Эмили выводила на редкость элегантные закорючки на вырванном из тетради листке. Монотонный бубнеж преподавателя про последствия второй мировой войны заглушала музыка. Грета вырвала наушник из уха подруги и гневно выпалила:
— Ты, между прочим, проявляешь неуважение.
Эмили закатила глаза и сделала вид, что собирается укусить Грету за нос. Преподаватель злобно зыркнул на нее и велел выйти вон из класса. Эмили радостно собрала вещи и села на подоконник в коридоре напротив открытой двери. Грета вскоре присоединилась к ней. Горький смешок невольно сорвался с губ.
— Так и думала, что ты это специально.
— Хочешь жить — умей вертеться, — невозмутимо пожала плечами Грета. — На паре господина Фишера я бы сдохла со скуки. Ну, знаешь, инстинкт самосохранения, все дела.
— У тебя инстинктами все оправдывается. Прогулы, звонки в три часа ночи, половое размножение…
— Жизнь дается один лишь раз. Не хочу потратить ее впустую.
— Ага, поэтому нужно портить ее другим. Самым ближним, например.
— А что это ты делаешь? — неуклюже перевела тему Грета, заглянув в ежедневник. — Боже, ты все-таки решила признаться этому мудаку?
Ежедневник захлопнулся. Эмили нахмурилась, напоминая грозовую тучу, до краев напоенную влагой — вот-вот разразится дождем, а на небосводе засверкают молнии. Грета в наигранном испуге отпрянула даже. Но слова осуждения не были произнесены. Прозвенел звонок на перемену, и ученики стали медленно выползать из класса. Грету кто-то тронул за плечо, и она повернула голову.
— Так, тебе и тебе, — староста, формально улыбаясь, передала девочкам валентинки — милые письма от руки с пожеланиями. Где-то подписанные, где-то анонимные.
Просмотрев свои валентинки, Грета расстроилась.
— А почему у меня две, а у Эмили пять?
— У меня просто характер хороший, — фыркнула Эмили.
— Удобный, ты хотела сказать, — не осталась в долгу Грета.
— Так, девочки, — староста как всегда пыталась замять конфликт, — не ссорьтесь, пожалуйста. Я каждую перемену раздаю валентинки. Возможно, Грета, твои воздыхатели просто еще не явились в школу, потому что опаздывают.
— Очень может быть, — ядовито улыбнулась Эмили. — Какова муза, таковы и творцы.
— Ой, да иди ты, — Грета локтем толкнула Эмили в бок — она ойкнула, икнула и рассмеялась.
Староста смерила девочек снисходительным взглядом — так смотрят на проказы детей — и сообщила, что покидает их. Грета бросила что-то вроде «туда тебе и дорога» и замолчала в крепкой задумчивости на всю перемену. Она все еще не получила письмо от того, от которого надеялась. А ведь он недавно расстался с девушкой. Она так страдала, пока они были в отношениях. Не может же это все быть зря!
Эмили тем временем не отрывала руки от ежедневника. Если бы Грета была чуть внимательнее, она бы заметила, что подруга ее побледнела, вспотела и мелко задрожала. Только когда звонок оповестил о начале урока, Грета дернула Эмили за кофту и предложила сгонять в столовку, раз подыхать на истории они отказались.
Эмили рассеянно кивнула и неловко слезла с подоконника. Тяжелой у нее во время ходьбы была одышка. Пустой взгляд прямо перед собой нешуточно напугал Грету. Она приложила ладонь к чужому лбу и воскликнула в ужасе:
— Мамочки, да у тебя жар! Я провожу тебя до медсестры.
— Не…не стоит, — попыталась возразить Эмили, но Грета упрямо выхватила ее сумку, взяла под руку как непослушную дочурку и дотащила до медкабинета.
— Видишь, — как-то злорадствующе хмыкнула Эмили, — ее нету. . Это знак свыше. Пойдем поедим. Я голодна.
