Бесповоротно

      Приключения начались с самого первого дня. Молодые люди быстро нашли общий язык, смеясь с шуток, понятных только им, и болтая обо всём на свете. Домой полицейский уехал уже поздним вечером и долго-долго рассказывал сестре обо всём, что успело произойти за день.       Так и началась дружба между Моцартом и да Винчи.       Только вот Вольфганг не спешил знакомить родителей с Лео лично, так как художник иногда забывался и переходил на родной язык, правда, сразу это замечал и извинялся перед сержантом. А тот почему-то так и не нашёл возможности сказать, что прекрасно знал итальянский и не нуждался в переводе. Но если Моцарту было всё равно на национальность друга, то Моцарт-старший точно воспримет подобное знакомство в штыки. Мужчина не доверял ни одному итальянцу, так как считал, что каждый из них относился к мафии, и не желал, чтобы сын попал к преступникам.       Говорить, что было уже поздно и что у Вольфганга оставалось меньше месяца до принятия дружбы с доном Сальери, молодой человек не стал. Его родителям и без того хватало проблем. Добавлять лишних сержант не планировал.       Вместе да Винчи и Моцарт гуляли по городу, ходили в театр, забирались на крышу дома, в котором жил Леонардо. Это позволяло ненадолго забыть об ужасе неизвестности, которая ждала впереди. Даже Лео не мог точно сказать, чем закончится новая встреча с Антонио, хотя и обещал, что будет рядом с другом до самого конца, несмотря на все попытки его переубедить.       Художник стал забирать полицейского с работы, порой просто нагло заявляясь посреди дня. Поначалу Моцарт отнекивался и не собирался никуда идти, но одним взглядом да Винчи напоминал, что у сержанта не было времени на «правильное» поведение. Они мало говорили о Сальери, но оба помнили, что день встречи только приближался.       Постепенно Вольфганг начал расслабляться, несмотря на своё далеко не лучшее положение. Он видел, что его друг брал от жизни всё, что хотел, иногда даже не совсем законно, но испытывал только восхищение и, кажется, привязывался с каждым днём к Лео всё сильнее.       Для художника не было ничего невозможного.       Честно? Моцарт даже завидовал другу. Он уже успел забыть, что можно жить так, как хотелось, а потом разбираться с последствиями. Которых, кстати, зачастую вообще не было.       Взять, например, тот случай после почти трёх недель знакомства, когда посреди ночи да Винчи потащил полицейского на стройку одного из небоскрёбов. — Нас арестуют, — испуганно шептал Вольфганг, пока они пробирались мимо охраны. — Нет, если мы будем тихими, — прошептал Лео в ответ, хватая друга за руку, и вместе с ним забежал вверх по лестнице.       Они тайно пробрались наверх, но оба не ожидали, что ветер на крыше будет сдувать с ног. Сердце билось от ужаса: молодые люди могли в любой момент упасть и разбиться, но вид, открывавшийся с высоты, захватывал дух. Леонардо поёжился от холода и обнял Вольфганга со спины, чтобы немного согреться. Был уже октябрь, и им просто повезло, что этой ночью не шёл дождь. — Нравится здесь? — выдохнул Лео на ухо другу, смотря на город и его огни. — Смерти нашей хочешь? — спросил в ответ сержант, счастливо улыбаясь. Он дрожал от страха и волнения, но в руках да Винчи всё равно почему-то чувствовал себя в безопасности. — Хочу показать тебе, насколько огромен этот мир. Отсюда мы не видим даже малой его части! — художник говорил восхищённо и искренне. Моцарт прекрасно понимал его чувства, оглядываясь по сторонам и прижимаясь ближе к другу. — Зато нам повезло познакомиться, — он развернулся лицом к Лео.       За время, проведённое вместе с Леонардо, Вольфганг сумел почти избавиться от ревности и хорошо запомнить, что между ними могла быть только дружба с привилегиями. Однако он понимал, что этот момент был настолько романтичным, что идеально подходил для первого поцелуя. Ещё при первой встрече в мастерской было позволено целовать художника, но полицейский так ни разу и не воспользовался разрешением, посчитав, что так влюбится только сильнее и уже не сможет смириться с дружбой между ними. — Да... — выдохнул да Винчи, прекрасно замечая, как сержант переводил взгляд с глаз на губы и обратно, а потому сдался первым и, поцеловав Моцарта, увлёк его в какое-то подобие танца.       