Day 8.
— Мёртв. — Выносит заключение Артемий, убирая руку с холодной шеи. Для всех собравшихся здесь это абсолютно очевидно, но даже несмотря на это, заключение, без колебаний сказанное резким и уверенным голосом Артемия, для многих ощущается кровавым приговором. Гаруспик чувствует напряжение, витающее в пропитанном запахом крови воздухом. Из гонки с чумой, в которой лидировали три важных для Города человека, которые каждым своим действием решают его будущую судьбу — Гаруспик, Бакалавр и Самозванка — выбыл один. Окончательно и бесповоротно. Причём не какая-нибудь Самозванка, являющаяся для большей части Города обманщицей, разносчицей чумы или вовсе олицетворением самой чумы, а уважаемый человек, на руках которого были объективные знания. Человек, который разбирался в науках, был учёным мужем и врачом. По идее, у него были все шансы понять сущность Песчанки и побороть ее своими способами. Многих людей напугала его смерть, потому что в Городе и без того врачей и учёных людей всегда было немного, а в нынешней ситуации они очень нужны, а теперь что? Из таковых остались только Артемий и Стах Рубин, и то, второй, судя по всему, не хочет становиться центральной фигурой в нынешних событиях, предпочитая оставаться второстепенным персонажем в этой жестокой постановке. Гаруспик вздыхает и поднимается с колен, вновь окидывая взглядом развернувшуюся перед ним ужасную картину: его товарищ и коллега, Даниил Данковский, лежит на полу в луже собственной крови. На стене — большое пятно такой же крови, по форме напоминающее солнце. Она ещё не засохла, а это значит, что умер Бакалавр недавно, но пульса и дыхания у него нет, а кожа уже побледнела и приобрела синюшный оттенок. В воздухе стоит противный и затхлый запах крови, а в руке у Даниила до сих пор лежит револьвер. Хорошо, что хоть мух и прочей мерзкой живности пока что нет. Неизвестно, как половина Города, собравшаяся здесь — и Стаматины, и Каины, и Сабуров, и шебутные дети, и просто обычные горожане — смотрит на это зрелище и лишь молчит, не показывая ни ярких эмоций, не крича и не плача. С Артемием-то всё понятно, ведь он хирург и за свою жизнь видел и более жестокие, кровавые и пугающие вещи, но остальные… — Ева, почему ты сразу не сказала? — Так ведь я не знала! — Надрывистым и напуганным голосом отвечает Ева, — ты же сам знаешь, что он, находясь здесь, в Омуте, нечасто спускается со второго этажа и проводит всё своё время за бумагами, книгами и исследованиями… Я думала, что с ним всё нормально, поэтому сразу и не заметила… — Хочешь сказать, что ты не слышала выстрела? — Бурах смеряет хрупкую Ян хмурым, серьёзным взглядом. Сейчас она напоминает ему забитую и до смерти напуганную лань. Её большие глаза цвета молодой твири сейчас покрыты пеленой слёз, которые так и норовят скатиться чистыми ручьями по щекам девушки, а спокойный голос, обычно напоминающий убаюкивающий шелест травы или шум дождя, стал неприятным, надрывным, полным боли и отчаяния. — Я-я была с Андреем! — Стаматин неподалёку уверенно кивает, подтверждая правдивость слов Евы, — а потом, когда я вернулась в Омут, я почувствовала сильный запах крови. Тогда-то я пошла проверить второй этаж и… Договорить Ева не смогла: зайдясь бесконтрольными рыданиями, она, мелко дрожащая и напуганная, уткнулась лицом в плечо стоящей рядом с ней Юлии. Та с обеспокоенным выражением лица приобняла девушку, в успокаивающей манере похлопывая ее по спине. Артемий снова вздыхает. Похоже, что от Евы он больше ничего не сможет узнать. — Ты думаешь… — Андрей Стаматин одним движением пресекает расстояние между ними и, наклонившись к уху Артемия, говорит тихим и вкрадчивым голосом, чтобы не напугать и не вгонять собравшихся жителей Города в отчаяние ещё сильнее, — он застрелился? Покончил с собой? Гаруспик пару секунд хмурится, снова окидывает труп задумчивым взглядом, задерживаясь на револьвере, который до сих пор лежит в ладони мертвеца, а затем так же