СОБОР. КНИГА II. ☨ ПОЗВОЛЬ УВИДЕТЬ ТЕБЯ ОБНАЖЁННОЙ ☨

Сын всё мне рассказал. Точнее, он рассказал то, что посчитал нужным. Уверен, есть что-то, о чём Фронто умолчал, и я его понимал. Быть может, когда-нибудь правда будет сказана. Это случится, ведь я знал своего сына. Несколько дней я думал рассказывать Энтони о поездке в город или нет. Я принял решение и сказал, что Неру и Фронто прогнали из Спрингвейла. Преподобный никак не прокомментировал. И вот сегодня, когда ноябрь медленно близился к концу, когда на улице шёл дождь, в дом Тауншендов постучался Энтони. — Ты занят? — на крыльце стоял священник в чёрном костюме, в чёрном плаще и чёрной шляпе на голове. — Нет. Что ты хотел? — Собирайся. Мы поедем в город. Грузовик на ходу? — Бензина половина бака, аккумулятор я месяц назад заряжал в «Заезжем дворе». — Одевайся и никому ничего не говори. — Мы поедем вдвоём? — Да. Фронто в школе, ему объяснять ничего не нужно. Жанин закрывала последние банки к зиме. — Ты куда-то едешь? — спросила она. — Энтони просит. Никому ни слова. — Думаешь, никто не увидит из окон, как грузовик покидает общину? — Объяснениями займётся преподобный, я лишь его помощник. Я накинув непромокаемую куртку поверх пиджака, взял котелок и пошёл выгонять грузовик. Что хотел Энтони? Прошло двадцать дней после того, как Брутус вернулся в Капеллу ни с чем. Его не наказали, он сам себя наказал — съел в одно рыло отравленное сырое мясо. Брутус до сих пор лежал дома и не вставал с кровати. Альфи ставил капельницы, яд выходил из поражённого тела слишком медленно. Брутус не подпускал к себе Флоранс. Считал, что она не должна видеть его в таком состоянии. Дом мясника больше не пах молоком и мясом, в нём поселились вонь человеческих испражнений и токсичный привкус крысиного яда. Брутус похудел на двадцать килограммов. От двухметрового здоровяка не осталось и следа. — Где мне припарковаться? Мы проехали небольшую площадь. Я обратил внимание на магазин зелёного цвета, из которого выгнали моего сына и его подружку. — Езжай на наше место. Сегодня рынок, а наш грузовик пуст. С декабря уже никто не будет приезжать и расставлять палатки на площадях. Спрингвейл знал, что Капелла Ману ездит на грузовиках с болотного цвета кабиной. Горожане смотрели на машину злыми глазами. Фронто оказался прав: нас презирали, нас не ждали в Спрингвейле. Бывший развал пуст. Никто не желал занимать место деревенщин, которые продавали отравленное мясо. Неизвестно, сколько времени горожане будут обходить это место. Ясно наверняка: Капелла больше никогда не займёт этот развал. Под навесом стоял человек в тёмном плаще. Высокий блондин. Откуда он знал, что мы едем? Я припарковался. Мы с Энтони, надев шляпы, вышли из машины. — Преподобный Энтони? — Гарет так и остался стоять под навесом. — Мэр Шульц? — Вот мы и встретились. Два человека в мокрых одеждах под дождём. Уязвимые, бедные, чужие. Гарет чистый и побритый, каменный и солидный. Его тёмный плащ сухой, чего не скажешь о мокрой душе. — Вы верно Лоуренс Тауншенд? — обратился ко мне Гарет. — Правильно. — Ваш сын не хочет забрать поломанный велосипед? — Благодарю. Мы не нуждаемся. Я знал, что велосипед сломали, но Фронто не назвал имя того, кто это сделал. — Давно ждёте нас? — поинтересовался Энтони. — Пятнадцать минут. Как только мне доложили, что грузовик выехал с территории секты. Кто доложил? Кто-то следил за Капеллой. Фронто с Нерой ни под каким-либо предлогом не покинут общину, но остальные дети… Джефферсон? За Капеллой мог следить Джефферсон со своей шайкой. Только не это… — Город успокоился, мэр Шульц? Вам стало легче после того, как мои люди перестали ездить в Ваш город? — Мне стало легче, преподобный? Не акцентируйте своё внимание на мне. Я совершаю поступки ради своих жителей. — Я не делаю акцент на Вас. Под словом «вам» я подразумеваю жителей Спрингвейла. Кажется, только мэр акцентируется на мэре. Энтони — тридцать лет, Гарету — сорок пять. Энтони — священник, Гарет — мэр. Они впервые разговаривали друг с другом. Они наравне. Почтение, уважение? Сомневаюсь. Гарет и Энтони готовы убить друг друга прямо сейчас, но не оружием, а стойкостью и силой духа. — Как дела у месье Омаля? — Гарет посмотрел на ботинки. — Он понял свою ошибку? — Мы не используем крысиный яд в общине. Бузина и полынь — наше оружие против грызунов. Пускай Гарет