— Слышь ты, знак свыше, — в голосе прорезался родительский укор, но строгий взгляд сменился ехидной ухмылкой — такое выражение лица делала Грета, собираясь нарушить правила, — думала, меня это остановит? А ну марш в кабинет. А я уж тебе принесу что-нибудь.
Эмили обреченно опустила ресницы, но послушно вошла. Медсестра никогда не запиралась во время обеденного перерыва и, между прочим, зря. Однажды парни из параллели спора ради стащили йод. Потом вернули, конечно, но факт остается фактом.
Эмили плюхнулась на кушетку у окна, а Грета села на корточки возле ее ног, не боясь перепачкать штаны — пол тут стерильно чистый.
— Чего тебе взять?
— Ватрушку какую-нибудь, — неопределенно отозвалась Эмили, — без разницы как-то.
Грета нарочито шумно выдохнула и прямо спросила:
— Когда собираешься отдать письмо?
Взгляд Эмили налился тяжестью айсберга.
— Наверное, на последних уроках, когда он уже пойдет домой.
— А почему вчера не написала?
Эмили как-то обреченно покачала головой — вроде жива, а вроде нет.
— Не смогла собрать мысли в кучу. Эмоции переполняли. Он такой… такой… — голос Эмили наполнялся одушевлением всякий раз, стоило ей заговорить об объекте своей неземной любви. Грета завидовала даже.
— И все-таки я никак не пойму: что ты в нем нашла? Обычный парень.
— Он красивый, — добродушно поправила Эмили, — красота — дар небес. Этого достаточно, чтобы человек не был обычным.
— Ты слишком наивна.
— Я просто избегаю цинизма.
Грета собиралась возразить, но ее остановил хлопок двери.
— Привет, — помахал рукой вошедший, — давно ждете Анну?
Эмили втянула голову в плечи и, кажется, перестала дышать. Грета пришла на выручку:
— Целых две минуты. Изнываем уже от ожидания. И где ее только черти носят?
Парень светло улыбнулся, умостился на соседнюю кушетку и уставился в телефон, с кем-то переписываясь.
— Ну, я оставлю вас наедине, — с нажимом проговорила Грета, а Эмили, широко раскрыв глаза, схватилась за ее руку как утопающий за соломинку:
— Пожалуйста, нет!
— Н-ну что ты, — нервно проговорила Грета, не без труда разжимая напористую хватку, — я скоро вернусь.
В какой-то момент Эмили ослабела. Воспользовавшись моментом, Грета сгинула прочь. В одночасье в горле пересохло, словно солнце стыда испарило всякую влагу, обратив его в пустыню. Эмили, едва ли не плача от ужаса, обняла себя руками. Удивительно даже — она будто не с Михаэлем Кайзером наедине осталась, а с врагом, который только поджидает момента, чтобы пырнуть ее ножом.
«Спокойно, Эмили. Грета права: он обычный парень. Ну да, красивый, остроумный, харизматичный, дерзкий, спортивный, успешный и уже прилично зарабатывает даже не окончив школу, но это так… ерунда. Пф-ф, да каждый второй парень такой. Нечего робеть».
Эмили с опаской покосилась на Михаэля. Он больше не пялился в телефон, а с нескрываемым беспокойством разглядывал ее черты. Краски смущения хлынули на щеки — Эмили резко отвернулась, да так, что шейные позвонки хрустнули.
— Ты ведь Эмили, верно? Мы вместе посещаем историю европейской живописи.
— Да.
Озабоченность Михаэля стала ещё более явной, она угадывалась и в голосе, полном сочувствия:
— Выглядишь не очень.
— Чувствую себя тоже. Ой, прости. Это не то…
— Да не, порядок полный. Просто… если могу чем-то помочь…
— Твоего присутствия достаточно, — выпалила она прежде, чем подумала, и спохватилась поздно — Михаэль наверняка уже успел обо всем догадаться. — То есть… когда я температурю, то чувствую себя такой уязвимой. Как будто какие-то внутренние страхи обостряются, если ты понимаешь, о чем я. Поэтому я так не хотела, чтобы Грета уходила. Я тебя плохо знаю, поэтому не пойми неправильно.