шепчет архитектору в ответ: — Да. Ошибки быть не может. Я в этом уверен. Хотя, наверное, многие уже догадались: это попросту очевидно. Прикрытая черными волосами сквозная дыра на виске с запёкшейся кровью и пистолет в руке так и кричат всем о том, что Данковский решился на это самостоятельно. Андрей тяжело вздыхает и отходит от Гаруспика, мысленно переваривая и анализируя полученную только что информацию. В комнате повисает напряжённая тишина, прерываемая лишь всхлипами Евы и успокаивающим шёпотом Юлии. И, возможно, собравшиеся бы продолжили молчаливо стоять здесь, неизвестно с какой целью разглядывая разлагающийся труп, если бы им не помешали: — Мёртвые не любят, когда их телам уделяют так много внимания, — из толпы слышится тихий, спокойный и размеренный, словно кладбищенский ветер, голос. Собравшиеся разом оборачиваются, устремляя все взгляды на Ласку, которая всё это время молчала. — Вы ещё успеете попрощаться с ним во время похорон, а сейчас… Сейчас ему нужен покой. — Она права. Нам пора расходиться. — Вздыхает Стаматин, развеивая возникший ступор. – Теперь уже мы ему точно ничем не поможем. И после слов Андрея, перешептываясь друг с другом, один за другим люди покидают стены Омута, внутри которого повисла тяжёлая атмосфера траура. — Поможешь мне? — Ласка обращается к Гаруспику, который, как и остальные, собрался уходить. Он останавливается и понимает, что конкретно хрупкой кладбищенской девочке нужно от него. Хрупкой кладбищенской девочке, которая вряд-ли сможет хотя бы передвинуть тяжёлый труп с места. — Само собой.***
Артемий накрывает тело белой, предназначенной для носки трупов, простыней, кладёт на носилки и помогает Ласке перенести мертвеца к её сторожке на кладбище. Там она должна будет приготовить Бакалавра к погребению и провести необходимые ритуалы, которые помогут душе мертвеца упокоиться, отпустить с миром все переживания и незаконченные дела, проложат спокойный и безопасный путь на ту сторону, в забытье, откуда уже не возвращаются. Бурах к подобным ритуалам относится скептически, считает их языческой ересью, но не вмешивается: кто он такой, чтобы рушить и изменять то, что уже давно стало местной традицией? Затем, вернувшись в Город, он решил помочь Еве навести порядок в Омуте: раздосадованная и неустойчивая к стрессу девушка вряд-ли захочет подниматься на второй этаж собственного дома и вновь лицезреть большие лужи крови, но и оставлять это просто так тоже нельзя. К тому же, все дела в тот день Артемий закончил, и он был бы не против помочь Еве. И даже несмотря на то, что Ян до сих пор недоверчиво поглядывает на него, она понимает, что другого выбора у неё нет, а отказываться от добровольной помощи Гаруспика — глупо и нерационально. Второй этаж Омута его встречает — что неудивительно — всё тем же противным и затхлым запахом крови и атмосферой чужого присутствия. Бумаги и научная литература всё ещё разбросаны по столу, неподалеку стоит микроскоп, одеяло до сих пор смято после наверняка быстрого и тяжёлого сна. Нет лишь саквояжа, с которым Бакалавр никогда не расставался: Ласка сказала, что его положат в могилу вместе с самим Даниилом. Мол, это вещь, с которой покойник был тесно связан при жизни. Наверное, так даже лучше: какие-нибудь мародёры без нравственных ценностей и моральных ориентиров как-нибудь забредут в этот дом, Ева их не заметит, и они решат поживиться вещами покойника и своровать их как ни в чём не бывало. Ласка предотвратила это. При виде этого беспорядка, наверное, у любого человека создастся ощущение того, что Даниил… просто отошёл по делам, вышел пройтись по Городу за едой до ближайшей бакалеи или ещё куда-то, и совсем скоро он вернётся — настолько естественно, обыкновенно и непримечательно выглядит обстановка в его комнате. Ничего не поменялось с момента смерти Данковского. Бурах помнит, что вчера, во время их последнего разговора, его временное жильё выглядело точно так же. Артемий вздыхает