***
Когда она вихрем выбежала из дома, Саэ Итоши не остановил ее. Он вообще не мелькал в поле зрения, но когда Мари перешла дорогу в смешанных чувствах, осуждая себя и проклиная за необдуманные слова, он дыхнул ей в затылок мятным дыханием и склонился к уху: — Хорошая девочка, значит. Какая скука. Значит, сомнений быть не может. Он узнал ее. Он и вправду ее соулмейт. Будь по-другому — у него не было бы ни единой причины следовать за ней. — А вы чего ожидали? — она не обернулась и спокойно продолжила путь. Его нарочито шаркающие шаги лениво плелись следом. — Эпатажную красотку? — Я ничего не ждал. Но твоя выходка меня позабавила. — Жаль, вас, конечно, разочаровать, но я такая, какая есть… — Ты меня не слышала? О чем он? Ах, точно. Он ничего не ждал. — Не могу поверить вам. Все думают о том, каков их соулмейт — это не зазорно. — Те, кто загадывает наперёд, лишь строят воздушные замки и неизбежно разочаровываются. Как ты, например. Вот так, значит. Его замечание покоробило и без того шаткое равновесие Мари. Значит, он без какого-либо труда понял причину ее беспокойства: он не устраивал ее в качестве соулмейта. И что же он собирался с этим делать? Какую стратегию применить, чтобы уговорить ее проводить с ним время? Для обычных людей не критично отказаться от истинного, но со спортсменами дела обстоят иначе. Им необходимо быть в гармонии со своим телом и духом, а дух — это часть другого человека. Соулмейта. Именно поэтому многие спортсмены, от которых отказалась половинка, вскоре покидали спорт — они быстрее утомлялись на тренировках. Их здоровье неминуемо ухудшалось. Поэтому Мари нужна Саэ Итоши. Она понимала это. Преимущество на ее стороне. Но он отнюдь не передавал инициативу диалога в ее руки и выглядел подозрительно прохладным. Сделал вид, что ему плевать? Как глупо рассчитывать на то, что она купится. — Ну, я была близко. Мне бы хотелось, чтобы Рин оказался моим соулмейтом, — чувство превосходства толкало на откровения. Раз соулмейт отличался наблюдательностью, то лишь вопрос времени, как скоро он раскусил бы ее симпатию. — Даже после того, как он тебя ударил? — Я сама виновата. Я его спровоцировала. Мне следует извиниться. — Следует. Но и ему тоже. Пощечина была лишней. — Не вам и не мне судить об этом. — Как знаешь, — он поравнялся с ней и пожал плечами. Мари искоса глянула на него — и во взгляде ее смешалось и удовлетворение его ростом, и неприязнь за внешнюю отчужденность. В самых смелых фантазиях ее истинным был покладистый мальчик, которым легко было управлять. Характер же старшего Итоши был на порядок хуже младшего. Хотелось уколоть Саэ его же оружием, но Мари не могла острить, когда он находился так близко, так головокружительно близко, что хотелось лишиться чувств. Его равнодушие — даже наигранное! — обижало. — Мне бы хотелось, чтобы у меня не было соулмейта вовсе. Поговорим об этом? — Предположу, что «провоцировать» людей — твое хобби? Сердце в Мари испуганно ёкнуло. Инстинктом она учуяла, что перешла грань. Она думала, что обрадуется злости Саэ, но как итог испытывала нечто, отдаленно напоминающее страх — и это удивило ее. — Простите, — она замедлила шаг и виновато опустила взгляд, надеясь, что его вспышка холодной ярости и язвительность пройдет так же быстро, как появилась. — Просто… — Не оправдывайся. Мари досадливо щёлкнула зубами. Так она реагировала на стресс. Это ее защитная реакция. Пока девушка прибывала в смешанных впечатлениях, Саэ обогнал ее, перегородил путь и, написав что-то на блокноте, вырвал лист и передал ей. Она прижала листок к груди, толком не сообразив, что там может быть. — Иди домой, отдохни. Позвонишь, когда будешь готова. — Спасибо, — она покивала головой как китайский болванчик. — За понимание. Мари посмотрела ему вслед, и сердце ее скукожилось от невыразимой тоски. Он не проводил ее. И лишь на следующий день она поняла, что он сделал как нужно. Она была в шоке. У нее дрожали коленки от обилия эмоций. Она и сама не осознавала это, но он видел картину целиком. Возможно, ее соулмейт чуть учтивее и тактичнее, чем о нем говорят? Другие не его соулмейты. У них нет возможности так близко подобраться к его душе, как у нее. И она этой возможностью воспользуется.***
