Пути страсти

      В кухне много светильников, потому что Регина страдает бессонницей: до двух ночи она просиживает на подоконнике, глядя в окно, готовя и перемывая посуду от нечего делать.       Вставать уже в восемь утра и в девять тридцать быть на первой паре. Потом — курсы испанского, онлайн-подработка и снова учеба.       Готовить приходится ночью. Думать тоже. Да и жить вообще.       У Регины вечно волнистые волосы ниспадают на плечи — она заправляет пряди за уши, но они все равно выбиваются. Мама, расчёсывая ее, шутила: «Хаос в голове, поэтому волосы неуправляемые».       Регина всегда злилась и грозилась подстричься под мальчишку, но никто никогда не верил.       Однажды она исполнила угрозу: в седьмом классе неровно подстриглась перед зеркалом. Мама без шуток упала в обморок. А на следующий день посмеялась как ни в чем не бывало.       Регина всегда заваривала чай в двух кружках — на случай, если Леонардо объявится. Они съехались полгода назад, и он отсутствовал дома чаще, чем она: тренировался, дебоширил и снова тренировался.       Но хуже всего был месяц до матча. Леонардо становился таким же неуправляемым, как и волосы Регины: он садился на диеты, срывался, заедал стресс, корил себя, потом срывался на ней, и так по бесконечному кругу.       Зато после матчей — очередная попойка. И совсем не важен результат: победа или проигрыш. Реакция у Луны на все одна: напиться до потери памяти.       И не то чтобы он был прожженным алкашом. С самоконтролем у него никогда проблем не было.       Но.       Он становится таким чужим. Или настоящим?       Обнажался душой до самых ребер. Переставал улыбаться. Кланяться. Ухаживать. Благодарить даже. Мурлыкать от удовольствия.       Превращался в статую, высеченную из мрамора — прекрасного, величественного, но устрашающего и равнодушного.       В такие моменты Регине казалось, что она Луну совсем не знает, что он далек от нее так же, как и звёзды на небе.       Ноябрьские ночи в Англии стужие, но Регина, стойкая к плохой погоде, накидывает поверх майки для сна только рубашку Леонардо (хоть косвенно ощущать его близость — уже подарок) и варит кофе.       Как всегда — наливает в две кружки. Две порции салата с рукколой и грушево-сырными нотками. Два выдвинутых стула.       Кто-то назовет ее отчаянной. Кто-то сумасшедшей. Но ни то, ни другое не будет верным. Она просто ожидающая своей очереди в его сердце. Вот и все. Ведь когда-нибудь он ее захочет? Ведь когда-нибудь у него не останется близких, к которым он сможет обратиться за помощью? И тогда она станет его прибежищем. У нее есть для этого все: терпение, хозяйственность… и боль. Много боли. Жить болью, упиваться ею, кормить ее. Леонардо такое любит, он и сам такой.       Дверная ручка бессмысленно дёргается. Регина на ночь не запирается. Леонардо должен знать это. Нечистые подозрения осторожной поступью прокрадываются в ее сердце. Она вооружается сковородкой прямо как принцесса в диснеевском мультике и бредёт навстречу неизвестно чему. Опасности? Судьбе? Дьяволу? Даже если это Луна — ничего, она его стукнет. Ему полезно иногда получать по башке.       Дверь открывается так резко, что она успевает сделать ничего: ни сообразить, что надо бы убежать, спрятаться, вызвать полицию; ни ударить со всей силы, чтобы не даться так просто, так глупо.       Удар по лицу рассекает ей щеку — она не держится на ногах больше от шока, чем от силы замаха. У нападающего в руке зажат скальпель. Регина не успевает прикинуть, кто эти люди и что им надо — грабители, неприятели Луны? — второй удар становится для нее смертельным.       Регина умирает, так и не дождавшись своей очереди.