Пути страсти

      Рёв ветра за окном. Меланхолия в душе. Нервное напряжение ощущается каждой клеточкой тела. Метеорологи предупреждали: выход на улицу небезопасен. Притаившаяся за окном буря только и ждала шанса сцапать кого-нибудь. Нанакура прислонилась лбом к холодному стеклу, наблюдая за буйством стихии с равнодушием, несвойственным ее положению.       Недавно ей выписали антидепрессанты. Ей было страшно неумышленно увеличить дозу — у нее не было тормозов — поэтому она попросила своего парня контролировать процесс. Она ненавидела контроль, но иногда приходилось идти на уступки.       Отвратительная погода заставила Бачиру задержаться у нее. Они не выходили из квартиры уже два дня. Повезло, что еды хватит на неделю. Курьеры, разумеется, в такое время не работали.       Если бедствие продолжится, то им будет нечего есть. Чудом не выбило провода — у них пока есть электричество. Непривычно было выглядывать на улицу и смотреть на пустые дороги. Мельтешение людей стало привычным, почти родным зрелищем.       Говорят, что на шторм можно так же бесконечно смотреть, как и на горящий камин. Нанакура была вынуждена признать, что в этом есть здравый смысл.       Она слезла с подоконника и едва не упала, но вовремя оперлась о спинку кресла и выдохнула без облегчения, но с усталостью. Из-за антидепрессантов у нее была заторможенная реакция. Лучше бы ей воздержаться от опасных трюков вроде «залезть на подоконник и спуститься с него». Чревато.       Голова бухла скорее не от лекарств, а от душевных мучений. Хотелось, чтобы все вернулось на круги своя; чтобы цикады орали, как прежде, по ночам, чтобы люди сновали туда-сюда как пчёлы-работяги. Всяко лучше, чем вот так сидеть, заперевшись дома, в преддверии непонятно чего. Царила неопределенность, которую, как и утренний туман, невозможно было развеять. Только переждать. Но они ждали нестерпимо долго. Два проклятых дня.       К тому же, Нанакура переживала за Бачиру. Когда начался этот ад на земле, приостановивший привычный ход жизни, Бачира проведал ее и собирался уходить на тренировку с Исаги. Иногда она садилась на подоконник, как сейчас, грызла ногти и нервничала из-за беспокойных фантазий, очерняющих ее обычно спокойный, ясный ум.       Что, если бы Бачира ушел? Его бы уже не было в живых. Он мог бы не успеть спрятаться в убежище или забежать хотя бы в магазин и… Нанакура до боли прикусила нижнюю губу, отрезвляя и возвращая себя к реальности. Ну вот, опять она за свое.       Бачире в плане эмоций везло больше, чем ей. Он — неискоренимый оптимист. На часах без пятнадцати десять, а он дрых, как убитый. Или как младенец. Убитый младенец…       Нанакура с лёгкостью могла примерить на него два этих определения. Сонный и невинный. Все спящие люди невинны. Потому что отключается их сознание. То, что делает их людьми и то, что делает их злодеями одновременно.       Человек или злодей я? — хороший вопрос. Она оставит его до лучших времён.       Мышцы затекли от сидячей позы, и девушка потянулась, размялась. Если сегодня ничего не изменилось в погодных условиях, то ей следует придать этому дню щепотку оригинальности.       Последние сутки они питались однотипно: рыба, рис, овощи и фрукты. Нанакура закрыла дверь кухни, чтобы не разбудить Бачиру, выпила стакан воды и, ободряюще похлопав себя по щекам, решила для начала вымыть посуду, оставшуюся со вчерашнего ужина в раковине, а после сварить удон и приготовить мисо суп.       Разнообразие — это хорошо! Бачира бы оценил. При мысли о его лучезарной улыбке Нанакура смущённо зарделась. Хотя он не мог видеть ее лица и подшучивать, но каждый раз, обращаясь к его образу, она чувствовала, что не может совладать с эмоциями.       Жизнелюбие бывает заразительным. Нанакура выключила плиту, когда в дверь постучали. Она нахмурилась, промокнула потный лоб салфеткой и, сжимая ее в кулаке, вышла в прихожую, заглянула в глазок. Это их соседи снизу.       Она открыла дверь, стараясь не выдавать скептический настрой. Госпожа Сано неловко улыбнулась, поприветствовала ее и, поклонившись, попросила немного еды.       Нанакура удивилась, но согласилась, и передала женщине тарелку с закусками в виде онигири и кастрюлю сваренного только что супа. Ещё теплого. Донести ей помог муж.       Деньги они вернут, так что потраченных продуктов было не жаль. Дело в другом. Говорят, в любой ситуации нужно оставаться человеком, но смогла бы Нанакура поступить так же по прошествии недели, когда у них с Бачирой заканчивались припасы?       