Пути страсти

      Бытует мнение, что осквернивший лиса сам становится лисом. Мей не верила легендам ни в одном из их проявлений.       Она была человеком ремесла от корней волос до кончиков пальцев. Но даже до нее доходили слухи о беспределе кицунэ, О́ни и призраков. В ночи, такие, как эта, когда трещали дрова и кости в позвонках — люди выходили на охоту. Зажигали факела, точили вилы и храбрились, что одолеют нечисть.       «Нечисть только у вас в головах», — невесело думала Мей, убираясь дома. Ее выдали замуж, когда ей стукнуло семнадцать. Суеверная свекровь невзлюбила ее из-за ярко-рыжих, почти огненных волос. «Ведьма», — выплёвывал ее взгляд, но не рот.       Мей была полезна их семье. Обученная готовке, стирке, воспитанию детей. Она была безупречной домохозяйкой и безупречной женщиной. Молодые мужчины заглядывались на нее, даже зная о кольце на пальце. Слухи в деревне распространялись быстро. И о том, что Мей по-прежнему девственна, ведь муж не желал ее. И о том, что она выходит в лес собирать травы ранним утром, перед восходом солнца.       Подкараулили ее деревенские парни, зажали в тиски. Тяжёлый пояс-оби упал к ногам. Кимоно нараспашку, обнаженная грудь вздымалась часто-часто, но она не сопротивлялась, только протестующе мычала и давила злые слезы, накрапывающие на глаза, что небесная синева.       Их больше. Они сильнее и окружили ее. Если повезёт, за послушание они не ударят ее по лицу. Не хотелось бы, чтобы остались синяки.       «Нет, не станут», — с неожиданно нахлынувшим спокойствием поняла Мей. Им нравилось ее лицо. Они не станут портить драгоценность.       Ее повалили на землю. Мокрые листья смягчили удар, но щеки, оцарапанные ветками, болезненно саднило.       — Ты прекраснее Луны, Мей, — их главарь навис над ней, обжигая отвратительным дыханием.       Она отвернулась, прикрыла веки. Они не должны видеть ее свинцовый взгляд. Тогда поймут, как сильно она их ненавидит, и не станут сдерживаться. Нельзя, ой нельзя, чтобы изуродовали лицо. Это все, что у нее есть.       — Пожалуйста, сделайте это быстро, — ее наигранные всхлипы были жалобными. Пусть думают, что ей страшно. Так лучше. Вызвав умиление, она вызовет снисхождение. И это спасет ее от большей жестокости. — И не кончайте внутрь.       — Ты прости, — главарь погладил ее по скуле. Холодными, потными были его ладони. Как неприятно ощущать их на своей коже. — Обещать это не можем. Ты слишком красива, чтобы устоять.       — Твое преступление — твоя красота, — поддакнул второй.       Мей не смотрела. Не слышала шаги и шорох одежд. Она не знала, сколько их. Четыре или пять. Да это и неважно. Ей все равно не спастись.       — Ты сама виновата, что ходишь в лес одна.       В этом они были правы. Возможно, она сама нашла беду на свою бедную душу. Мама ее не любила. Отец ее не любил. И муж, кстати, тоже. Она не гналась за удовольствиями и чужим одобрением. Так ей думалось. Но она могла ошибаться и не знать всей правды. Даже о себе.       «Кто я? — думала она, когда в нее проникло тепло чужого тела. — И почему я — это я?»       Когда все закончилось, ей стало стыдно за эти мысли перед собою. Какая разница?       Они не сдержали обещание. В нее спустили бесчисленное количество раз — она не вела счёт. Встав и отряхнувшись, Мей поёжилась. К кимоно прилипли кленовые листья, оно испачкалось в грязи. Волосы выбились из пучка, спутались в беспорядке и лезли в рот.       Как же ей вернуться домой в таком состоянии? Плевать на улюлюканье прохожих и осуждение свекрови. Но тогда что же ее так беспокоит? Мей села на корты, облокотившись спиной о ствол дерева. Скомкала ткань кимоно на животе. Точно. Все дело в ребенке. Вдруг она понесёт от одного из этих уродов, а не от мужа?       Муж. Все дело в нем. «Он мне нравится, — Мей вымученно улыбнулась краем надтреснутых губ. — Это так противно, но я ничего не могу с этим сделать».       И стоило каким-то ублюдкам ее изнасиловать, чтобы она поняла это?       Ее муж родом из этой деревни, но проживал в Эдо. Он навещал матушку пару раз в год и на этот раз задержался в родном краю, чтобы сыграть с Мей скромную свадьбу. Он был занят, и они почти не виделись. В брачную ночь он ласкал ее, но она заснула, ведь не смыкала глаз накануне — нервничала и переживала. Он не стал продолжать. И больше не притрагивался к ней. Она жаждала его внимания, но убеждала себя в обратном. Боялась боли отвержения. Раньше ведь ей приходилось пройти через подобный опыт.       Родители Мей были знатными, а она девочкой избалованной и капризной. Когда ей стукнуло семь, брачный договор между ней и Минору был заключен. Но с ее девятилетием семья разорилась. Карточные долги отца. Смерть матери. Пожар. Несчастья навалились на хрупкие плечи маленькой Мей. Семья ее будущего мужа приютила ее, но растила, как слугу.       