не боишься – так спроси

Они дружно желают оставшейся читать под мутноватой лампой тетушке спокойной ночи – «не засиживайся, мам, хорошо?» – и Йок наконец прекращает изображать, как легко и играючи ему все дается. Повисает на плече Дэна, притихнув, позволяет довести себя до кровати и осторожно уложить в гнездо из скомканного, не заправленного с утра одеяла. – Если у тебя есть идеи, – говорит он, не открывая глаз, подтягивает подушку под щеку. – Я весь твой, я полон энтузиазма. Я не сплю, не думай. Что называется – попробуй пойми, смеяться тут или плакать. Дэн выбирает первое, посмеивается, пока бережно стягивает с Йока джинсы и выпутывает его из одеяла. Йок почти засыпает, кажется, еще где-то на полпути – между тем, как Дэн нашаривает на стене заваленный холстами выключатель и как забирается в кровать, – но все равно придвигается ближе. Обхватывает обеими руками за пояс, переплетается холодными лодыжками с ногами Дэна, как полный нежности осьминог. – Я люблю твои идеи, ты знаешь? – бормочет он заплетающимся языком, ведёт по шее холодным носом. – Они всегда такие… захватывающие. «Я люблю тебя, – хочет ответить Дэн честно, лохматая макушка Йока под его губами. – Ты – самое захватывающее, что со мной происходило». Еще слишком рано. Слишком мало времени прошло после того, что Дэн натворил, чтобы он мог бросаться такими словами и ждать, что Йок поверит. Снова. Дэн уже пытался. Тогда, в туалете той галереи, когда у него на языке под разбитой губой булькала собственная кровь, а Йок – все еще отстраненный и потерянный, даже после того, как они добрых пять минут не могли отлипнуть друг от друга, – сосредоточенно замачивал бандану в ледяной воде под краном. У Йока на голове одна из старых маскировочных кепок Унара – та самая, которую Дэн когда-то потерял, сбегая от незнакомца с невероятными глазами, вытащившего его из горящего дома, – как знак того, что еще не все потеряно. – Я так скучал, – повторяет Дэн отчаянно. Он будто забывает все прочие слова, голова все еще гудит от удара Йока. Случайный посетитель уборной смотрит на них через зеркало недовольно – Йок коротко шлет его ко всем чертям, почти не оборачиваясь. – Я люблю тебя. Йок выдергивает смятую бандану из-под крана так резко, что ледяная вода плещет им обоим на ноги. Мокрые пятна расплываются на джинсах как кровь от огнестрела. – Когда ты болтаешь, кровь сильнее идет, – говорит Йок быстро. Он не смотрит в глаза, пальцы подрагивают нервно. – Мы так всех в галерее распугаем. Я на испытательном сроке, помнишь? Дэн помнит. Помнит, как сходил с ума, наматывая бешеные круги по студии в ожидании вердикта о судьбе ребят из ROL. Казнить нельзя помиловать. Студенты-идеалисты, отчаянно бунтующие дети, борющиеся за свое правое дело, столкнулись с системой, грозящей растоптать их. Но под стенами полицейского участка неумолимо собираются люди – перетекают с главной площади организованными потоками, поднимают вручную расписанные транспаранты над головами, сияют глазами яростно. «Свободу ROL!» Дэн помнит, как рисовал новое граффити посреди ночи под промозглым ветром, почти наплевав на собственную безопасность – безопасность Унара – и необходимость скрываться. Как – уже выкладывая фото работы на страничку Унара – обнаружил, что в спешке забыл в студии куртку, и теперь на теле нет ни единого не закоченевшего за ночь места. «Унар поддерживает ROL!» «Новая работа Унара в защиту ROL!» «Унар с нами!» «Свободу ROL!» Свободу ROL. Свободу Йоку. – Йок, – пытается Дэн снова. Мокрая бандана Йока, холодные пальцы Йока на его разбитых губах. – Йок, я… Йок мотает головой так отчаянно, что Дэн затыкается мгновенно: – Не сейчас, хорошо? Пожалуйста. Пожалуйста. Дэн может подождать со своими глупыми признаниями и рвущейся из груди душой. Ради Йока.

