СОБОР. КНИГА II. ☨ ПОЗВОЛЬ УВИДЕТЬ ТЕБЯ ОБНАЖЁННОЙ ☨

Детишки водили хороводы и гоняли мяч. В Капелле не так много детей, но много семей. Может, и наша Айрис через пару лет будет бегать вместе с остальными, ходить в школу и помогать маме с папой. Пора задуматься об этом. Крыша прохудилась и обваливалась на кухне. Кстати, тут кухня называется сенцами, именно там готовят и принимают пищу. Плиты нет, газа — тоже. Хочешь сварить суп или запечь что-то — используй печку. Нужен свет — зажги свечи. Присцилла может жить в подобных условиях — она меня научит. Первым делом я переоборудую туалет, нечего сидеть на корточках, Присцилле ещё детей рожать. В нашем новом доме год назад жила пара, они уехали. Председатель сказал, что жители вправе сами выбирать, когда приходить в общину, а когда из неё уходить. Вход свободный. Здесь никого не держали силой. Жена прибирала дом, а я сидел на крылечке и курил. Ой, щас попадёт мне. Одежду нам выдали новую. Присциллу нарядили в сарафан, меня — в чёрные брюки и белую рубашку, ботинок моего размера не нашли, поэтому дали сапоги. Деревенский парень, отвечаю! Сигареты заканчивались, придётся делать самокрутки. По тропинке пробежал какой-то комок, а за ним девочка в платье. Девчонка остановилась и посмотрела на меня. Она странная, более того, она — ребёнок. Комок подбежал к ней и тоже начал пялиться на меня. Матерь Божья, что за чудики? У девчонки в платье дыра, правая грудь видна. Я разглядывал их и не мог понять, что видел перед собой. — Ты им нравишься! — крикнул кто-то справа. — Им нравится твоя серёжка в ухе и твоя причёска! В соседний дом заходил высокий худой старик статной внешности. — Привет, сосед! — он махал и улыбался. — Привет-привет! — крикнул я и помахал. В общине не принято обращаться на «Вы» ни к председателю, ни к старикам. Такая честь удостоена только преподобному, но с Энтони у нас иные отношения. — Я — Тит Салливан! — Калеб Баллер! — Я живу с дочерью Авророй и женой Иерой! Если будет нужна помощь, приходи. Или просто так приходи в гости. — Добро! Я тебя понял. Спасибо! — я затушил сигарету и уже тише спросил соседа. — Эй, Тит, — указал на чудиков, что продолжали стоять напротив моего дома и смотреть на меня, — а кто они? — Георг и Леона Безу. Не бойся их. Они — сиамские близнецы, безобидные. Быть может, самые безобидные и наивные дети общины. И помни, ты им нравишься. Тит ушёл домой, а я посмотрел на близнецов. — Привет! — помахал им рукой. Леона покраснела и тут же опустила голову. Комок, оказывается это Георг, запрыгнул ей на грудь и залез в дыру. Б-р-р… К такому жизнь меня не готовила. Две фигуры стали единым целым, мыча что-то себе под нос, Леона убежала вместе с подобием ребёнка. Что ещё мне предстояло увидеть в общине? Девушка цыганской наружности несла под мышкой белую курицу. Она гладила птицу пальцами с золотыми перстнями. Ей за двадцать, наверное, в любом случае жительница старше нас с Присциллой. — Здравствуй, пират, — среди белых зубов блеснул золотой. — Привет, — я закивал головой. Откуда она знала, что я — пират? К вечеру церковь отмыли и обустроили. Энтони помогали многие жители. Обитель под стать преподобному. Всё-таки идёт священнику Божий дом. Народ потихоньку заполнял пустующие скамьи. Мы с Присциллой сидели в центре у окна. Старики, дети. Подростков почти нет, людей среднего возраста ничтожное количество. Видимо, здесь принято заводить детей либо совсем рано, либо совсем поздно. Присцилла смотрела на окружение с ужасом или страхом. — Солнышко, ты чего? — спросил тихо. — Это же не секта какая-то? — Нет конечно. Риган не сумасшедший, а Энтони не будет проповедовать ересь. Это обыкновенный классический католицизм. Ты что, первый раз на службе у Энтони? — Нет, просто… веет каким-то безумием. — Да брось ты! Вот увидишь, сейчас Энтони начнёт службу, и всё встанет на свои места. Солнышко, я не дам тебя в обиду. В отличие от церкви в Коне, здесь нет трибуны у алтаря, нет микрофона, нет свободного