Минору, который был старше ее на пять лет, отправился учиться в Эдо. Когда он приезжал в деревню, ее прятали, как грязный секрет. Он и не спешил найти ее. Иногда он привозил ей столичные сладости; иногда — украшения. Она и забыла, как целовала подарки, представляя, что это его губы. Жестокое обращение воспитало в ней цинизм и недоверие. И после того, как над ней надругались, в ней проснулись воспоминания о светлых моментах.       Она вытерла слезы, скопившиеся в уголках глаз. Рыдания терзали грудь. Было больно и неприятно. Не только низ живота скручивали спазмы — и голода, и последствия изнасилования, но и коленки дрожали. Ей было тяжело идти. Кряхтя, она поднялась.       Если по пути ее поймают ещё раз, она не уверена, что выдержит. Переведя дыхание, Мей несмело сделала шаг. За ним второй, третий. Вот так. Она сильная. Справится. Неспешно переставляя ноги, она пробиралась через деревья, чуть прихрамывая. По возвращении домой она отмоется от грязи, спермы и попросит Минору поцеловать ее. Нежность его рук утешит ее. Должна утешить. Если он не откажется от нее после всего произошедшего. Если он спросит прямо, она не станет врать.       Клацают клыки рядом с ее щиколоткой. Она вздрогнула, но не отпрянула, когда, виляя хвостом, между ее ног пробежала лиса. Она рычала, чем-то раздраженная, а затем, скрывшись за деревьями, исчезла. Но вместо нее вышел человек. Обнаженный рыжеволосый мужчина. Солнце стояло в зените, но осенью всегда было холодно. Ему же холод, похоже, был неведом.       Мей вцепилась пальцами в кору дерева. Опилки вонзились ей под ногти. Она скривилась. Что за чертовщина?       Между ними расстояние вытянутой руки. Мей смотрела на него с настороженностью и опаской, но на его лице — ни грамма эмоций.       — Почему ты позволила им это сделать?       — Ты знаешь?.. — она выдохнула ответ вместе с воздухом. Поджала губы. Это очень плохо, что первое, о чем он спрашивает — это беда, приключившаяся с ней недавно.       — Не то чтобы сложно догадаться, — он недвусмысленно кивнул на ее торчащие в разные стороны волосы. — Даже человек поймет.       — Кто ты вообще такой?       — У тебя нет догадок? — его лицо было непроницаемым, но голос насмешливым. — Совсем?       — Кицунэ, — Мей скептически вздернула бровь. — Но их не существует.       — Какая же ты идиотка, — он фыркнул. Мей разозлилась непринужденной простоте, с которой он сделал такой жест. Чрезвычайно человеческий. Осуждающий человека не должен выглядеть как человек. Это противоречит законам природы. — Не веришь даже своим глазам.       — По-моему человеческие глаза — это последнее, чему стоит верить.       Кицунэ расплылся в истинно дьявольской ухмылке.       — А ты не совсем безмозглая. Приятная новость.       С этими словами он вновь обернулся лисом. Это произошло настолько стремительно, что Мей не уследила за ходом пьесы — она насчитала три хвоста и, нахмурившись, попятилась.       Если верить легендам, то кицунэ живут девятьсот лет. Количество хвостов — количество прожитых веков. Когда у них отрастает последний, девятый хвост, они умирают. По меркам ёкаев этот мужчина не такой уж и старый, но по меркам людей… Страшно представить, какого опыта можно набраться за столько лет жизни. Столько увидеть. Услышать. Сделать выводов. Мей пугала сила знания.       Кто обладает знанием, тот обладает властью. Над всеми и каждым. А Мей в его полной и несомненной власти. Он бы не представился ей просто так. Ему что-то нужно. Что он сделает с ней? Вселится в нее? Нашлет проклятие?       — Ничего из перечисленного, — кицунэ вырос, окреп, его человеческий облик был притягателен, и это тоже злило Мей.       — Ты читаешь мысли?       — Они написаны у тебя на лице, — он задорно подмигнул, и она задалась вопросом, как часто он находится среди людей. В его манере общения заметно влияние культуры смертных. — Не нужно прожить три века, чтобы это понять.       — Почему ты спрятался ранее? — она отходила, поддерживая беседу. Нужно каким-то образом ускользнуть из его поля зрения.       — Боялся, ты не выдержишь такого зрелища. Теперь понял, что ошибался. Ты не девственница. Это плохо.       Она остановилась. Он не подходил ближе.       — Не бойся меня. Если бы я хотел причинить тебе вред, то уже сделал бы это.       Мей задумалась о его словах. Решила, что неплохо бы расспросить, если он настроен на диалог. У нее все ещё слишком мало информации, чтобы делать выводы.       — А если бы я была девственницей, что бы ты со мной сделал?       — Кицунэ не спариваются друг с другом.       — Но я не…       — Ты рыжая. Никогда не думала, почему?       — Ты же не хочешь сказать…       — Да-да. Именно то, что ты подумала. Рыжеволосые женщины и мужчины — потомки кицунэ. Твоя бабка или прабабка или прапрабабка и так далее по списку вполне могла быть кицунэ. У кицунэ друг от друга дети не рождаются.       — Значит, тебе нужен чистый человек?       — Верно. Приведешь мне девственницу.       — Почему ты сам не можешь сделать это?       — Я не могу войти в деревню, — сухо ответил он, но молчанием и пристальным взглядом Мей требовала продолжения. Он лениво пояснил: — Древнее соглашение между ёкаями и людьми. Нам запрещено ступать на вашу территорию.       — А нам, значит, можно? — Мей потопталась по земле.       Если им принадлежат города и сёла, то справедливо предположить, что территория ёкаев — пустующие горы, ущелья и леса.       — Не все леса принадлежат нам. К тому же, я не из этих краев.       Мей подозрительно прищурилась. Пересекать границы кицунэ не любили. Они вырастали преимущественно на юге, приноровлялись к флоре и фауне, учились охотиться и избегать пересечений с людьми. Кицунэ пришел сюда по очень важному делу. Вне всяких сомнений.       Да, Мей не верила легендам. Детские сказки. Чтобы напугать, обрадовать, научить. Но когда перед тобой мифическое существо во плоти — приходится менять приоритеты. Выживает тот, кто приспосабливается, а Мей хотелось жить. Если бы для этого пришлось прокручивать эпизод изнасилования десятки раз, она бы сделала это без промедлений.       — Но как ты здесь оказался?       — Дела, — он пожал плечами и, ощетинившись, махнул рукой. Как она и думала. — Довольно расспросов. Ступай.       — Мне все равно, зачем тебе девственница. Только одно для меня важно. Она… останется жива?       — Я не убиваю людей просто так. К тому же, она мне нужна живой.       Он не улыбаясь смотрел ей прямо в глаза — искал в них подозрение, которое Мей во что бы то ни стало стремилась развеять. Разумеется, она не поверила ни единому слову, вырвавшемуся из его гнусного рта. Ёкаи ненавидят людей. А хищник перед ней предлагает сладкую до неправдоподобия ложь. Прожить три века, не убив ни одного невинного человека? Невозможно.       — О кицунэ разные слухи ходят. У меня есть причины полагать, что ты обманщик. Возможно, после родов ты ее убьешь.       Мей сжала кулаки. Она не сдержала язык за зубами и теперь пожинала плоды. Кицунэ помрачнел. Ему хотелось, чтобы она купилась на его очевидную ложь.       — Самоуверенная тупая дрянь. Как ты меня бесишь.       — Полегче. Я ведь могу помочь тебе. А могу и отказаться.       — Не можешь.       — Что?       — Ты не можешь отказать мне.       Голова Мей мотнулась в сторону. Она коротко взвизгнула, когда ее ступни оторвались от земли. Кицунэ прожигал ее злым звериным взглядом. Ее шею сдавливала нехватка кислорода. Из глаз брызнули слезы отчаянья, она прохрипела:       — П-пусти… меня… не могу дышать.       Подержав ее еще немного невидимой рукой, отпустил — и Мей рухнула на землю, сжавшись в клубок. Лис склонился над ней, подцепил длинным ногтем подбородок и сказал с тем же звуком, с которым шипит змея:       — Кровь кицунэ сильнее крови человека. Я бы не смог сделать с тобой ни-че-го, если бы ты не была одной из нас. Я советую тебе послушаться приказа и выбрать правильную сторону в грядущей войне.       Мей нашла в себе силы приподняться на локтях. Не скрывая злобы, она одарила кицунэ взглядом, которым одаривают врагов народа.       — Ты так и не ответил на вопрос. Если бы я была девственницей, какое у меня было бы преимущество?       Глаза кицунэ застелила пелена. Он размышлял — стоит просвещать ее или нет. Затем удрученно вздохнул.       — От тебя несет человеком. Это странно. Возможно, у нас могло бы получиться.       Мей истерически хохотнула. Сегодня не ее день. Ей было предначертано судьбой страдать. Если не они обесчестили ее, то это сделал бы мифический зверь. Но лучше бы он. Честно. Тогда бы она не обозлилась на род людской. Но было поздно.       — Ты мог бы вмешаться.       — Я не успел. Мне очень жаль, Мей.       — Назови и ты свое имя. Это нечестно, что у тебя преимущество.       — Саэ, — как-то печально прошептал он. — Зови меня Саэ.       То, что с ней произошло, это несправедливо. Она этого не заслужила. Саэ скрылся, а она взвыла. Протяжно, скуляще. Отбросив все свое святотатство, Мей встала на колени и сложила ладони в форме лотоса. «Ками, пожалуйста, если ты существуешь, внемли моим мольбам и покарай всех моих неприятелей. Пусть они сгинут в Дзигоку». Пролился дождь на ее щеки. Слезы неба. Ее слезы.