Нет. Она бы выбрала себя и своего парня. Сложные дилеммы для охваченного тревогой сознания. Нанакура нервно сглотнула, глупо хихикнула. Шторм не может продлиться неделю — это феноменально, но что, если, что…       Голод — это так страшно. Он сводит людей с ума. Нанакура и так не уверена, что она здорова. Из-за этой ситуации она тронется умом окончательно. Слава Ками, что Бачира здесь, иначе бы она…       Бачира!       Время обеда.       Почему он ещё не встал? Может, следует его разбудить?       Нанакура влетела в спальню стрелой. Такие стрелы выпускают, чтобы пронзить сердце врага раз и навсегда. Ядовитые. Самые стремительные стрелы. Бачиры не было в спальне — ни на кровати, ни под ней, ни в шкафу. Он иногда разыгрывал ее, но не в этот раз.       Паника ударила ей в мозг — она села на край циновки, тихо захныкала, а затем, взяв себя в руки, яростно стукнула кулаком по полу. Чего это она раскисла?       Бачира обязан быть здесь. Он не ушел. Не мог уйти!       Протест и сомнение разлились по телу алкоголем. Кончики пальцев покалывало. Нанакура встала, выбежала в коридор, бешено заозиралась по сторонам.       Где он? — шум крови в ушах.       Дверь ванной открылась, из нее вышел бледный Бачира, сонно потирая глаза.       — М-м-м, Нана-чан, доброе утро. Ты чего такая встревоженная?       И облегчение, и страдание. Нанакура прижалась к плечу парня и бесшумно заплакала — он похлопывал ее по спине, но ничего не говорил. Она начала принимать антидепрессанты не так давно — побочные эффекты ещё не прошли: головные боли, бессонница и маниакальные настроения.       Нану было легко вывести из себя, обрадовать или опечалить. И встревожить, следовательно, тоже. Бачира поцеловал тыльную сторону ее ладони, предложил обсудить все за столом, в шутку жалуясь на урчание желудка.       Нана наложила лапшу, а сама отказалась есть, ссылаясь на отсутствие аппетита. Вместо этого она достала заныканную где-то упаковку сухариков и стала грызть их, бездумно, иногда покусывая язык, ойкая и рассеянно поглядывая в окно.       Она пыталась успокоиться самостоятельно и выглядеть непринужденно. У нее плохо получалось. Бачира подался вперёд и погладил ее по щеке костяшками пальцев.       — Я уверен, ты сильная.       — А я не уверена ни в чем.       — Даже в завтрашнем дне?       — Даже? Тем более!       Ситуация, в которую они попали, не предполагала долгосрочных планов. Слова Бачиры показались издевательскими, почти злыми.       — Разве ты не любишь строить планы?       Бачира уплетал удон за обе щеки: Нанакура смотрела на него с завистью. Ей кусок в горло не лез. Сухарики не в счёт. Сухарики — это ерунда.       — Обожаю! Они почти всегда сбываются, — она иронично вскинула бровь. Ей и впрямь часто везло. — Вот только «почти» не то же самое, что «всегда».       — Ты готофа сдаться из-за магенькой вероятьности неудафи? — не прожував, спросил Бачира, на что Нана закатила глаза — она ведь столько раз просила его соблюдать правила приличия за столом, но все без толку.       Потом она улыбнулась искренне, подумав, что поведение Бачиры даже умилительно. Вместо того, чтобы прожевать и проглотить, он спешил дать ей ответ.       — Я привыкла сдаваться, — Нана откинулась на спинку стула. Быть любимчиком фортуны ещё не значит быть счастливым человеком. — Нет ничего проще этого.       — Так говорят слабаки, — Бачира доел, подвинул тарелку к ней, как бы намекая, что ей тоже нужно поесть. — Спасибо, было ужасно вкусно.       — Значит я — слабак.       — Ну, не наговаривай на себя.       — Что значит «не наговаривай»? Ты же сам сказал!.. А-а-а, бесишь!       Нанакура встала, раздраженно поправив складки на футболке, и Бачира последовал за ней. Она повела плечом, вынула из выдвижного комода пачку сигарет, зажигалку и вышла на балкон. Бачира оперся локтями о перила, глянул на нее искоса.       — Тебе необязательно так прислушиваться ко мне во всем. Мое мнение не закон.       — Так-то оно и так, да вот только для меня твое мнение… важно.       — То есть закон?       — Да не в этом смысле! — она боднула его плечом и, кажется, повеселела.       За окном стихала буря, а они, бесстрашные или глупые, стояли на закрытом балконе так, словно это было самым безопасным местом на земле.       «Безопасно там, где наши близкие, — Нана выпустила струйку дыма в лицо Бачиры, на что он закашлялся, подыгрывая ей. — Даже умирать лучше в чужих объятиях, чем в одиночестве».