Пути страсти

      Ёсико, сколько помнит себя, обожала собак. Когда она училась в начальных классах, то приходила домой из школы, делала уроки и до позднего вечера зачитывалась журналами про домашних животных. Про собак ей было интересно все: от ухода и пород до лечения и дрессировки.       Ее родители — на редкость консервативные и категоричные люди — были против того, чтобы заводить домашних любимцев. По их мнению от них больше хлопот, чем пользы. Но Ёсико была настойчива, и на ее шестнадцатый день рождения они, наконец, сжалились, подарив ей щенка.       Время шло, щенок рос и из маленького пушистого комочка любви вскоре превратился в здоровенного питбуля. Ёсико души в нем не чаяла: с удовольствием гуляла и утром, и вечером, занималась его развитием, кормила и обнимала, когда было грустно.       Он был ее другом, настоящим другом, и между ними установилась крепкая связь. Названный Анто, он и в самом деле был приютом, куда она могла вернуться. Дом — не место, а люди. Или животные. Одним присутствием греющие душу.       Жаль, Ёсико не могла взять Анто в школу, чтобы он утешил ее и облаял обидчиков.       Сегодня, отвечая у доски на математике, она запнулась, решая уравнение, и долго не могла найти наибольшее значение функции — одноклассники посмеивались, и, когда урок закончился, Ёсико выбежала из класса, чувствуя себя первоклассной дурой.       Она вытерла слезы, но обида не прошла.       Повезло, что она — крепкий орешек, но если бы на ее месте оказался другой, более хрупкий и нежный человек? В такие моменты Ёсико почему-то радовалась. Уж лучше она пройдет через испытание, которое выпало на ее долю, чем другой человек.       И образ этого ранимого человека преследовал ее с самого детства. Когда с ней случалась несправедливость, она думала: «Ну, хорошо, что это я, а не тот, другой». Она даже и не думала, что, тот, другой, не более, чем выдумка ее воображения. Механизм выживания в суровой реальности. Причина быть сильной и не сдаваться.       По приходе домой она первым делом бросилась проверять Анто — как он там, не соскучился? Пёс выбежал ей навстречу, стал облизывать нос, щеки, когда она села на корточки, чтобы переобуться. Хихикая, Ёсико погладила его и поцеловала в пушистую макушку. Выплюнула шерсть, попавшую в рот, все так же смеясь.       Душа ее ликовала и светилась от счастья: в ней совершенно не осталось места негативным эмоциям, их вытеснил восторг, с которым Анто встречал ее каждый раз.       — Дружочек, — Ёсико заключила его в объятия, — спасибо, что ты есть. Ну что бы я без тебя делала, красавец?       Взгляд у Анто был таким живым, осмысленным, ну совсем человеческим! Словно он вот-вот заговорит. Ёсико иногда чудилось, что животные умнее, чем показывают; умнее, чем принято считать. Возможно, они и не понимают речь, но точно понимают эмоции!       Когда Ёсико смеялась, Анто будто бы смеялся вместе с ней; когда плакала, Анто разделял ее печаль.       Покормив любимца, Ёсико собрала сумку, в которую положила телефон, наушники, батончик и бутылку с водой. Обычно после школы у нее не было аппетита, и она перекусывала на прогулках с Анто, ведь гуляли они долго, по часу, а то и по два.       В наушниках играли песни, мысли текли размеренно, а погода стояла ясная, но немного прохладная. У Ёсико замёрзли руки, и она потянула за поводок, направляясь в сторону дома — пора бы уже возвращаться.       Но Анто вырвался из-под ее надзора: он рывком перепрыгнул через бордюр и устремился прочь, перебегая дорогу на пешеходном переходе — поводок плелся за ним. Ёсико ахнула, испуганная: Анто перебежал дорогу, оставшись целым и невредимым, но куда он побежал? Боже, боже! Быть беде!       Ёсико кинулась вслед за ним. Теперь она кляла себя за то, что так поздно среагировала. Но Анто никогда так не поступал! Он всегда был таким послушным, любвеобильным псом! Что заставило его перемениться в миг?       