Бесповоротно

      От вопросов родителей у Вольфганга полностью отвертеться так и не получилось. Он кратко пересказал всё, что произошло за вечер, даже упомянул знакомство с Лео. Однако большую часть мать и отец уже выпытали у Наннерль, а потому вскоре молодому человеку удалось уйти в свою комнату, чтобы переодеться и лечь спать.       Кажется, у него появилась традиция, так как он снова показал неприличный жест в сторону стены, на которой висела информация о доне Сальери. — Всё ещё ненавижу. Если из-за тебя что-то произойдёт с Лео, я тебя заживо закопаю и никакого телохранителя не испугаюсь, — тихо-тихо прошипел Моцарт напоследок.       Сон был беспокойным: сержант слишком сильно переживал за своего нового знакомого и за ночь, кажется, успел увидеть все возможные варианты его смерти.       Утром Вольфганг проснулся совершенно разбитым, но, даже несмотря на своё состояние, отказался от кофе, который ему предложила сестра.       Пару часов он ходил сам не свой, после чего благополучно утащил у отца прочитанную ещё за завтраком газету и вырезал новую статью для стены. Там было что-то о труппе театра Сальери: говорилось про двух ведущих сестёр-актрис с фамилией Вебер. Это могло пригодиться в будущем. Хотя чем, если план с арестом дона благополучно провалился?       Нет уж, от расследования полицейский в любом случае отказываться не собирался, пусть и понимал, что за месяц не успеет отправить за решётку даже половину семьи, не то что самого Сальери.       За мыслями то о Леонардо, то об Антонио, Моцарт собирался на новую встречу с художником. Ему хотелось позвонить, однако делать этого Вольфганг не стал, решив, что так оттолкнёт Лео, который, наверное, благополучно занимался своими делами и был в полной безопасности.       Наконец, молодой человек сел в машину и отправился к тому, кого хотел называть другом. Хотя бы другом.       Чем ближе он подъезжал к дому, где находилась мастерская, тем страшнее становилось. Совсем рядом располагался театр, а ночью там и вовсе был тот жуткий телохранитель. Мало ли, вдруг Моцарт наткнётся на него и в этот раз? Конечно, дон дал сержанту месяц, но ведь он вполне мог так его запугивать и торопить с принятием решения.       Вольфганг сжал руль и включил радио, внимательно осматриваясь по сторонам.       Джироламо нигде не было видно, и это радовало, но ничуть не успокаивало, потому что с Леонардо могло что-то случиться ещё ночью, а полицейский сглупил и не вернулся к нему вовремя...       Однако все страхи отступили, стоило только увидеть художника, стоявшего у двери и прислонившегося к стене дома. Он лениво смотрел по сторонам и что-то рисовал в своей записной книжке.       Затормозив почти рядом с Лео, сержант вышел из машины и счастливо улыбнулся. — Ты в порядке, — выдохнул Моцарт, обнимая художника. — Si. Только замёрз, пока ждал тебя, — да Винчи действительно был в куртке. Он обнял полицейского в ответ и быстрее повёл его в мастерскую.       От такого странного признания Вольфганг нахмурился. Он сам ходил в одной рубашке, так как погода в Нью-Йорке была гораздо более тёплой, чем в Австрии. Но, видимо, итальянцу, привыкшему к жаре, здесь действительно было не очень-то комфортно.       Они поднялись на третий этаж, и Леонардо, открыв дверь, пропустил своего гостя вперёд.       Моцарт зашёл, осматриваясь. Квартира оказалась довольно просторной, хотя в ней была только одна комната. Стены были завешаны набросками и чертежами, повсюду валялись какие-то бумаги, одежда, всевозможные детали и принадлежности для рисования. Из мебели в мастерской находились только кровать со смятыми простынями, рабочий и, судя по всему, в то же время обеденный стол, а также несколько стульев, один из которых стоял отдельно. Наверное, на него Леонардо сажал своих моделей, если те позировали в мастерской.       Этот бардак не отпугивал, наоборот, казался каким-то родным и уютным. Если бы мать и отец не напоминали Вольфгангу об уборке, его комната стала бы такой же. И сейчас частично была похожей, если честно. Но хотя бы одежда лежала в шкафу, пусть и была запихана туда кое-как. — Ты говорил, что убирался к моему приходу, — засмеялся сержант, разворачиваясь лицом к Лео. Тот только ухмыльнулся, уже успев снять куртку и откинуть её куда-то в сторону особенно большой кучки с одеждой. — Si, — да Винчи тоже засмеялся, привычно расстёгивая рубашку почти наполовину. Только тогда Моцарт заметил, что шея, плечи и грудь художника были усыпаны яркими засосами.       Вольфганг сразу отвёл взгляд, всеми силами борясь с чувством ревности. Теперь стало ясно, почему голос художника ночью казался таким странным: он просто трахался с кем-то! И с чего полицейский вообще решил, что у них что-то может получиться? Конечно, такой человек, как Леонардо, просто не мог быть свободен! — Твой... Партнёр не против, что мы проводим время вместе? — спросил Моцарт, готовый в любой момент уйти и больше никогда не возвращаться. Его переполняли ревность и злость. И как только посмел надеяться! — Партнёр? — Леонардо не сразу понял, о чём говорил его гость, а потом коснулся груди, почти невесомо проводя пальцами по оставленным меткам. В этот момент сержанту в глаза бросилось висевшее на шее художника украшение, похожее на ключ. И это явно был не ключ от дома, так как тот да Винчи убрал в карман. — Вольф, только не говори, что успел влюбиться в меня.       