Мари не принимала подавители — лекарства, облегчающие физическую тоску по соулмейту — до конца недели, поэтому ее тело остро реагировало на стресс. У нее пропал аппетит и понизилось давление. Мама, приложив успокаивающе прохладную ладонь на лоб дочери, прямо спросила: «Уже встретила, да?» И Мари не оставалось ничего иного, как кивнуть. Мама имеет право знать. Но мама не фея. Она не может чудесным образом решить все проблемы, как было в детстве. Подует на ранку — и боль пройдет. Правило трех «с». Мари нужно быть Смелой. Сильной. Самостоятельной. Если она не позаботится о себе, то этого не сделает никто. Пора бы принять тот простой факт, что упрямство — удел детей и идиотов. А она проявила неслыханное, грубое упрямство, отказавшись связаться с соулмейтом в течение нескольких дней. Сейчас расплачивается. Последствия не из приятных. Когда она позвонила Итоши Саэ, его голос был заносчивым и сердитым. Тогда Мари испытала две противоречивые эмоции — злорадство и облегчение. Первое было обусловлено тем, что Мари не одинока в своем страдании, Саэ разделил боль вместе с ней; второе — тем, что связь с соулмейтом облегчила ее душевную муку. Впервые за долгое время в душе разлилась упоительная, пьянящая радость. Она вышла из дома в приподнятом настроении, отчаянно давя улыбку. Небо! Как хорошо увидеться с ним. Возможно, если они возьмутся за руки, то у нее пройдет мигрень. Да. Мама не фея. Но связь соулмейтов — подлинное волшебство. Иначе как объяснить, что присутствие истинного Мари ощутила каждым нервом? Он стоял сзади. Щекотал волоски на затылке по-прежнему мятным дыханием. Это превращалось в маленькую традицию. Мари выровняла дыхание и, обернувшись, коротко поздоровалась с ним. Он протянул ладонь. Рукопожатие сравнимо с нежными волнами, омывающими берег. Мари едва не затрепетала, что мотылек, стремящийся к свету. Еще миг — и она сорвалась бы с места, юркнув прямиком в его объятия. Но у нее есть долг перед собой. И стратегия сегодняшней беседы. Она предполагала, о чем с ней захочет потолковать истинный, и подготовилась. Они уселись в беседке, скрывшись от прозорливого солнца, и Саэ не стал церемониться, чем неприятно смутил собеседницу: — Имя и фамилия. «Пошла жара. Прям допрос с пристрастием. Как в кино». — Мари Итоши, — она улыбнулась, но он не разделил ее радости. Ей было интересно, как он отреагирует, если окажется, что они однофамильцы. Но той реакции, что она ожидала, не последовало. Это подкосило уверенность в собственном авторитете. — Шутка. Неудачная. Пардон? Сорри? Аригато? — Предпочитаю пердона. — А, точно. Вы же четыре года прожили в Испании. — Уже исследовала мою биографию? — Саэ откинулся и самодовольно вздернул подбородок. Скука и вызов в одном флаконе. И развлекай меня, и я поспорю с тобой. — Хвалю. Преодолев секундный ступор, вызванный неоднозначностью его жестов, Мари заинтересованно подалась вперед и выставила вперед руку на столе, словно хотела переплести их пальцы. — А как иначе с соулмейтом? — Который не шибко-то тебя интересовал. — Все может измениться. — Ты знаешь обо мне достаточно, мне же о тебе не известно ничего. Это немного несправедливо, не находишь? Выкладывай. Он был более провокационным, чем в их первую и по совместительству последнюю встречу. Он не собирался идти на компромиссы. Но слаб тот, кто сдается не попытавшись. Мари не считала себя слабой. Саэ Итоши уступит ей. Конечно, уступит. Куда же он денется? — Что? — Все. Но начнем с фамилии. Ты у нас Мари… — Сато. Ничего эпатажного. — Что за странное стремление к эпатажу? — Может, мне хочется произвести на вас впечатление? — она игриво поиграла с бровями, но он пропустил