Алекситимия

Громкий стук в дверь продолжался уже минуты две. Дазай недовольно нахмурился, больше закапываясь в одеяло. Вдруг всё стихло, а после, спустя какую-то жалкую минуту, кто-то резко стянул с парня его мягкое укрытие. — эй — поднимаясь, возмутился Дазай. Перед ним, как ледяная гора, стоял Достоевский. Было очень заметно, что тот готов рвать и метать, поэтому Осаму решил тактично засунуть свои возмущения куда подальше. — ответь мне на милость, что в словах "не натвори глупостей" тебе конкретно было не понятно?! — отчеканил Фёдор и бросил комок одеяла на пол. Дазай молча наблюдал за картиной происходящего. Громкий голос Достоевского причинял ему ужасную головную боль, отчего он слегка заметно сморщил нос. — а ты чего встал там, как белый и пушистый одуванчик?! — развернулся Фёдор спиной к Осаму. И только сейчас юноша увидел позади друга Минхёна. Причём тот явно только недавно проснулся. Его волосы были слегка спутаны, а взгляд сонный и малость потерянный. — я... — ты? Что ты? Ладно этот - идиот, так ты я погляжу вообще грани попутал!? Минхён замолк и стал выслушать все претензии от Достоевского. Если честно, Дазай вообще не понимает что сейчас происходит. Голова трещит, а в воспоминаниях пытается восстановится картинка вчерашнего вечера. Стоп. Вчера вечером они с Юном... А на утро тот проснулся у него... Твою мать... Вдруг Осаму услышал звонок телефона. Надпись на экране "мама" заставила все внутри парня сжаться в комочек ещё сильнее, чем было до этого. — да? — не обращая внимания на ругань Достоевского, ответил Дазай. А дальше в трубке раздались слова, которые на пару добрых секунд лишись юношу речи. — Оде стало лучше и он пришёл в себя. Мы с твоим отцом в больнице, приезжай поскорее. — тут звонок оборвался. Мать Осаму, Окси А, знала, что этих слов для её сына будет достаточно, чтобы перевернуть все в его голове вверх тормашками и обратно. Дазай резко вскочил и подбежал к шкафу под удивлёнными взглядами Юна и Достоевского. — Ода очнулся. — натягивая джинсы, бросил Осаму. Двое парней переглянулись и снова уставились на Дазая. — я пойду заведу мотоцикл. — сорвался с места Фёдор. Дазай на это кивнул и продолжил накидывать на себя рубашку. — Осаму, — слегка дотронулся до плеча парня Минхён. Тот остановился и поглядел на него малость растерянным взглядом. — прости, Минхён, мне... Мне нужно ехать. Пожалуйста... Подожди меня здесь, я вернусь и... — а что будет после этого "и" Дазай пожалуй и сам не знает. Он вообще не помнит и половины того, что случилось вчера. Только то, что они с Юном начали целоваться в прихожей. Так что он может сказать сейчас? — я понимаю — кивнул Минхён, отпуская плечо парня — скажешь потом как он? Дазай кивнул и пулей вылетел из дома, оставляя ключи на тумбочке, чтобы Юн смог свободно уйти. *** Стрелка на часах пробила тридцать минут. Пол девятого. Яркая больничная лампа издала неприятный треск, слегка мигая над головой. Чуя тихо зевнул и потянулся, встав с кресла. — Накахара-сан, вы сидите здесь уже третий час, может сходите в кафетерий? Отдохнёте? — высунулся в дверной проём юноша с пепельными волосами и криво отстриженной прядью волос, которая вечно выпадает из-за уха, куда сам парень её заправляет. — спасибо Ацуши, но я не устал. — слегка улыбнулся Накахара — в его состоянии нет никаких изменений и навряд ли что-то изменится, если вы будете продолжать сидеть у его кровати... Вы просто изводите себя. Пожалуйста, сходите отдохнуть и поесть. Уже поздно, а вы не ужинали. Чуя вздохнул и бросил взгляд на юношу, мирно лежащего на кровати. Если бы не большое количество проводков и трубок, то можно было бы подумать, что тот спит. — ты прав, — хмыкнул Чуя — тогда может составишь мне компанию? К тебе приходил сегодня кто-нибудь? Твой брат? — ох, — вздохнул юноша и целиком показался в дверном проёме. Тогда стало видно, что у него сломана левая рука — да, Акутагава приходил сегодня... Он даже мандаринов принёс — слегка улыбнулся Ацуши — наверное Гин попросила его — почему ты думаешь, что это было не его желание? — выходя из палаты, поинтересовался Чуя — чтобы Акутагава что-то сделал для меня? Я скорее поверю в то, что земля плоская. — Ацуши тяжело вздохнул — он полностью и бесповоротно ненавидит меня.