть сердце может обрести счастье, а счастье — лучшее, что есть на земле. Что ж, и оба по-своему правы.       — Рой, нам нужен книжный магазин.       Он недоуменно посмотрел на меня через зеркало заднего вида. И снова, еще более недоуменно, когда я отправила его в отдел детской литературы за «Волшебником изумрудного города». Когда мы подъезжали к дому, держа на коленях маленькую детскую книжку и вспоминая сегодняшний день, я думала о том, что труднее всего просить прощения. Но и лев, в конце концов, осмелел, правда?