Раздери ее все демоны ада, если из-за ее невнимательности кто-то пострадает! Она себя точно не простит.       Добежав до парка, Ёсико судорожно заозиралась по сторонам: ну где же ты, где?!       Анто нашелся у пруда. На скамейке сидели два подростка — на вид ее ровесники — и о чем-то весело болтали. У одного из них, с иссиня-черными волосами, в руке была зажата лепешка, из которой вываливалось мясо: похоже, увлеченный разговором, он этого не заметил.       Анто прыгнул на его руку, но впился клыками не в лепешку, а в ладонь парня. Он закричал, стал отбиваться. Ёсико силой оттащила пса и не без труда пристегнула ошейник обратно. Лёгкие ее раздирал огненный шар, грудь вздымалась часто-часто, она давно так не бегала.       Ее колотило от ужаса, шока и непонимания происходящего. Почему? Почему это произошло? Что она сделала не так?       Все материнские наставления пронеслись перед глазами как жизнь перед смертью: ты не справишься с такой ответственностью; собаки сначала животные, а потом уже друзья; я не верю, что ты будешь ухаживать за ним как следует.       Губы Ёсико задрожали, она поджала их от досады. Обветренные, обкусанные. Она любила вредить себе даже такой мелочью.       Получается, мама была права?.. Никудышная из Ёсико вышла хозяйка, раз она допустила такой беспредел.       Эмоции, захлестнувшие ее, словно передались и псу: он замер, поджав хвост и уши. «Я люблю тебя, — с нежной тоской, щемящей сердце, подумала Ёсико, — у меня никого, кроме тебя, нет, я ни за что не дам тебя в обиду. Если бы не ты, я бы сошла с ума от одиночества. Но ты поступил плохо, и я, как бы мне ни хотелось оправдать тебя, прости, не могу этого сделать. Начав оправдывать чудовищные поступки, я и сама стану чудовищем. А чудовищ в шкурах людей и так хватает. Не хочу быть одной из них».       Ёсико поднялась с корт, низко поклонилась. Извинилась — и голос ее звучал сталью, но не потому, что ситуация ее не тронула, а потому, что она ждала нападения и готовилась обороняться. Но, когда она выпрямилась, с удивлением обнаружила… понимание в лице смотрящего?       — Ты… позволишь мне посмотреть?       Парень протянул руку. Ёсико прикоснулась к бледной коже, и от вида крови у нее и самой здоровый румянец отхлынул из щек. Не крови она боялась, а того, что это совершил Анто, ее друг. Выходит, даже друзьям веры нет. Даже друзья могут предать доверие.       — В сущности, ничего страшного…       — Ничего страшного?! — возмутился друг пострадавшего. — Исаги, да я думал, что тебе руку отгрызут!       — Да ладно тебе, не утрируй.       — Ты прав, — обратилась она ко второму, яркому и заводному, а потом вернула взгляд пострадавшему. — Мне очень жаль, что так вышло. Ты не против, если я обработаю твою рану? До моего дома недалеко пешком.       — Нет, что вы, это вовсе необязательно… Болит немного, но я в порядке.       Ёсико отпустила его руку и поклонилась ещё раз, на этот раз не поднимая головы до тех пор, пока не получила положительного ответа.       — Я настаиваю. Если отпущу тебя сейчас в таком состоянии — с ума сойду.       — Да брось, я же не умираю.       — Прошу, позволь мне загладить свою вину.       — Соглашайся. Исаги, — подначивал его друг. — Когда тебе ещё выпадет случай пообщаться с такой красивой девушкой?       Щеки Ёсико не вспыхнули как пожар, но расцвели, как розы. Погода, недавно кажущаяся неприветливой, преобразилась: в свитере и кожаной куртке было нестерпимо душно.       — Хорошо, — Исаги выдохнул ответ так, словно его заставили. Ёсико приосанилась, гордо вскинула подбородок. Нельзя, чтобы ее красноту приняли за смущение. Что, в сущности, было правдой. — Ты не против, если мой друг пойдет с нами?       Ёсико приветливо улыбнулась второму парню. Он нравился ей. Она любила улыбчивых людей, а он только и делал, что улыбался — даже попрекал не всерьёз.       — Ох, конечно нет.       Ей хотелось добавить: «Я даже за».