Вольфганг вспыхнул, краснея до ушей. — Нет! — Вот и правильно. Не влюбляйся в меня, — как-то слишком тихо произнёс Лео и жестом пригласил гостя сесть на кровать. Они устроились рядом, но не касались друг друга. — Почему? — тихо спросил полицейский, уверенный, что сейчас художник ответит, что давным-давно состоял в отношениях. Ещё больнее будет, если тот скажет, что женат. — Ты разочаруешься, — хмыкнул да Винчи и провёл ладонью по щеке Моцарта. — Но я хочу быть твоим другом. Друзья тоже могут заниматься всем этим, — свободной рукой он вновь показал на свои засосы. — И это всё у тебя тоже от друга? — Вольфганг прильнул к руке художника, хотя по-прежнему с трудом справлялся с ревностью, душащей его изнутри. Он был здесь лишним и не мог иметь права заниматься сексом по дружбе с человеком, который был кем-то занят. — С ним всё сложнее, — спокойно ответил Леонардо. — С ним?! — Слушай, я только что сказал, что мы можем заниматься сексом, а ты всё ещё удивляешься тому, что мне нравятся мужчины? — художник улыбнулся и лёг вместе со своим гостям на кровать. — Тебе ведь тоже. — Как и девушки, — добавил Моцарт, понимая, что отрицать очевидное было бесполезно.       Да Винчи стал вторым человеком, который узнал правду и принял его. Хотя сержант понимал, что ему понадобится время, чтобы забыть о появившемся за вечер желании стать единственным у художника. Пусть даже им бы пришлось скрывать это до конца жизни. — Ты серьёзно? — Лео приподнялся, нависая над Вольфгангом, и тот шумно выдохнул, желая притянуть художника к себе и поцеловать. — Да, — так и не сделав это, полицейский позволил себе обнять Леонардо и провёл рукой по длинным волосам, заправляя мешающую прядь за ухо. — Ещё скажи, что ты девственник, — да Винчи прекрасно видел, насколько влюблённым выглядел его гость, и это было так трогательно, что художник уже решил, что вечером ошибся, признав в Моцарте родственную душу. — Нет, — Вольфганг фыркнул и оттолкнул Леонардо. — Я, конечно, закончил обучение всего за два года и к двадцати уже устроился в полицию, но это не значит, что я не успел натворить дел. Просто сейчас повзрослел. Стал более ответственным. — И скучным, — Лео хмыкнул. — И скучным, — честно признал сержант. — И ради чего? Вольф, я слышал тебя вчера, ты прекрасно играешь! Зачем тебе полиция, кому и что ты пытаешься доказать? Очевидно, что твоё предназначение — это музыка. — Я хочу прожить жизнь правильно. Знаю, это было незаконно, но у нас призывали с тринадцати лет. Отец чудом смог избавить меня от участия в войне. И теперь я должен отплатить ему тем, что буду примерным сыном, — совершенно серьёзно произнёс Моцарт, будто давным-давно заучил этот короткий монолог наизусть. — И что это значит? Каким должен быть примерный сын? — да Винчи действительно было интересно, а потому он, повернувшись на бок, смотрел на своего гостя, едва заметно перебирая пальцами по воздуху так, будто мысленно что-то записывал. — Служителем закона, который остановит преступность в Нью-Йорке. Мужчиной, женившимся не позже двадцати пяти. И двое или трое детей обязательны. Музыка же должна остаться только в качестве хобби, — и это описание тоже казалось заученным.       Становилось понятно, что Вольфганг убеждал сам себя в правильности своих слов не год и не два. Он действовал скорее из упрямства и чувства долга, чем от большого желания отблагодарить родителей. — И это привело к проблемам с Сальери. Не очень-то похоже на поступок ответственного мужчины, раз ты перешёл дорогу самому влиятельному дону мафии. Рассказывай давай, как так получилось?       Леонардо выслушал всю речь, что последовала за этим вопросом. Всё, что говорил сержант, уже казалось более живым и эмоциональным. Было заметно, что он ужасно переживал, но не столько за себя, сколько за близких людей, потому что не хотел, чтобы от его желания посадить Антонио Сальери в тюрьму пострадал кто-то ещё.       Храбрости, с которой Моцарт рассказывал о собственной смерти, можно было только позавидовать. А его глупости можно было только посочувствовать, ведь было ясно, что молодой человек окажется в могиле. Может, не ровно через месяц, но окажется точно.       Поднявшись, да Винчи взял полицейского за руки, тоже заставляя встать на ноги, после чего заглянул в его глаза. — У тебя остался месяц, так? — Да... — с грустью выдохнул Вольфганг и помрачнел. Ему совсем не нравилось считать дни до новой встречи со своим врагом. — Так какой смысл сейчас притворяться? Проживи последний месяц, будучи собой настоящим, а не этой куклой, ведомой долгом перед отцом, — попросил Леонардо, крепче сжимая руки. — Я бы с радостью, но не могу, — голос Моцарта был совсем тихим, и он опустил взгляд, чувствуя, как быстро билось сердце от волнения. — Почему? — Я забыл, какой я, — Вольфганг поднял голову и посмотрел на Лео. Сержант выглядел совсем потерянным, и художник тихо выдохнул, понимая, что не ошибся, когда подумал, что нашёл родственную душу. — Я покажу тебе. Этот месяц мы проведём вместе. Обещаю.       Моцарт не сомневался в том, что у его друга получится.