Вольфганг улыбнулся в поцелуй, чувствуя себя до безумия счастливым. Он даже не представлял, что мог жить так. И что мог настолько сильно зависеть от человека. — Ты же знаешь, что вальс танцуют по-другому? — Зачем нам правила? Мы просто двигаемся так, как чувствуем, — тихо-тихо пояснил Леонардо.       Они снова поцеловали друг друга, но на этот раз дольше и нежнее, и продолжили танцевать, будто бы вокруг них не шумел ветер, а играл оркестр.       И в этот момент да Винчи и Моцарта застали охранники. Сержант, услышав чужие голоса, дёрнулся так, что его чуть не снесло ветром к краю крыши. А художник только засмеялся, хватая друга за руку, после чего подошёл к мужчинам и о чём-то тихо с ними поговорил.       Вольфганг даже не представлял, насколько странно будет оказаться в собственном отделении полиции не в качестве сержанта, а в качестве арестованного.       Однако Леонардо уже через пару минут обратился к нему. — Идём. — Что? — удивился Моцарт. — В полицию? — Домой. Я тебя провожу, — Лео поцеловал друга в щёку.       До самого возвращения на рабочее место полицейский ждал, что кто-то что-то скажет по поводу той ерунды, что они сотворили ночью. Но коллеги сторонились Вольфганга ещё с того дня, когда он ушёл с доном Сальери, поэтому никто не произнёс ни слова. Ладно, про нарушение закона они могли и не знать. Но никто даже не поздоровался.       Как обычно.       Только вот сам сержант изменился за три недели и больше не был намерен терпеть их молчание. — Что со мной не так? Мне объявили бойкот? — спросил он за обедом, нагло подсев к коллегам, с которыми раньше общался довольно тепло.       Полицейские только обменялись долгими взглядами. — Ты ушёл с доном и его монстром Италии и до конца смены так и не вернулся. Мы думали, что уже не увидим тебя. А тут ты пришёл после выходных, что нам было думать? — один из коллег осмелился озвучить мысли, которые терзали всех. — Что я вас предал? Что я теперь заодно с Сальери? — Моцарта начало трясти от злости. Да как такое могли подумать? Это о нём-то?! — Да. От дона просто так не уходят. Но на тебе никаких следов пыток, значит, монстр тебя не тронул. Раз не пытали, значит, согласился сам. Тут нет другого выхода. — Во-первых, какой, к чёрту, монстр Италии? И, во-вторых, другой выход есть, — Вольфганг поднялся, так и не притронувшись к обеду. — Мне дали время подумать, ясно? Если я не приду на работу, то это значит, что я умер. Но я никогда не предам ни вас, ни закон.       От злости он заплакал. Его затрясло только сильнее, и сержант, добравшись до телефона в отделении, вызвонил Леонардо, впервые уезжая с ним посреди смены по собственному желанию.       Никто не посмел сказать ни слова. Если раньше коллеги боялись Моцарта, то теперь они сочувствовали и думали над тем, как перед ним извиниться. — Вот так вот. Я ещё и предатель, — Вольфганг и Леонардо сидели в машине где-то на окраине города, и сержант пытался успокоиться после истерики, которую только что пережил прямо на глазах у друга. — Почему они называют телохранителя дона монстром Италии? Ты не знаешь?       Художник, до этого искренне слушавший и пытавшийся как-то помочь, вдруг нахмурился и ответил чересчур резко: — Потому что люди всегда называют так тех, кого не понимают. Говорят, он убил многих прежде, чем приехал в Нью-Йорк. Я не знаю подробностей, но такое прозвище жестоко в любом случае.       Спорить сержант не стал, хотя у него Джироламо не вызывал никакого сочувствия, только ужас. — Может, если бы к нему отнеслись по-человечески и помогли бы, то он бы больше не тронул никого. Но, думаешь, это выгодно дону? — продолжил да Винчи. — Гораздо лучше, когда рядом с ним на цепи сидит дикий зверь, которого можно натравить на кого-то вроде тебя.       Можно было подумать, что Леонардо и Джироламо были знакомы, но это звучало так абсурдно, что Вольфганг забыл об этой мысли сразу, как она пришла ему в голову. Мало ли, возможно, его друг успел пережить что-то настолько же травмирующее, что сейчас просто сравнивал свой опыт с чужим?       Моцарт ведь почти ничего не знал о прошлом да Винчи.       Но тот так и не дал возможности продолжить разговор и расспросить его, быстро переводя тему: — Давай напьёмся?