флирт сквозь пальцы. Ответил, отвернувшись, вроде беззлобно, но ее задела формулировка: — У тебя это уже получилось. Ты не такая, какой хочешь казаться. — А какой я хочу казаться? — та же тактика, что она и использовала с Рином. Он посчитал это неприемлемым — и пресек дальнейший разговор, но Саэ не усмотрел в этом опасности и пояснил без обиняков и «шпилек»: — Хорошей. Правильной. — Во мне, как и в каждом человеке, есть немного демонического. — Но преобладает, полагаю, ангельское? — Все так. — К сожалению, пока что ты продемонстрировала мне лишь дьявольское. — Это очень легко исправить путем сближения. — Интригует, — он, наконец, посмотрел на нее, и Мари готова была поклясться, что столько страсти, столько огня было в этом взгляде, что у нее закатились глаза от блаженства. Этот жар не обжигал, он приятно обволакивал. — Ещё бы. Ведь вы ненавидите скучать. — Отбросим формальности. Мари воспользовалась милостиво предложенной им лазейкой. Вот сейчас она приблизится к сути. То, к чему она готовилась и то, что хотела донести до его ушей. — Нет. Я не готова называть вас по имени и обращаться на «ты». Недостаточно быть моим соулмейтом, чтобы иметь на меня какие-либо права. — Закон не на твоей стороне. Это правда. Правительство Японии еще после второй мировой войны ввело закон о попечительстве. Совершеннолетний соулмейт без особых проблем мог взять под опеку младшего — и иметь над ним власть даже более реальную и весомую, чем родительская. Закон пытались оспорить несколько раз, но это не привело к результату. Если Саэ Итоши взбредет «удочерить» ее, то это будет возможно и без ее согласия. Взрослые ведь лучше знают, в чем счастье, любовь, благополучие и всякое такое. Япония — страна старых нравов. Страна, в которой дети рождались все меньше и меньше, а старики жили все дольше и дольше. Саэ неоднократно нелестно высказывался насчет родины — и в каком-то смысле Мари понимала его желание мигрировать в Европу. — Официальный? Может быть. Но нравственный — на моей. — Почему ты так в этом уверена? — Потому что там, где начинается принуждение, заканчивается свобода. — Я не собираюсь насиловать тебя, если ты об этом, — Саэ не мог видеть этого, но под столом ступня Мари ощутимо дернулась. Мороз прокатился вдоль ее позвоночника. Она сжала губы в тонкую полоску — истерический смешок рвался из горла, но она не позволит увидеть истинному ее слабость. Эта тема важна для нее настолько, насколько же и страшна. Но Саэ необязательно просвещать в это. — Но вам нужно закрепить со мною связь. Иначе ваша футбольная карьера покатится по накатанной. — Как славно, что ты обо всем осведомлена. Не придется тратить время на разъяснения. — Я любознательная. С этим проблем не будет. — Я бы сказал любопытная. С этим проблем не избежать. Диалог — это своего рода костер, и Мари перестала ощущать, что следит за интенсивностью. Она потеряла контроль, поэтому пора закругляться. Она вышла из-за стола и пересела ближе к Саэ. На его стороне светило солнце, и она внутренне подивилась тому, как ему не слепило глаза. Их бедра соприкоснулись, и Мари покраснела, но у нее не было времени на смущение. Она доверительно прислонилась плечом к боку Саэ. Казалось, пульс давно пробил вены — настолько бешено в ней колотилось сердце, разгоняя бурлящую, что лава, кровь по жилам. — Давайте поклянемся друг другу. Я не стану распространяться о том, кем мы приходимся друг другу, а вы не пытаетесь что-то разузнать обо мне. Когда придет время, и я смогу вам доверять, я сама расскажу о себе все, что посчитаю нужным. Как ни посмотри, это выгодно для обоих сторон: такому публичному человеку, как Саэ Итоши, огласка отношений ни к чему — она приведет к лишним вопросам, а он, насколько известно из открытых источников, ведет достаточно аскетичный и скрытный образ жизни. У Мари же будет время, чтобы узнать Саэ поближе и — как знать? — возможно, полюбить. Ведь она не доверчивый слепой котенок. Даже Рину