Пути страсти

      Акеми держит бритву у виска, а Саэ хмурится. Его красивые зелёные — цвет дубовой листвы, лайма и процветания — глаза подернуты слезами. На улице дубак. Ветер скулит как побитая собака. И слезы — хочешь не хочешь — орошают щеки.       Саэ выбивает бритву и больно хватает ее за волосы. Оттаскивает в гостиную и бросает на диван как мешок мусора. Акеми закрывает лицо руками, словно ожидает удара. Она не может взглянуть на Саэ. Ей стыдно, что он застал ее за таким занятием.       Она не собиралась делать ничего плохого — просто раздумывала. А думать — это ещё не совершать.       — Если хочешь сдохнуть — делай это где угодно, но не в моей квартире, — Саэ выплёвывает это со шипящей злостью, но глаза его поблескивают холодным металлом.       Акеми прекращает всхлипывать. Когда она медленно поднимает подбородок, слезы больше не катятся из ее глаз, только высыхают ручейки со щек. Но она в ужасе. Саэ все равно. Абсолютно все равно. Всегда все равно. Что бы она не предприняла, он не полюбит ее. Его заботы о ней — это его собственный комфорт.       — Почему ты так жесток ко мне?       — В чем жестокость? В том, что я не хочу проблем?       — Но я же люблю тебя!       — И поэтому решила вскрыться в моей ванной?       — Я тоже твоя. Но ты меня совсем не защищаешь.       Из груди вырывается истерический смешок. Саэ любит свою квартиру. В ней сделан хороший ремонт. Полки с наградами, крючки с медалями, большой плазменный телевизор и удобный диван для просмотра матчей. Получается, он ценит ее меньше, чем грёбаные вещи.       Акеми хочется кожу оттереть мочалкой до крови. Чтобы прямо из крови вывести токсины. Это глубинное отвращение к их отношениям.       Саэ присаживается рядом с ней. Дотрагивается до ее плеча. Не робко, но и не настойчиво — не настаивает, спрашивает безмолвное разрешение. Она почти подпрыгивает на диване. Саэ ни разу не ударил ее, но она все равно боится его. Рядом с ним ощущение угрозы физически удваивается.       Саэ на шумном выдохе убирает руку. Жёстко усмехается.       — Бритвой, которой ты хотела лишить себя жизни, ты могла бы защититься самостоятельно.       Акеми эти слова кажутся самыми жестокими из всех, которые она когда либо слышала. В детстве любая мелочь ранит. «Ты глупая» или «ты некрасивая» воспринимается как данность. В детстве все воспринимается острее.       Когда Саэ рядом с Акеми дышит — она возвращается в позицию ребенка: инфантильного, капризного и беззащитного.       Он говорит, что она могла бы себя защитить?.. Смешно как. Дети как паразиты — присасываются к другим. Так же и она — не может постоять за себя.       Может только уповать на милостыню. Но Саэ не милостивый. Никогда этим не славился.       — Саэ, а почему… ты меня не любишь?       — Потому что не могу.       — Но если бы мог, любил?       Саэ раздражённо ведёт плечом. Во взгляде клубятся сомнения — так Акеми кажется. Она в нервном напряжении ждёт его ответа. Казнь или приглашение.       — Да.       Акеми затравленно приближается, берет его за руку и льнет к его боку, как кошка. Был бы у нее хвост — она бы обернула его вокруг талии (или шеи) Саэ, чтобы никогда-никогда не отпускать. Чтобы он не ушел. Не посмел уйти.       — Почему мы вообще вместе?       — Потому что ты хочешь.       — Ты говоришь так, словно выставляешь меня виноватой.       — Разве ты не виновата?       — В чем? В том, что люблю?       Саэ ее ответом не удовлетворен. Он разочарован. Вопросы, вопросы, вопросы. В их отношениях никакой определенности. В конце концов, все, что они делают — это занимаются гаданием на кофейной гуще.       Саэ, думается Акеми, рожден для антиномий; она — для того, чтобы быть его тенью.       Пока он будет любить футбол, она любить будет тоже. Пока его любимый стиль — спортивный, она одеваться будет так же. Она хорошая тень. Хорошая подражательница. И будет ею всегда, пока в этом мире существует Итоши Саэ.