***

      Ёсико принесла аптечку, а Бачира отлучился к телефону. Исаги нервно заёрзал на стуле.       — У вас уютно, — похоже, он сказал это из вежливости, потому что должен был сказать; думал, что должен.       Ёсико улыбнулась с толикой наслаждения. Подумала, как часто мы бываем в плену своих заблуждений. Анто она заперла в туалете, как делала всегда, когда он плохо себя вел.       — Давай на ты, мы же сверстники. Я Ёсико, — она протянула ему ладонь, и он пожал ее нерешительно здоровой рукой. Ёсико вновь ощутила укол вины. Это все из-за нее.       — Ох, как скажешь, я… .      — Исаги, да, — она кивнула, потому что его весёлый друг, Бачира, уже называл его фамилию при ней несколько раз.       Она же решила представиться именем, поскольку ей так было и проще, и приятнее.       — Да.       Ёсико разложила аптечку на столе, и Исаги с недоверием покосился на перекись водорода.       — Будет щипать, — предупредила Ёсико, промочив вату перекисью.       Исаги кивнул с пониманием и зажмурился, когда Ёсико стала промывать царапину. Пока она перевязывала ладонь, то болтала без умолку, о всякой ерунде, а Исаги с присущим ему тактом слушал, не перебивая. Его учтивость тронула ее до слез. На нее напало сентиментальное настроение, и она не могла перестать копаться в себе, как делала всякий раз, стоило произойти серьезному происшествию, выбивающему ее из колеи.       Она знала о собаках достаточно, чтобы быть готовой к неприятностям, но никогда ее доверие не было подорвано настолько, насколько оно утратилось сегодня. Она сидела перед Исаги на корточках, обессиленная, и не замечала его обеспокоенного взгляда. Она невольно проводила параллели и узнавала новое о себе.       Ёсико боялась, что близкие люди — это все равно что собаки: они не только укусят, но и пальцы отгрызут, если им будет выгодно, если им захочется ради забавы или бесплодной прихоти. Поэтому она никого к себе не подпускала. Поэтому, кроме Анто, у нее не было друзей.       «У меня не застенчивый нрав. Я боюсь людей, в этом все дело. И только».       Ответ, лежащий на поверхности, огорчил ее. Можно прожить шестнадцать лет и не знать о себе так многое, так поразительно многое. И правду говорят: хочешь что-то надёжно спрятать — спрячь это перед носом у ищущего. Он и не заметит. Потому что люди любят усложнять.       — Ёсико? — наконец, окликнул ее Исаги: она встрепенулась, опомнившись, и посмотрела в его глаза с прежней осмысленностью.       Лишь через миг поняла, что слезы оросили ее щеки; она шмыгнула носом и небрежно вытерла их, не слишком заботясь о том, как выглядела. Поднялась с корт, отряхнулась и выдавила из себя улыбку.       — Не подумай ничего такого. Просто неудачный сегодня день. Я сдержала слезы, но рано или поздно они должны пролиться. Вот и накопилось сейчас.       — Я могу что-нибудь сделать?       Защемило сердце от его искреннего порыва.       — Тебе невыносимо, когда кто-то плачет, да?       — Я просто… хочу помочь, если могу.       — Ты такой бледный. Но милый.       Ёсико залюбовалась невольно: если не сейчас открываться людям, то когда?       Ее необдуманное замечание, слетевшее с губ, смутило его: Исаги отвел взгляд, но сделал вид, что собран и невозмутим. Вопиющий контраст с игривым румянцем на щеках.       Ёсико захотела, чтобы он задержался, хотя причин у него, в общем-то, не было. Она предложила чай, и он согласился. Поставив чайник, Ёсико поймала себя на мысли, что Бачира слишком долго отсутствовал, но, стоило ей это подумать, он выглянул из-за стены:       — Слушай, Исаги, тут такое дело…       — Я знаю, что тебе нужно идти, — Исаги понимал его с полуслова, и Ёсико позавидовала таким крепким узам, установившимся между людьми. Сколько нужно работать, чтобы достичь такой гармонии в отношениях? — Не переживай, со мной все в порядке.       — Как же я оставлю своего дружочка без присмотра-а? — выпятив нижнюю губу, жалостливо протянул Бачира. Исаги закатил глаза.       — Бачира, отвянь.       — Можешь доверить мне Исаги, — с глубокой убежденностью заверила Ёсико. — Я позабочусь о нем.       