и решает не обращать внимания на негативные мысли, которые так и лезут в голову. Поэтому, вооружившись ведром воды и чистой тряпкой, он приступает к уборке. Кровь засохла ещё не полностью, поэтому оттирать ее было не слишком сложно. Даже её противный запах не мешает Гаруспику: он давно к нему привык, поэтому даже не морщится и не прикрывает нос, но, тем не менее, он рад, что во всей этой вакханалии ещё не развелись мухи или какая-нибудь другая противная живность, которой понравилась бы человеческая кровь. С этой живностью было бы сложнее. По итогу Бурах управляется со всем буквально за жалкие полчаса и даже наводит порядок на его столе, заправляет кровать. Иными словами, делает всё, чтобы стереть любые намёки на то, что некий Даниил Данковский когда-то здесь жил. Окровавленную тряпку он бросает в ведро и, взяв его за дужку, направляется к двери, чтобы отчитаться перед Евой о выполненной работе и уйти, но… — Никогда не думал, что когда-нибудь окажусь в таком положении. Голос. Спокойный, размеренный, с привычными нотками стали и усталости. За спиной Артемия. Он буквально замирает на месте, чуть не роняя ведро от удивления и шока. Кто стоит за его спиной? Через окно вряд-ли кто-то смог бы проникнуть: то расположено слишком высоко. Просто из воздуха там появиться тоже никто, очевидно, не может. Однако Артемий, решив не поддаваться бесконтрольному страху перед неизвестностью, как, впрочем, он делал всегда, глубоко вздыхает, ставит ведро на пол и медленно оборачивается. За его спиной стоит он. Даниил Данковский — кому ещё, как не ему, находиться здесь? Но это не человек — Артемий уверен в этом на все сто. Это бестелесная, полупрозрачная сущность, сквозь которую Бурах даже видит очертания стоящих за ним предметов и мебели. Его силуэт кажется неестественным, стеклянным. Неживой копией человека, и оттого жуткой, непонятной. Словно акварельный рисунок, растекающийся по контуру. Похоже, Город никогда не перестанет удивлять Гаруспика вещами, которые не поддаются логике и научному объяснению. Артемий, как человек, выросший в этой местности, знает, что это – одна большая загадка, хранящая большое количество тайн, не поддающихся логике, науке и здравому смыслу, но удивление и непонимание в первое время никуда не пропадают. — Кто ты? — Шокированный Бурах задаёт самый логичный и уместный в данной ситуации вопрос, почти выдавливая из себя слова. — Я и сам не знаю. — Бакалавр пожимает плечами, — думаю, местные назвали бы это неупокоенной душой или призраком. В художественной литературе это тоже бы назвали призраком. Бурах тяжело вздыхает, пытаясь мысленно переварить полученную информацию. Похоже, наступил тот до боли странный момент, когда они, образованные люди, начали ориентироваться на художественную литературу и на то, что в ней пишут. — Хорошо, – продолжает он, – другой вопрос: что ты здесь делаешь? — А мне-то откуда знать? – Даниил округляет глаза, удивляясь этому вопросу. – Артемий, ты меня извини, конечно, но при жизни я был учёным, занимающимся изучением феномена смерти, а не призраков и их сущности. — Он медлит. Вероятно, сам пытается найти ответ на этот вопрос. — Судя по всему, я привязан к этому месту — месту моей смерти. Возможно, такое уготовано только тем, кто наложил на себя руки, и, я надеюсь, после похорон меня не станет окончательно. Бурах никогда бы не поверил, что встретится с прямым доказательством существования паранормального, жизни после смерти. Впрочем, Даниил тоже не подозревал, что окажется в столь странном и, честно говоря, не самом приятном положении: он, значит, наложил на себя руки в надежде встретить там, за гранью, лишь густую черноту и всепоглощающую пустоту, в которой растворится его душа и сущность. Но даже после смерти, находясь в этом состоянии, он все ещё способен чувствовать, думать, вспоминать, что не очень радует. Однако Артемия сейчас волнуют немного другие вещи. — Так ты всё же… — Да, ты всё правильно