—
Да не, порядок полный. Я такой же.
Усилием воли Эмили скрыла изумление. Она давно заметила за собой такую привычку — переживая, повторяла одни и те же формулировки, мозг на них будто зацикливался.
«Но почему он так волнуется? Никогда не видела его таким».
— С днём всех влюбленных, Михаэль, — проронила она тихо, думая, что он не услышит.
Но Михаэль язвительно ответил:
— День психов. Что-то в этом есть.
Эмили рассмеялась громче, чем следовало, поэтому неловко откашлялась в кулак, притворяясь, что заболела — хотя так, впрочем, и было, ее ощутимо знобило, но уверенности, что температура вызвана сбоями в организме, а не близостью Михаэля, не было.
— И всё-таки я люблю тебя, — без обиняков призналась Эмили больше себе, чем Михаэлю.
— Что ты сказала?
Он посмотрел на нее как на незнакомку. Иногда люди делают безрассудные вещи. Эмили вырвала недописанное письмо из ежедневника, аккуратно сложила его в файлик и, встав, передала ему. Михаэль не взял. Просто пребывал в дереализации.
Эмили, шутливо толкнув его бедром — он потеснился — села рядом.
— Ты слышал.
— И как давно? — уронил он растерянно, глядя на жалкую бумажку на коленях.
— Прилично, — пожала плечами Эмили, не без удовольствия отмечая за собой власть над рассудком.
Она точно вышла из тумана на свет — такие ощущения: все показалось простым как дважды два четыре. В конце концов, до окончания школы осталось всего несколько месяцев. Не может же она молчать о своих чувствах вечно.
Потом их с Михаэлем пути разойдутся, и она всю жизнь будет жалеть, что похоронила эту тайну в себе.
Тлела ниточка надежды на взаимную симпатию. Но Михаэль не шевелился. Эмили не понимала, какой бес в него вселился — обычный Михаэль выпалил бы какую-нибудь пошлую шутку или потянулся за поцелуем, но он не сделал ни того, ни другого.
Растерянный, он не знал, как реагировать. Просто взял файлик и молча вышел из кабинета. Эмили услышала какой-то хруст — кажется, это ее сердце разбилось на осколки.
***
— Мудак, — подвела черту Грета без колебаний, без компромиссов.
Слушая рассказ Эмили, она только и делала, что злилась и обещала проломить Михаэлю его «тупую башку». Но Эмили уверяла, что все в порядке. Грета знала ее достаточно, чтобы не тешить себя иллюзиями.
Делом Эмили было только признание. За реакцию Михаэля она не несёт ответственности. Главное, что, выпустившись из школы, она не будет укорять себя в трусости.
Тем не менее, до дома она шла в одиночестве, несмотря на то, что Грета настаивала на том, чтобы ее проводить. В связи с плохим самочувствием Эмили отпросилась с уроков. В наушниках играла меланхоличная «Space Song», мысли крутились вокруг Михаэля. На время он стал центром ее вселенной. Раненое сердце болезненно трепыхало, как крылья умирающей бабочки.
«Кто же там писал, что душевные терзания способна вынести только благородная душа? Можно сказать, это моя проверка на прочность».
В мрачной задумчивости Эмили не ощутила постороннего присутствия. Она разглядывала мыски туфель, остановившись у пешеходного перехода. Неожиданно на ее плечо легла тяжёлая рука. Она вздрогнула и взглянула на возмутителя спокойствия, не без удивления узнав в нем Несса — друга и сокомандника по футболу Кайзера.
Они, вроде бы, не знакомы, так какого?..
Несс представился, задал несколько светских вопросов для поддержания беседы. Загорелся светофор, и они вместе перешли дорогу. Эмили знала: Несс живёт в другой стороне, но он не отставал от нее ни на шаг.
«Значит, он хочет о чем-то поговорить, — поняла Эмили. — Уж не о моем ли признании? Но разве не многие хотят встречаться с Михаэлем? Что такого в том, что я его…»
Наконец, Несс обозначил причину, по которой пристал к ней:
— А ты не замечала, что с другими Кайзер ведет себя, хм, даже не знаю, иначе?