места. В зале люди сидели практически друг на друге, а некоторые дети заняли места на втором этаже, свесив ноги через железные ограждения. Возможно, маленькое пространство сближает. Энтони встал на алтаре. Перед ним по обе руки пять рядов полностью заполненных скамеек. Каково это, когда перед тобой всё население? — Я приносил Тебе одни грехи, одни нарушения Твоих Божественнейших заповедей. Прости меня, Господи, прости виновного пред Тобою и пред человеками! Прости безответного! Даруй мне увериться и искренно сознаться, что я — грешник! Даруй мне отвергнуть лукавые оправдания! Даруй мне покаяние! Даруй мне сокрушение сердца! Даруй мне кротость и смирение! Даруй любовь к ближним, любовь непорочную, одинаковую ко всем — и утешающим, и оскорбляющим меня! Даруй мне терпение во всех скорбях моих! Умертви меня для мира! Аминь. — Аминь! — повторила Капелла Ману. Религиозная община получила лучшего преподобного, живущего в нашем мире под покровительством Иисуса Христа. Двадцатипятилетний священник: тёмно-русый, чёрноглазый, гладко выбритый. Не слишком высокий, худой, умный. Горожанин, променявший социум на деревню. Господи, благослови преподобного на святые деяния. Господи, подари нам счастливую жизнь в Капелле. — Я — преподобный Энтони Санторе. Моя церковь всегда открыта для вас, а ваши сердца всегда открыты для Всевышнего. Капелле понравился новый Святой Отец. Ему аплодировали, каждый после молитвы лично подошёл к молодому священнику и пожал руку. Мы с Присциллой лишь кивнули, давая понять, что теперь наши жизни наладятся. Вечером мы с Присциллой выпили чай, нагретый на горелке, и легли в пружинистую одноместную кровать. Нашу комнату освещало четыре свечи. — А ты выглядишь сексуально в этой футболочке. — Ты же купил её себе, а дал мне вместо ночной рубашки. — Не-а, я купил футболку тебе, и сейчас я настроен снять её, — я начал приставать к Присцилле, залезая под ткань и трогая за грудь. — Калеб, ты можешь думать о чём-то другом? — она вытащила мою руку из-под футболки. — У нас сегодня уже было. — Да, но не в нашем новом доме. Нужно, так сказать, освятить эту кровать и эти стены. — Ты совсем обалдел, что ли?! — А что? Думаешь, в Капелле не знают, что такое секс? Даже старики трахаются. Вон посмотри на Салливанов! Их дочка совсем маленькая. Во сколько лет старик Тит заделал ребёночка? Посчитаешь? — Не смотри на других, лучше следи за собой, — она повернулась своей большой попой. — Ты заметила, что женщины здесь не носят лифчики? Интересно, а трусы они носят? — я схватил Присциллу за упругую ягодичку. — Ты самое главное носи трусы, чтобы их что-то останавливало перед тобой. — А ты сошьёшь мне красивенькие? — я прислонил свою щеку к её щеке. — Ходи в страшненьких. Тогда к тебе точно не будут приставать. — А мне кажется, что им плевать на трусы. Женщины смотрят на меня, а слюни так и текут. Конечно, такой жеребец к ним приехал из города. Я откинулся на свою подушку и положил под голову ладони. — Кто тебе сказал, что ты — жеребец? — Присцилла обернулась на меня. — Какая такая дура? — А что, я плох в сексе? Тебе не нравится? Слишком маленький член, или я не так двигаюсь? — Ты про своё бревно между ног? Ну знаешь ли, кому-то нравятся большие причиндалы, а кому-то — внимание. — Значит, я не уделяю тебе должного внимания в постели. Понятно. Я тебя понял, — я повернулся к Присцилле спиной. Она села. Я услышал скрип кровати. Задвигалось одеяло. Что-то упало на пол. А потом я почувствовал её пальцы на спине. — В бездне бездонной, в подводном аду, где сгинет сам Посейдон… Я повернулся к Присцилле, и пальцы переместились на крестик на моей груди: — У нас впереди много дел. У нас отдельный дом, баня, огород. Даже куры есть. За неделю я починю крышу. Присцилла, мы взрослые. — К чему ты клонишь? — Передо мной обнажённая любимая девушка. Нам обоим не хочется спать. Айрис и Эдвард. Присцилла улыбнулась в пламени последней свечи и провела рукой по моей щеке. Айрис и Эдвард. Мы готовы.