***

– Мои джинсы еще никогда не были сложены так аккуратно, – говорит Йок весело. – Выслуживаешься перед моей мамой? Она точно захочет обменять меня на тебя, если узнает. Они одеваются лениво в крошечной комнатке Йока, уютно толкаясь локтями, улыбаясь друг другу без причины. Утренним ветром с реки через окно, которое невозможно закрыть до конца из-за отколовшейся рамы, доносит пронзительный запах рыбы, и краска на картинах Йока переливается в солнечных брызгах. Йок сам весь как солнечный луч – яркий, теплый и ласковый. Дэн хочет остаться в этом утре навсегда. Он ловит руки Йока в свои, тянет к губам, не зная еще толком, как вообще собирается выразить то, что разрывает грудную клетку на части: – Я скажу ей, что мы с тобой только в комплекте идем. Разлучать ни за что нельзя. Йок сияет на него глазами, его пальцы на вкус как уголь и масло: – Она уже в курсе, ты знаешь? Думаешь, в кого я такой умный? Но фразу прибереги, мне нравится. Стук в дверь комнаты энергичный, неожиданный – мать Йока стучится иначе, мягче и деликатнее. Они не ждут гостей. В крошечном домике Йока и его мамы гости вообще редкость. Младший лейтенант полиции, после увольнения надежно затаившийся где-то глубоко под кожей нового, мирного Дэна – Дэна в гражданском – поднимает голову резким рывком. Чужой. Опасность. На поясе нет привычной тяжести кобуры – въевшийся в мышечную память жест все никак не хочет отмирать. Йок – тоже нахохлившийся подозрительно, как цепная собака, – замечает, гладит коротко и нежно запястье Дэна: – Я разберусь, хорошо? Они не могут сразу понять, как распутать руки, держатся друг за друга неловко, пока стук не повторяется. За дверью не враги, ощетинившиеся оружием. За дверью Шон – с мотоциклетным шлемом под мышкой и двумя матовыми бутылками пива наперевес. За дверью Шон – и это куда хуже. Дэн выстрелил в отца Шона – безоружного, бегущего – выстрелил в спину. Дэн направил пистолет в лицо Шону после того, как обещал помочь, быть на его стороне, искупить свою вину. Дэн предал Йока – лучшего друга Шона, семью Шона, единственную оставшуюся у него. Дэн кругом виноват перед Шоном. – Эй, Йок, – говорит Шон с порога весело. Дэну, застывшему у кровати, отчетливо видно напряженную спину Йока, крепко удерживающего дверь полузакрытой, его разведенные крыльями острые лопатки. – Твоя мама меня пустила, дружище. Вайт сегодня с Блэком – у них какой-то бредовый братский день – я подумал, мы с тобой давно не… Он умолкает резко, будто кто-то нажал на кнопку выключения, вскидывает глаза над плечом Йока, и Дэн подбирается машинально. Замечен. Пойман на месте преступления. – Шон, – говорит Йок низко, предупреждающе. Шон не слушает. Пихает шлем и бутылки в руки Йока, перемахивает через порог, через сброшенное на пол одеяло одним прыжком. Дэн готов к нападению – Шон пылающий, разъяренный в своем праведном гневе, налетает, не продумывая движения, как в дворовой драке, целит в лицо, в живот. Первые два удара Дэн пропускает, нарочно подставляясь, – чертовски больно, но он заслужил, он должен Шону, он… – Шон, черт возьми! – рявкает Йок от двери. У него в голосе такая болезненная растерянность, что это отрезвляет Дэна мгновенно. Бутылки звенят стеклом истошно, видимо, отброшенные в сторону. – Что за херню ты творишь? Дэн заставляет себя собраться, группируется, уворачиваясь от бешеных ударов Шона, – развернуть их обоих одним зазубренным, отточенным за все проведенные задержания движением, повалить Шона на землю, сцепить руки за спиной… нельзя. Он вынужденно в оборонительной позиции, ответить ударом на удар здесь значит только подтвердить все обвинения. Они спотыкаются о старенький мольберт Йока, валятся на пол у кровати неловкой кучей рук и ног. Мольберт кренится за ними с натужным стоном, рассыпая кисточки из ненадежно закрепленных стаканов. Разлетятся по полу – вовек не соберешь. Дэн ловит растрепанные кисти торопливо, забыв про драку и оборону, – видит краем глаза, как растерявшийся Шон делает то же самое. Хотя бы в своей заботе о Йоке и его творчестве они едины. Йок не оценивает. Хватает Шона за шкирку, тянет на ноги резким рывком. Шон огрызается, как пес, у которого отобрали кость, у Дэна гудит простреленное плечо от удара об пол, и они оба с кистями в руках, как идиоты. – Ты спятил? – взгляд у Йока дикий и больной. Он шаг делает – широкий и явный – встает между Шоном и Дэном, готовый вместо Дэна в драку кинуться. Судя по судорожно сжатым кулакам, ему, кажется, больших трудов стоит удержаться и не врезать Шону уже сейчас. – Что ты устроил, Шон? – Почему он здесь? – бешено рявкает Шон вместо ответа. – Копы послали свою верную ищейку накопать на нас еще что-то? А ты и рад вестись, да? У Йока глаза совсем черные, будто смотришь в непроницаемую толщу мазута. Или в глубину беззвездного неба. – Дэн больше не полицейский. И у него были причины поступить так, как он поступил. Не говори о нем так. Дэн не заслуживает Йока ни одним из всех поступков, совершенных им в этой жизни. Он никогда не был действительно хорошим мальчиком, чтобы получать от судьбы такие невероятные подарки. Дэн не заслуживает Йока, но Йок почему-то решает иначе. Йок весь его, Йок отдает ему себя – целиком и полностью. Несмотря на все, что произошло. Снова. Йок защищает его от своих самых близких людей. Снова. Шон сбрасывает руку Йока с плеча, смотрит на Дэна в упор, жестко и мрачно: – Такие люди, как он, не меняются, Йок. Может, не сейчас, не сегодня, но он снова предаст тебя.