на целую голову выше Энтони, слова преподобного приближены к слову Божьему, а это уже другая высота, до которой мэру не дотянуться. — На что Вы намекаете? — Гарет услышал упрёк в голосе Энтони. — Вы в чём-то меня обвиняете? — Я не вправе, мэр Шульц. Бог судья Вашим действиям. Голубые глаза безликие, чёрные — устрашающие. Я чувствовал себя лишним. Я — зритель, как и другие люди, которые позабыли о рынке и стали выстраиваться группами, чтобы подслушать и подсмотреть. Всё это шоу. Для жителей Спрингвейла это шоу, в центре которого столкнулись лбами главный герой и главный злодей. — А что не так с моими действиями, преподобный? Я не травлю своих людей. — Травить людей, убивать и причинять страдания можно по-разному. Можно действиями, можно словами, можно собственными руками, а можно стать кукловодом. Можно убить врага, можно победить соперника. Господь поймёт, но он никогда не поймёт, когда причиняют боль близкому человеку. Мэр Шульц, Вы можете отречься от Капеллы Ману, но не сможете отречься от себя. — Я — мэр, преподобный, — Гарет вышел из-под навеса, и на его плечи упали первые капли дождя. — Люди меня избрали, не Господь Бог. Не вставляйте в каждое слово промысел Иисуса. В Спрингвейле живут верующие люди, но в Капелле Ману живут фанатики. Город никогда не поймёт вас. — Тогда почему люди из города приходят в деревню? Почему Ваши люди говорят, что мэр — плохой человек? Почему люди теряют веру в Спрингвейле и находят её в Капелле? Может быть, дело не в людях, а в том, кто стоит над ними? Может быть, пора стать обычным человеком, мэр Шульц? — Вы намекаете на себя? Вы — простой человек? — волосы Гарета мокрые, вода заливала голубые глаза. Я всматривался в лица наблюдающих. Наши старые постоянные покупатели. Они ждут не дождутся, когда два человека вцепятся друг другу в горло. Я не видел в толпе Вивьен Шульц. Заметил, как к площади подъезжал чёрный Додж. У водителя зафиксирована железом нижняя часть лица. Мужчина в синей кепке скрывал лицо, но я узнал его по овальным очкам. Людям не хватало вил — тогда они превратятся в дикарей. Сейчас всё закончится. Именно сейчас. — В тебе есть вера, Гарет. Я это знаю. Капелла Ману открыта для тебя. Однажды вера покинет твой разум. Не вини других. Ты сам разрушишь себя. — Ни один твой человек не появится в городе. Путь закрыт, Энтони. Хватит. Это не ваш город. Вы — угроза. Либо твои люди возвращаются в свои дома, либо вы не покидаете территорию Капеллы. Либо ты примкнёшь ко мне, либо изолируешься. Сделать выбор нужно сейчас. Гарету нужны голоса на предстоящих выборах. Он хотел подняться в глазах жителей Спрингвейла. Мэр разжёг конфликт, он же его и потушит. Гарет не боялся, что во главе города встанет другой кандидат. Больше всего он боялся, что люди примкнут к Капелле, люди пойдут за преподобным. Ведь Энтони спокоен, уравновешен, правдоподобен, богослужив. Человек выберет священного, нежели коррумпированного. В стеклянных глазах Гарета зависть. Зависть от того, что он не соответствовал Энтони. Молодость, ум, уверенность, непоколебимость, доброжелательность. Уравновешенность духа и тела. Всего этого нет у Гарета и никогда не будет. Они приближались. Наблюдающие сделали несколько шагов. От дождя мокро, от толпы жарко. Это третий круг Ада, в котором обжоры и чревоугодники взяли в кольцо две безгрешные души. — Гарет, я не хочу быть врагами, — спокойно сказал Энтони. — И после сегодняшнего дня я не буду считать нас врагами. Мы не сделали друг другу ничего плохого, но кажется, жить на разных территориях — это выход. Люди Капеллы не приедут в город. Я не воздвигаю стены. Но если я увижу агрессию со стороны твоих людей, то не возьму в руки оружие. Я буду молиться, чтобы Бог защитил верующих. Энтони кивнул мне и направился к грузовику. Слова сказаны. Зеваки не дождутся драки. Гарет совсем отошёл от развала и встал напротив нашей машины: — Путь закрыт, Энтони. Каждый обязан остаться на своей территории. Я закрою глаза на отравленное мясо до тех пор, пока сектант не переступит черту города. Как только зло выйдет из леса, я не остановлюсь ни перед чем. Энтони снял шляпу, его волосы тут же намокли, и по щекам потекли капли воды. Он обернулся на Гарета и с горечью пророчил. — И будет в тот день, говорит Господь, вопль у ворот рыбных и рыдание у других ворот и великое разрушение на холмах.