— Ты же не хочешь сказать…
— Именно это я и имею виду: ты ему нравишься, — Несс не слушал Эмили: он перебивал ее, странно раздражаясь даже от звука ее голоса. Уж не ревновал ли он? — Да он же с тобой на себя не похож. Становится послушным псом на привязи.
— Ты на своей шкуре знаешь, что значит быть псом, да?
— С особенными для нас людьми мы все немного усмиряем нрав.
— Надеюсь, ты любишь Михаэля не той же любовью, что и я.
Несс иронично вздёрнул бровь, но не возмутился. Грубо потянул ее за локоть и спросил:
— Ты бы видела его лицо, когда он прочитал твое письмо. Все ещё хочешь увидеть?
— Что за вопрос? Будто я могу отказаться.
Все померкло, и Эмили нырнула в бессознательность сна.
***
Кайзера до состояния «рвать-крушить-метать» могут довести две вещи: неповиновение и проигрыш. И если второе может послужить мотивацией для развития, то первое — только мотивацией для того, чтобы набивать морды.
Михаэль вздёрнул Несса за воротник и пригвоздил его к стенке. Тот, с наслаждением улыбаясь, беззастенчиво разглядывал искривлённое раздражением любимое лицо.
— Какого хуя ты привез ее сюда? Я тебя просил?
— Тебе не нужно просить. Я сделал это для твоего блага.
— Должны же быть границы у того, что ты делаешь для моего блага, — передразнил Михаэль, склабясь.
— Не говори со мной так, будто я застрелил ее, — воротник Несса в ладони Михаэля затрещал по швам. — Да бля, успокойся, это просто шутка.
— Хуевая шутка, — прошипел Михаэль, отпуская, — как и твой поступок.
Михаэль взъерошил и без того растрёпанную шевелюру Несса, то ли выражая этим жестом особую привязанность, то ли срывая гнев.
Когда Эмили очнулась, то обнаружила себя на диване, заботливо укрытая пледом. В горле першило. Михаэль поспешно протянул ей стакан воды. Она осушила его в несколько больших глотков.
— Несс здесь?
— Тебя это заботит? — либо Эмили показалось, либо Михаэль ревновал.
— Просто я хотела узнать, как у него хватило совести привезти меня к тебе, пока я была в отключке. А если бы ты оказался маньяком или извращенцем? Или все разом?
— Хороший заголовок для статьи бы получился.
— Сколько я спала?
— Недолго. Несса Я уже выпроводил. Кстати, я тоже.
— Тоже — что?
— Не прочь разложить тебя на кровати.
— Я так писала?
— Нет, так писал я, — Михаэль, не вставая, дотянулся до компьютерного столика и не слишком-то бережно швырнул в Эмили конверт. Сморгнув пелену удивления, она раскрыла конверт и ахнула: это же любовное письмо. Боже, боже… — Я хотел отдать его тебе утром, но забыл дома.
— Можно нескромный вопрос? — она устыдилась хрипотцы в голосе, но притворилась, что все в порядке. Михаэль, заметив ее смущение, лишь усмехнулся и сел рядом на полу.
— Тебе можно все.
— В какой момент ты понял, что влюбился в меня?
— О, это очень просто. Помнишь, ты давала мне учебник по искусству, и я забыл его вернуть? Так вот, там столько твоих пометок. Зачастую личных. Это показалось мне… милым, — Михаэль выглядел так, словно не привык употреблять в речи подобные слова. Он стушевался, будто ожидал насмешки, но Эмили поддерживающе погладила его по плечу.
— Получается, ты влюбился в заметки, а не в меня.
— А ты и твои мысли — не одно и то же?
— Каверзный вопрос?
— Риторический.
Повернувшись, Михаэль протянулся к ее губам, но Эмили приложила к ним палец.
— Я ещё не сказала «да».
— А я должен спрашивать?
— Ты такой наглый!
Михаэль, вспомнив Несса, улыбнулся:
— Учусь у лучших.