она вручила сердце не сразу. И, признаться, оно до сих пор болезненно ныло при воспоминании об их конфликте. — Нет, — непоколебимая уверенность озадачила Мари. Она удивленно приоткрыла рот? Как же так? Ведь этот отказ идет в разрез с тем образом Саэ Итоши, который она выстроила в голове. — Что, простите? — Ты такая умница. Взаимовыгодный договор. Все довольны. Ты предусмотрела все, кроме очевидного: моего отказа. Ты думала, для меня важнее будет конфиденциальность, но мне плевать на это, если это касается тебя. Ты моя по праву рождения. Свое я получаю без договоров. Но если хочешь торговаться — попробуй. Только на моих условиях. Саэ воспользовался их близостью и с обманчивой лаской заправил прядку за ее ухо, коснулся губами — почти невесомо, как ветерок — ее лба. «Не верю!» — птица, запертая в клетке, забилась о стенки своей золотой тюрьмы. Летели перья, выступила кровь, но она продолжала бессмысленный и бесполезный протест. Мари была этой птицей, но Мари замерла, не принимая неожиданную нежность, но и не отвечая на нее. — Я же сказала: я люблю вашего брата, — шепнула она, не веря, что беззвучный голос принадлежит ей. Такой слабый. Надрывный. — Мы с ним похожи. Представляй его на моем месте. И он говорит это так просто. Так незначительно. Как будто советует, какие линзы приобрести. «Такие, чтобы не видеть тебя», — ядовито думает Мари и морщится от горького, неприятного привкуса во рту. Запоздало понимает, что это ее кровь. Случайно прикусила щеку. — Но это аморально! — возражения все слабее. — И слава Будде. Мораль ограничивает, — ему не нужно трогать ее, чтобы связать по рукам и ногам. Силы воли достаточно. А его воля непобедима. Она проиграла в этой борьбе в момент, когда решила позвонить ему. Нет, раньше, когда взяла листок с номером телефона. Нужно было выбросить в ближайшую урну. Но теперь поздно. — Оставьте меня в покое! — смехотворно и бесплодно. — Боюсь, это невозможно. Мари больше не возражает. Мари молчит, когда он затыкает ей рот поцелуем. Мари сдается в плен добровольно.***
Лав-отели отличались экзотикой. Мари слышала об этом, но смогла проверить на практике, когда Саэ отвел ее туда в первый раз. Она по-прежнему обращалась к нему на «вы», а он по-прежнему трахался с ней как в последний раз. Звучало громко и неоправданно пафосно, но он всегда двигался так, словно хотел вобрать ее всю в себя — аромат ее тела, напряжение, рваные вздохи. Подчинить себе каждый выброс дофамина в ее крови. Джакузи, тренажерная и пляж — номера в лав-отелях были адаптированы на любой вкус и цвет. Мари больше всего понравилось джакузи, но ее предпочтения не играли никакой роли. Итоши Саэ. Всегда он. Пусть не эгоистичный нападающий, но эгоистичный полузащитник. Когда Рин вышел с «больничного» (хотя по намекам Саэ Мари давно поняла, что эти больничные не более, чем причина не посещать школу и больше времени проводить на тренировках), Мари сочла своим долгом извиниться за свое неподобающее поведение. Она подошла к его парте, неловко помялась на месте и, наконец, решилась: — С выздоровлением. Я хотела извиниться… — За что? — За шутку. Она была грубой и нелепой, я… — Шутка? — он не посмотрел на нее, но голос его приобрел ту же тихую ярость, что и у брата. Он походил на него больше, чем того хотел. — Ты называешь это просто шуткой? Грубой и нелепой? И ты думаешь извинением заслужить мое прощение? Не держи меня за идиота. Надеюсь, я ясно выразился, что, не желая видеть тебя в своем доме, я не желаю видеть тебя нигде. — Но я староста… — Наше общение будет формальным. Впредь не возвращайся к этой теме. Мне на хрен не сдались твои объяснения. Неделю назад Мари бы сдержала слезы. Но сейчас она слишком раздавлена, чтобы сказать себе «я в порядке». С тех пор, как Саэ появился в ее жизни, она не в порядке. И вряд ли будет. Кто бы мог подумать, что влюбленность в Рина — лучшая пора в ее жизни? Вот бы отмотать время и страдать по нему, как и прежде…