понял. Его спокойный и размеренный тон голоса пугает. Словно ничего не произошло. — Ойнон, я всё понимаю, но… неужели не было другого выбора? Ты казался мне человеком, который не упустит ни одной возможности выиграть, до конца продолжит бороться за своё кредо. Бакалавр усмехается. Невесомыми и беззвучными шагами он подходит к окну, задумчиво смотрит на происходящую за стеклом вакханалию: бандиты, трупы больных чумой лежат прям посреди дороги, повсюду снуют бешеные крысы. Он всё ещё выглядит неестественным, плоским и непросохшим акварельным рисунком, сквозь который видно окружающую действительность, и от него веет мертвенным холодом. Бурах, кстати, в один момент по неосторожности — а, может, из интереса и любопытства — прикасается к нему и не чувствует ничего, помимо неприятного холодка, который моментально опоясывает его руку, пробирается до самых костей. заставляя кожу покрыться пузырчатыми мурашками. Это не обычный холод. Гаруспику все ещё сложно поверить в происходящее. Но, судя по всему, это действительно его бывший коллега. — Хотел бы я, чтобы он был. Вот только Инквизитор сказала, что моя работа окончена. — Продолжает Бакалавр. — Что? — Помнишь, я тебе позавчера говорил, что если я проиграю, то пущу пулю себе в висок? — Бакалавр переводит задумчивый взгляд с окна на своего живого собеседника. — Помню, конечно. Такие чистосердечные признания сложно забыть. — Так вот. Я не справился. Аглая мне рассказала, что вся эта ситуация — одна большая постановка, устроенная Властями, но… Я всё равно ни на шаг не приблизился к разгадке эпидемии Песчаной язвы, к пониманию ее сущности. Я потратил слишком много времени на какие-то несущественные вещи, и как итог – Инквизитор хотела отправить меня на эшафот. Она могла повесить меня буквально в тот же момент, но в связи с тем, что у нее были более важные проблемы и дела, поэтому она отпустила меня с миром. Сказала, что за мной всё время до казни будут наблюдать. Ну, чтобы я никуда не пропал, ничего не натворил и так далее. — Он горько усмехается. — Неприятно, правда? С треском провалиться и проиграть. Но я решил пойти на дерзость и напоследок помешать планам Аглаи повесить меня, отказавшись таким образом от позорной смерти. Дальше ты сам все знаешь. Призрак снова тяжело вздыхает. Артемий не перебивает, продолжая внимательно слушать. — Даже если бы я попытался что-нибудь сделать… Мое слово бы всё равно ничего не решало при обсуждении вопроса судьбы Города. Инквизитор сняла с меня все полномочия. — Печально... — Сдержанно отвечает ему Гаруспик. — Хочешь сказать, что для тебя самоубийство действительно было лучшим решением? — Верно. Признаться честно, я устал от всего: от этих интриг вокруг меня, от постановок, устроенных Властями, от вечных подозрений со стороны необразованных и суеверных жителей Города, от глупой необходимости бороться за своё дело и научную деятельность из-за чьего-то эгоистичного желания. Поэтому рано или поздно я бы всё равно решился на этот поступок. И так как все сложилось не в мою пользу, и я проиграл, то смысла оставаться здесь у меня вообще не осталось. Лучше уж пуля в висок, чем позорная смерть на виселице, на глазах у людей, которым нужны только хлеб, зрелище, сплетни и выпивка. Прошу меня простить за патетику. Для Артемия теперь всё встало на свои места. — И ты совсем ни о чём не жалеешь? Призрак тяжело вздыхает, опускает взгляд в пол и думает. Артемий не торопит, давая Даниилу возможность напоследок исповедаться и скинуть груз со своей души, если он сам, конечно, того желает. — Единственное, о чём я жалею… — Даниил продолжает говорить тихим и размеренным, подавленным тоном — тоном смертельно уставшего человека. — Так это о том, что я не оправдал ожиданий. В первую очередь, своих. О том, что я не рассчитал сил и времени, чтобы исполнить долг и цель, при этом подведя собственных Приближённых. Это было для меня личным долгом, делом принципа, на который я пошёл