Бачира сделал вид, что поколебался, а затем беззаботно махнул рукой.       — Ну лады, уговорили. Но ты мне наберёшь сразу же, как вернешься домой, ясно?       — Катись уже.       Когда Бачира скрылся, Ёсико обратилась к Исаги:       — Он очень мило за тебя переживает. Вы давно дружите?       — Не то чтобы. Полгода где-то.       — Вы довольно близки.       — Мы через многое прошли вместе.       — Через огонь, воду и медные трубы?       — Можно и так сказать, — когда Исаги говорил о Бачире, его взгляд был задумчив: он ностальгировал о времени, когда все начиналось.       Чайник вскипел. Ёсико разлила чай по кружкам, уточнила у Исаги, нужно ли ему разбавлять чай, подвинула ему коробку с кубиками сахара, но он отказался. Она с дикостью смотрела за тем, как он пил чай без сахара, о чем поспешила заявить:       — Ты пьешь чай без сахара, скажи ещё, что животных не любишь.       Исаги прыснул в кулак и даже подавился.       — Не вижу связи. А животные… Скорее люблю, чем нет.       — Почему так неуверенно?       — У меня нет своих питомцев. Когда я был маленьким, то хотел завести кота, но родители были уверены, что я не смогу о нем позаботиться. На самом деле они были правы, и я рад, что так никого и не завел. Для любимцев нужно время, а у меня его не так много.       — Почему? Ты чем-то занимаешься?       — Да, футболом.       — Круто! А мне кажется я тебя где-то видела… — Ёсико присмотрелась, пытаясь вспомнить.       — Ну, я из проекта блю лок. Может, слышала. Недавно у нас прогремел матч с молодежной сборной Японии.       — Точно! — взбудораженная, Ёсико хлопнула кулаком по столе — посуда задребезжала. — Вспомнила. У меня отец смотрел трансляцию, я видела только мельком, но это же ты забил последний гол? Ты?! Да передо мной звезда!       — Да брось, — Исаги неловко поскреб в затылке. — Почему ты вдруг спросила про животных?       — Мне кажется, что злые люди не любят животных.       — Я похож на злого человека?       — Нет, напротив. Я не соврала, сказав, что ты очень мил. Вот и все.       — Спасибо.       Ёсико обожглась, сделав большой глоток, и мысленно прокляла свою неловкость. Слезы вновь хлынули из ее глаз; на этот раз она не могла их утереть и успокоиться, поэтому спрятала лицо в ладонях и бесшумно заплакала. Слишком много эмоциональных потрясений за сегодня. Для ее тихой размеренной жизни это перебор.       — Ёсико… — Исаги произнес ее имя с такой нежностью, что у нее спутались мысли. Она перевела дыхание и заговорила — голос ее звучал приглушённо и вкрадчиво, пришлось прислушиваться, чтобы не упустить ни слово:       — Я знала, что собаки — это не только мило. Знала про инциденты, когда собаки загрызали других людей и даже своих хозяев. Но даже несмотря на все риски я так расстроена… Я не справилась. А если бы на твоём месте был ребенок… А если бы Анто усыпили… Мне придется надевать на него намордник… Что мне делать, что?       — Ёсико, посмотри на меня. Самое страшное уже позади. Поплачь, если хочешь. Поплачь.       Исаги опустился перед ней на колени и положил руку ей на колено, но не было в этом жесте и намека на близость — только бесконечная поддержка. Ёсико послушно убрала руки от лица. В глазах Исаги застыла его душа — такая целеустремленная, такая животрепещущая: Ёсико видела это отчётливо, и ее пробрало до мурашек.       — Исаги, я не знаю, как отблагодарить тебя…       — Свиданием, например… — он улыбнулся, и щеки ее вспыхнули румянцем. Она нервно, почти захлёбываясь смущением, откинула его руку со своего колена.       — Ты серьезно?       — Паршивый момент выбрал, согласен.       Ёсико поспешила исправиться:       — Нет, я не против.       Исаги выглядел чуть удивлённым, но не упустил повода ее поддразнить:       — Только без Анто, ладно? Не хочу быть съеденным заживо.       — Только ты и я.       — Договорились.       Исаги протянул ей руку, и она пожала ее, словно они были давними товарищами, разлученными в путешествии, но встретившимися вновь.       «Я больше не буду одинока», — светлой печалью были овеяны эти мысли, но правдивы.