сам и самостоятельно. Мне, признаться честно, нет особого дела до сброда никчёмных городских людей, которые ставят на меня, тебя или дрянную Самозванку свои судьбы и требуют от нас лекарства или искоренения чумы. Я не несу ответственности за их никчёмные головушки. Я просто хотел защитить и спасти тех людей, идеи и ценности которых я разделяю — своих Приближённых. И я не справился. Бакалавр поднимает глаза и Гаруспик видит в них глубокую и смертельную усталость. Усталость, которая залегла черными синяками под карими глазами; усталость, которая тускло блестит в мертвенно холодных карих глазах. Теперь Бурах понимает эмоции своего умершего коллеги. Он не знает всех его экзистенциальных проблем и душевной боли полностью и теперь уже вряд-ли узнает, но и этого монолога ему хватило, чтобы сделать для себя некоторые выводы и понять, что самоубийство действительно было для Данковского лучшим решением с его же точки зрения. И он его не осуждает. В конце концов, Даниил – умный и взрослый человек, который имеет право распоряжаться своей жизнью так, как пожелает. Он сам может решить, что для него хорошо, а что плохо. — Ну, сейчас уже явно нет смысла страдать из-за этого, ойнон. Это всё осталось позади. — Я знаю. Всё равно те вещи, о которых я тебе сейчас рассказываю, уйдут вместе со мной в могилу. — Данковский усмехается. — Я очень надеюсь, что это скоро закончится. Мне здесь крайне некомфортно, буду честен. Spero meum discessum sit amet, et non est reversa. Гаруспик уже и вовсе позабыл о том, что они не одни в этом доме, и их может услышать Ева, так как разговор с призраком Бакалавра оказался увлекательным. Хотя, наверное, если бы Ева сейчас находилась в Омуте, то она бы так или иначе услышала их диалог. Так что переживать, наверное, нет смысла. За все прошедшие восемь дней они обсуждали лишь Песчаную Язву и способы борьбы с этой заразой, и на такие разговоры по душам у них банально не было времени. Сейчас же Гаруспик понимает, что перед ним находится человек, который, судя по всему, в своей жизни повидал много вещей. Каким бы самодуром он не казался поначалу, Артемий всё же начинает понимать его. — Вероятно, после похорон все будет в порядке. Ласка говорила, что они пройдут уже завтра. Так что, судя по всему, это наш с тобой последний разговор… — Гаруспик кидает взгляд на часы и видит, что стрелка циферблата медленно клонится к десяти часам вечера. За окном уже почти стемнело. Надо поторопиться – в противном случае придётся пробираться через полчища бандитов и поджигателей. — Но почему ты всё это рассказываешь мне? Почему, не знаю, не Еве, которая была добра к тебе, пустила тебя в свой дом и всё это время была на твоей стороне? Бакалавр поднимает брови в гримасе удивления. — Избавь её от переживаний. Она не перенесёт разговора со мной, с призраком Даниила Данковского. Она слишком чувствительна, для неё это будет очередным потрясением, и она ещё вряд-ли отошла от вида моего трупа. Да, я в тот момент наблюдал за вами со стороны. К тому же, я не уверен, что она сможет в полной мере понять меня, мои эмоции и слова. Мне кажется, что ты с этим лучше справишься и поймёшь то, что я пытаюсь тебе донести. — Мне приятно это слышать, ойнон, и… думаю, что-то из твоих слов я всё же понял. Извини, если эти воспоминания как-то ухудшили твоё состояние. — Всё в порядке. В конце концов, скоро всё это закончится, и я буду абсолютно спокоен. Удачи в борьбе с Песчанкой, коллега. Ты и твоя Панацея ещё пригодитесь этому Городу. — Спасибо. Было приятно с тобой поработать, и я рад, что всё же смог с тобой попрощаться. Бакалавр сдержанно кивает ему, измученно улыбается, а затем дымкой рассеивается в воздухе, оставив после себя лишь лёгкое головокружение и ощущение некой прострации. Словно его и здесь и не было. Больше Артемий никогда не увидит своего бывшего коллегу. Это точно. И тем не менее завтра он обязательно придёт на церемонию похорон Даниила Данковского.